— Наши уже собрались?
— Да, только ты не пугайся, просто не все смогли придти. Хотя, конечно, нас теперь меньше… Ну, успеем ещё об этом поговорить. И об этом и обо всём. Перед дверью в комнату Ксении Алексей невольно остановился на мгновение и вошёл в неё как в холодную воду. В просторной комнате за круглым столом, стоящим посредине, сидели одиннадцать человек, из них только трое мужчин. Он с трудом узнал в них Павла Чупрунова, постаревшего и погрузневшего, со шрамом, пересекавшим высокий лоб, Семёна Богданова, поседевшего целиком, как лунь, — у него не осталось ни одного прежнего черного как смоль волоса, война выбелила всё начисто. Василий Гонцов почти не изменился, но когда после секундной заминки, во время которой они смотрели на него, а Алексей на них, Вася встал, то подходил он к нему с чёрной палочкой, а сопровождал его характерный, знакомый Алексею ещё по госпиталю, скрип протеза. Они были в гражданских костюмах, но с наградами. Их было не так уж много у них, хотя война не пощадила никого, и Алексею стало вдруг стыдно, что он не догадался снять мундир. Зачем это всё, эти награды, здесь? Разве друзья ценятся по количеству орденов? Уж он-то знал, что не всегда, далеко не всегда на войне правильно оценивался каждый подвиг. Они увидели его помрачневшее лицо, но уже подошли к нему. То, что для него сейчас было внове, для них уже было привычно, и, смеясь, они обнимали его и хлопали по спине. Несмотря на звание и награды, он пока ещё оставался для них прежним Алёшкой Никольским, и сейчас для него это было главным. Девчонки почти не изменились, разве что стали взрослее и, пожалуй, похорошели, все, даже те, что не отличались раньше красотой, по крайней мере на его вкус. Они засиделись до темноты, вспоминая довоенную студенческую жизнь, рассказывая каждый о своей войне, поминая не вернувшихся ребят. Хотя дни в это время уже были длинными, когда они вышли на улицу над городом висела пузатая белая луна, в свете которой терялись звёзды. Мужчины закурили. Алексей, прикуривая, посмотрел на луну, и вдруг почему-то вспомнил почти такую же ночь три года назад, только тогда она была безлунная. Зарево гаснущего солнца переплеталось со скрученными пухлыми облаками, лениво висевшими над ровной и высокой у горизонта землей. Алексей лежал в траве на холме, в километре от передовой, и видел сразу и закат и, не замолкавшую никогда передовую, но сейчас он уже не думал о том, как лучше перейти её и не любовался закатом — весь будущий переход через линию фронта за те дни, что шла подготовка к нему выкристаллизовался у него в памяти и это лениво-небрежное глядение издалека сейчас могло бы добавить что-то только художнику, а не разведчику, но эта его прошедшая работа и предстоящая разведка уйдя сейчас куда-то вглубь него, уже стала его нынешней сутью и не давала впитывать в себя краски уходящего солнца. Он вспоминал то, что произошло три дня назад. Его вызвал начальник разведки дивизии майор Косарев. На попутном «студебеккере» Алексей доехал до развилки дорог, от которой до штаба, расположившегося в лесу было всего метров двести, но пока он их прошел, появившиеся из кустов часовне дважды проверили его документы. В самом штабе документы предъявлять не пришлось — Косарев поджидал его сидя на снарядной ящике рядом со своей землянкой. Помахивая ощипанной веткой майор предложил:
— Давайте, капитан, пройдёмся. Побеседуем, так сказать, подальше от лишних глаз и ушей. Когда они вышли на обочину дороги и мимо них стали проноситься, поднимая шлейфы пыли грузовики, Косарев сказал:
— Немцы готовят большое наступление. Нас об этом ориентировали. В общем установлена схема их будущего наступления и сроки. Я повторяю — в общем. Конкретных фактов, данных о том, что замышляет противник, например, в полосе нашей дивизии мы не имеем. За месяц мы перебросили… несколько групп… неудачно, вы об этом знаете, и прояснить обстановку не удалось. Предположительно, только предположительно, установлено, что перед нами появились какие-то новые части. Пока нам приходится строить свою оборону вслепую и, хотя немец сейчас не тот, что в сорок первом, и мы совсем другие, это очень и очень плохо. Кое-кто из нас начал опять страдать шапкозакидательством… У меня такое ощущение, капитан, что мы стоим на направлении их главного удара, но подтвердить или опровергнуть это я пока не в состоянии. Это у меня какое-то чутье старого разведчика, насколько я помню оно меня ещё не подводило, но его, как говорится, к делу не пришьёшь. Алексей шёл рядом с ним, внимательно слушал его размышления, ожидая, когда Косарев перейдёт к главному — в чём будет состоять боевое задание его группы. Как будто отвечая на его невысказанный вопрос, майор сказал:
— Задание ваше на этот раз будет не совсем обычным. Просто «язык» рядовой или фельдфебель, годившийся при позиционной войне, нас сейчас не устроит — нужен офицер, желательно штабной и обязательно нужны оперативные документы. И «язык» и документы должны быть из вновь прибывших немецких частей. Конечно те части, что уже давно стоят перед нами, тоже будут наступать, но их мы более или менее знаем, сейчас самое главное — узнать какие части прибыли, где они будут введены в дело, какими силами и когда. Короче говоря, Алексей Иванович, вам нужно найти «то, неизвестно что» и доставить сюда. Таково в общих чертах задание вашей группе. Подробный план перехода линии фронта мы с вами ещё обсудим, но я подчёркиваю — только перехода, потому что дальше, в случае успеха на этом первом этапе, вам придется всё решать самому, на месте. Мы вам ничем не можем помочь, вы будете вести свободный поиск. За полгода работы во фронтовой разведке, Алексей четыре раза ходил за «языком», но каждый раз дело ограничивалось первой линией окопов. Один из этих поисков закончился полной неудачей — они не смогли взять «языка», а из семи человек, ушедших с ним, вернулось только четверо, в другой раз они вернулись без потерь, но и без «языка», два остальных — первый и последний были удачными, к его старым наградам добавились новые ордена и звание капитана. Работа разведчика — жестокое и отчаянное занятие и нельзя сказать, чтобы оно было по нутру Алексею, но его желания не спрашивали, когда кто-то где-то решил, что дальше он будет воевать в войсковой разведке, а с приказом не поспоришь, кроме того, он хоть и не был фаталистом, но считал, что не стоит мельтешить и убегать от судьбы — пуля на войне везде тебя сможет найти — он сам не раз был свидетелем тому как гибли люди, которые, казалось бы, находились в полной безопасности, и в конце концов, погибнуть можно даже переходя улицу, везде всё зависит прежде всего от тебя, хотя и обстоятельства не сбросить со счетов. Он вернулся из штаба дивизии когда уже стемнело. Перед входом в землянку он постоял, посмотрел зачем-то на звёзды и с удовлетворением отметил, что ночь безлунная, достал из трофейного кожаного портсигара немецкую сигарету и неторопливо закурил, снова и снова перебирая свою разведроту. За последний месяц её состав сократился почти вдвое. Косарев с ним мог бы не говорить об этом так уклончиво — ему ли не знать потери в своей роте. С каждой новой неудачей он понимал, что рано или поздно, но придётся идти ему, хотя начальник разведки дивизии до сегодняшнего дня не разрешал ему возглавить группу. По правилам и собственному разумению ему нужно отобрать самых лучших и самых надежных. Но ведь в его роте других и не было. И в те группы он тоже вместе с командирами тех групп отбирал лучших из лучших. Но для кого они были лучшими или чем лучше других? А они не вернулись. Ничего пока не решив для себя, но зная, что должен решить, он вошёл в землянку разведроты. Никто из ребят не спал, хотя почти все лежали на нарах. Миронов пиликал на губной гармошке. Ещё не видя, что вошёл командир, Панчулидзе лениво сказал, не отводя взгляда от бревен наката землянки:
— Мирон, не пили по душе. Увидев Алексея, Миронов быстро сунул гармошку в карман и встал, приветствуя командира. В глазах его гуляла лёгкая улыбка, которой он будто спрашивал:
— Ну, что, идти? Остальные тоже сделали движения как будто хотели встать. Алексей сделал вид, что поверил им и проворчал, садясь к столу:
— Лежите уж, — подумал мгновение и добавил:
— Скоро будет большая работа. Он больше ничего не сказал, но как-то так незаметно получилось, что сразу все восемнадцать человек оказались вокруг стола.
— Нам предстоит свободный поиск, которым никто из нас пока не занимался. В группу возьму четырёх человек, остальные будут обеспечивать нам проход. Алексей сам ещё не знал, кого возьмёт, но сказав это, понял, что если он не назовёт сейчас тех, кто пойдёт с ним, вся его немногочисленная, даже для разведки, рота ночью не будет спать — неопределенность хуже всего беспокоит человека, а идти через линию фронта с издерганными, не отдохнувшими людьми, это считай наполовину загубленное дело. Да и что тянуть. Все бывалые, опытные разведчики, кое-кто, несмотря на короткую жизнь разведчика, воевал в разведке дольше него самого. Да и вообще Алексей больше доверял в таких делах интуиции, а не тщательному взвешиванию качеств — душу человека не взвесишь даже на аптекарских весах и через микроскоп не рассмотришь, не то что через анкету. Это можно сделать только сердцем, а как каждый из них владеет оружием, на что способен — Алексей знал точно.
