82. Итак, мать укоряла сына, что сначала он ей меня всячески расхваливал, а теперь-де по наущению Руфинову обзывает чародеем. Вот как она это высказала слово в слово: "Апулей - маг, и я им зачарована и влюблена. Явись же ко мне поскорее, покуда я еще в здравом уме". Эти самые слова, которые я произнес по-гречески, эти самые слова, и только они, были выбраны Руфином, то есть выдраны из связного и осмысленного послания и представлены как бы чистосердечным признанием бедной женщины - в таковом качестве он и сообщал их на площади всем без разбору встречным, таская при этом за собой заливавшегося слезами Понтиана. Он даже предлагал всем почитать письмо своими глазами, но только то место, которое я огласил, а все написанное выше и ниже он прикрывал, ибо там-де содержатся выражения слишком непристойные, чтобы их показывать, а довольно-де и того, чтобы стало известным признание женщины насчет моего чародейства. Чего же еще желать? Всем все показалось вполне правдоподобным - и так то, что было написано в мою защиту, заставило несведущих людей чрезвычайно на меня вознегодовать. А между тем этот мерзавец в вакхическом неистовстве потрясал письмом посреди площади, голося: "Апулей - колдун! Она сама сказала, она знает, она испытала на себе! Чего вам еще надобно?" И не было там никого, кто бы заступился за меня и возразил бы ему так: "Изволь-ка предъявить письмо: дай-ка я прочитаю его от начала до конца без пропусков! Весьма многое, будучи изъято из связного порядка, покажется достаточным поводом для брани: любая речь может вызвать подозрения, ежели взять да оторвать начало, из коего вытекает сказанное далее, или ежели произвольно изъять из последовательного изложения какую-то его часть, или ежели написанные в укоризну шутливые слова прочитать в утвердительном смысле". Это или что-либо подобное можно было бы тогда возразить - и с полным на то основанием, ибо свидетельство тому все содержание письма.
83. А ты, Эмилиан, проверь-ка снова, имеется ли в твоем засвидетельствованном при мне списке вот такое: "Право же, когда я намеревалась выйти замуж по уже названным причинам, ты сам убедил меня предпочесть его всем прочим, будучи наилучшего мнения об этом человеке и весьма желая, чтобы он через меня с вами породнился. А теперь, когда наши злобные обвинители принялись тебя переубеждать, то вдруг оказывается, что Апулей - маг и я им зачарована и влюблена. Явись же ко мне поскорее, покуда я еще в здравом уме!" Я взываю к тебе, Максим: неужто если бы буквы, из коих иные зовутся гласными, взаправду обладали бы голосом, и если бы слова, кои стихотворцы именуют крылатыми, взаправду порхали бы повсюду, неужто же сразу, едва Руфин коварно вычитывал из этого письма самую малость и нарочно умалчивал о многих добрых обо мне свидетельствах,- неужто пропущенные буквы не заголосили бы, что коварно заточены в узилище, неужто утаенные слова не выпорхнули бы из Руфиновых рук и не зашумели бы по всей площади, крича народу, что они-де тоже посланы Пудентиллою, что и у них-де тоже есть свое назначение, а потому пусть-де лучше люди послушают их и не внемлют бесстыжему злодею, который старается заморочить умы чужим письмом, ибо Пудентилла отнюдь не винит Апулея в чародействе, но, напротив, защищает его от обвинений Руфина? Тогда все это не было сказано, зато теперь - а теперь и пользы от этого больше!- все открылось яснее ясного. Явны сделались твои хитрости, Руфин, насквозь видны твои уловки, изобличена твоя ложь: искаженная прежде истина ныне обнаружена, а клевета твоя нисторгнута, словно канула в бездонную бездну! 84. Вы ссылались на письмо Пудентиллы, а я побеждаю вас этим письмом, и ежели угодно вам дослушать его до самого конца, то я этого отнюдь не воспрещаю. Прочитай же нам, письмоводитель, какими словами завершает послание свое эта женщина - околдованная, безумная, безрассудная, безоглядно влюбленная! Вот ее слова: "Нет, я не зачарована и не влюблена, но против судьбы не по..." - да зачем читать дальше? Сама Пудентилла опровергает вас, сама Пудентилла защищает здравомыслие свое от вашей клеветы гласно и принародно, а что до предстоящего замужества своего, то разумность его и необходимость она объясняет велением судьбы, у которой весьма мало общего с чародейством, а вернее, и вовсе ничего общего нет. Право же, что толку во всяких колдовских зельях и заклятиях, ежели судьба любой вещи подобна бурной стремнине, которую ни замедлить, ни поторопить? А стало быть, в приведенном своем суждении Пудентилла отрицает не только мою магию, но и самую возможность существования магии. Хорошо, что Понтиан, по обычаю своему, сберег и сохранил материнское послание, и хорошо, что поспешность судебного разбирательства помешала вам на досуге как-нибудь исказить и подделать написанное. Тут твоя заслуга, Максим: именно благодаря твоей прозорливости ты с самого начала распознал клеветников и разом подрезал им поджилки скорым своим судом, начисто отказав им в какой-либо отсрочке и лишив их времени собрать поболее силы.
Но вообрази теперь, что мать действительно написала сыну тайное письмо и призналась в своей любви - ведь такое случается. Так неужто же было честно, Руфин,- уж не скажу благочестно, но хотя бы вежественно!- делать это письмо достоянием толпы и - еще того хуже!- таскать за собою сына вроде как глашатаем? А впрочем, зачем я требую от тебя блюсти чужой стыд, ежели сам отлично знаю, что ты и свой-то успел начисто потерять? 85. И зачем я горюю о прошлом, когда настоящее не менее прискорбно? До чего же развращен вами этот горемычный мальчишка, если читает тут письма родной матери, которые мнит любовными,- читает в судилище проконсула, читает перед лицом наичистейшего и благороднейшего Клавдия Максима, читает рядом с кумирами державного Пия? Сын винит родную мать в позорном прелюбодействе, сын попрекает мать любовниками! Да найдется ли такой тихоня, чтобы не возмутиться подобной гнусностью? Не ты ли, распоследняя ты дрянь, копаешься тут в душе родительницы твоей, выслеживаешь ее взгляды, пересчитываешь вздохи, выведываешь пристрастия, крадешь записки, изобличаешь любовь? Не ты ли доискиваешься вызнать, что делает твоя мать у себя в спальне, лишь бы не была она - нет, не чьей-то там любовницей,- лишь бы не была она и вообще женщиною? Или, по-твоему, это и есть сыновнее твое благоговение? О, несчастное чрево твое, Пудентилла! о, бесплодие, превосходнейшее деторождения! о, тягостные десять лун! о, неблагодарные четырнадцать вдовьих лет! Я слыхал, будто гадючьи детеныши разгрызают, чтобы явиться на свет, материнскую утробу и так родятся от матереубийства; но воистину тебя, живую и зрячую, твой подросший сынок грызет куда как злее: молчание твое терзает, целомудрие твое истязает, сердце твое пронзает и всю тебя потрошит всем напоказ! Вот так-то ты, добрый сынок, благодаришь матушку за подаренную тебе жизнь, за добытое для тебя наследство, за долгие четырнадцать лет кормления и воспитания? Или же это дядюшкино научение и наставление? тогда лучше не смей жениться, чтобы не родить себе таких деток, как ты сам! Многим небезызвестен стих: "Не терплю в мальчишках скороспелой мудрости!"- тем паче кто же потерпит скороспелую порочность? кто не отвратится во гневе от такого вот мальчишки, кто не увидит в нем словно бы некое чудище? И впрямь: прежде, чем в возраст вошел, злодейством процвел, и прежде зрелости изощрился в подлости - зелен юнец годами, да сед постыдными трудами! А главный вред от него в том, что пакостит он безнаказанно, ибо еще не дорос он до наказания, а дорос лишь до преступления - до преступления? нет, вернее сказать: до злодейства, до святотатства, до нечестия, до непростительного нарушения сыновнего долга!
86. Некогда афиняне перехватили письма врага своего Филиппа Македонского и читали их принародно - кроме одного письма, которое, по общепринятому вежеству, читать воспретили, ибо было оно писано к Олимпиаде, жене Филипповой: итак, они предпочли пощадить врага, лишь бы не предавать огласке супружеские тайны, ибо превыше мщения был для них всечеловеческий неписаный закон. Вот так обошлись враги с врагом,- а ты, сын, как обходишься с матерью? Сам видишь: я сопоставляю сходное. Ты, сын, читаешь любовные - по твоим же словам!- письма родной матери в этом высоком собрании, пред коим нипочем не посмел бы читать чьи-нибудь игривые стишки, даже если бы тебя о том умоляли,- такого ты все же постеснялся бы. Более того, вряд ли ты стал бы так усердствовать над материнскими письмами, если бы хоть когда-нибудь поусердствовал хоть над какою-нибудь книжкою. Ты же до того обнаглел, что дал огласить и собственное твое письмо, в коем отзываешься о матери без всякого уважения и сочиняешь о ней всякие гадости и гнусности, хотя в ту пору еще жил при ней и ел у нее из рук,- ты тайком послал тогда письмо это Понтиану, а теперь не пожелал, чтобы канул в безвестность сей благородный твой подвиг и чтобы показалось, будто провинился ты лишь разок. Злосчастный, неужто ты не понимаешь, что дядюшка твой для того и дозволил тебе все это делать, чтобы самому почище выглядеть перед людьми, да и как же иначе, ежели все узнали из твоего письма, что еще прежде твоего переселения в его дом, еще в ту пору, когда обретался ты в материнской ласке,- что уже тогда ты был лукавым лисом и бесчестным святотатцем? 87. А с другой стороны, я никак не могу вообразить, что Эмилиан настолько глуп, чтобы полагать, будто уликою против меня может быть письмо мальчишки, который к тому же выступает здесь моим обвинителем.
