Кое-как проспав ночь, полковник утром вышел в город. Наняв пролетку, велел провезти себя по всем знакомым когда-то улицам. Какие удивительные перемены повсюду!.. Исчезли высокие фонарные столбы, расписанные белыми и красными полосами, исчезли дворики и обширные сады, их место заняли ряды огромных домов, большей частью безвкусных и нескладных. Даже там, где в старые времена охотились на диких уток, теперь - город, большой, шумный и тоже какой-то новый, иной...
Людей полковник совершенно не узнавал - другие костюмы, другие физиономии... А еще больше поражало его временами то, что нигде не слышно французской речи, к которой за полвека привыкло его ухо.
После этой поездки по городу он ощутил в душе еще большую пустоту, чем та, которую ощущал на чужбине, и решил, что надо общаться с людьми. У него в Варшаве были знакомые, - некоторых он встречал в Париже, других - на водах.
Он записал несколько фамилий и попросил швейцара гостиницы узнать адреса этих людей. На другой день ему принесли только адрес одного состоятельного господина, с которым они познакомились в Виши десять лет назад.
Полковник немедленно отправился по этому адресу и, к своему удовольствию, застал хозяина дома. Тот сперва его не узнал, а, узнав, явно опешил. Горячо обняв гостя, он стал заботливо расспрашивать, легко ли ему было выхлопотать паспорт. А когда ответ полковника его успокоил, осведомился еще, как долго полковник намерен пробыть в Варшаве.
- Да хотелось бы здесь остаться - разумеется, если удастся завязать знакомства... - отвечал полковник.
- О, знакомства у нас завязываются легко. Быть может, вы здесь встретите даже одного своего товарища...
- Кого это? - стремительно перебил полковник.
- Тоже бывший офицер французской армии. Бедняга приехал без гроша в кармане и с трудом нашел себе какую-то незавидную службу... Теперь жалеет, что уехал из Франции. Ох, трудно, очень трудно у нас найти работу... Тысячи молодых ищут ее напрасно...
- А мне она не нужна, - возразил гость, засмеявшись впервые за последние месяцы. - У меня есть небольшие сбережения и пенсия полковника.
Улыбка, видно, так смягчила его суровое лицо, что хозяин, встретивший старика довольно холодно, неожиданно проявил восторженное радушие. Он обнял гостя, раз десять, обращаясь к нему, назвал его полковником, напомнил ему множество проведенных вместе в Виши приятных минут, познакомил его со своим семейством и заклинал всеми святыми чувствовать себя здесь как дома и завтра вечером снова оказать ему честь своим посещением.
- У нас соберется несколько человек, - сказал он с жаром, - которые будут рады приветствовать героя...
- Отставного! - поправил его полковник.
Несмотря на столь своеобразный прием, полковник пришел на вечер. В передней его встретил хозяин. Он, кажется, готов был сам снять ему калоши и с большой помпой проводил его в гостиную.
Здесь сегодня был танцевальный вечер, поэтому собралось несколько десятков человек. Полковник быстро перезнакомился со всеми дамами. Одна даже уверяла, что помнит итальянскую кампанию (впрочем, она могла бы помнить и венгерскую). Другая удивлялась тому, что он покинул "этот дивный Париж", а самая молодая робко осведомилась, танцует ли еще пан полковник хотя бы кадриль. Но, так как наш ветеран, которому уже перевалило за семьдесят, не танцевал, она, при всем почтении к нему, забыла о нем с той минуты, как в зале зазвучала музыка. И участник битв при Сольферино и Гравелоте{80} вынужден был уступить дорогу чемпионам вальса и кадрили. Так было во Франции, так и здесь, на родине.
Он прошел по соседним гостиным. Тут играли в карты. Радушный хозяин немедленно предложил собрать компанию для виста и представил полковнику двух советников и одного председателя. Но полковник, поблагодарив, от виста отказался - быть может, из уважения к памяти своих друзей, с которыми последние годы игрывал в Лионе.
После этого его и здесь оставили в покое, чему он был рад. Теперь никто не мешал ему присматриваться к людям.
Он слушал и разговоры вокруг. В одном углу говорили о карнавале, в другом - о биржевом курсе, в третьем - о женщинах, в четвертом - о политике, в частности о том, что немцы нас окончательно съедят.
К этой-то группе подсел полковник, но беседовал недолго. Переходя от одного вопроса к другому, он услышал в конце концов, что сторонники реальной политики должны рассматривать войну как дело промышленности, и только такой шарлатан, как Наполеон Третий, мог воевать за чужие интересы, во имя идеи.{81}
Это самое полковник не раз слышал во Франции. "Так зачем же было ее покидать?" - спрашивал он себя.
Он незаметно ушел с бала и вернулся к себе в гостиницу. Ночью в постели его осаждали видения и мысли. Когда он забывался сном, ему чудилось, что он больше не человек, а крест на осевшей могиле, в которой упокоились его старые товарищи. Когда просыпался, шептал:
- Зачем я вернулся сюда?
И в душе росла тоска по Франции.
На другой день было воскресенье. Старый полковник встал поздно, одевался не спеша, раздумывая, когда ему ехать обратно во Францию, - сегодня же или завтра? "Здесь, - говорил он себе, - я всем чужой и все мне чужие".
Номер, отведенный ему в гостинице, находился на первом этаже. И когда полковник в десять поднял штору, он увидел, что перед его окном ходит взад и вперед какой-то бедно одетый человек с маленьким мальчиком.
В это утро стоял сильный мороз, и бедняк, чтобы согреться, то и дело топал ногами и хлопал себя по плечам, потом принимался растирать посиневшие от холода руки малыша, обряженного в длинный, не по росту, пиджачишко и соломенную шляпу. Уши у мальчика были повязаны грязным платком, из носа текло.
Этот ходивший по двору человек так часто заглядывал в окно полковника, что тот обратил на него внимание и, выйдя, спросил у кельнера, не знает ли он, кто это.
Кельнер с усмешкой пояснил:
- Он сапожник, живет в нашем доме наверху, под самой крышей - и вот захотел показать своему мальчишке вас, пан полковник.
- Показать меня? А откуда ему известно, кто я такой?
- Слышал от прислуги.
Полковник задумался. А сапожник между тем все ходил под его окном да растирал закоченевшие ручонки сына.
Полковник собирался идти завтракать в город. Он оделся - теперь уже торопливо, и, побуждаемый любопытством, вышел во двор.
Увидев его, мужчина и ребенок остановились как вкопанные. Первый заломил шапку набекрень, нахмурил брови, выпрямился и сжал кулаки - он имел такой вид, словно хотел кинуться на полковника, но сам-то полагал, что так именно отдают честь герою.
Его сынишка все еще усердно дул себе на руки, пытаясь их согреть. Чтобы привлечь его внимание, отец ткнул его кулаком в затылок, а сам продолжал смотреть на полковника, как охотник на волка, уверенный, что соблюдает все правила воинского этикета.
Старый полковник не двигался с места. Хотел сказать что-нибудь этому бедняку, но не находил слов. Притом во дворе были люди... Оба - полковник и сапожник - только посмотрели друг другу в глаза, и полковник медленно вышел на улицу.
Только тогда сапожник обратился к мальчику:
- Войтусь!
- Что?
- Будешь таким, разбойник?
- Буду, отчего не быть? Ого! - отвечал мальчишка, шмыгая носом.
- Так помни же! А не будешь, так я тебе и взрослому все зубы выбью!
За завтраком полковник ел мало - торопился. Походив по городу, он скоро снял себе квартиру.
Безобразные новые дома, новые люди уже не раздражали его. А когда ему пришлось пройти по Каровой улице и он увидел Вислу, его глазам открылся снова тот памятный широкий горизонт, он видел те же леса, вдыхал живительный воздух родины, по которому тосковал целых полвека.
"Останусь здесь!" - сказал он себе.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГОЛОСА ПРОШЛОГО
Рассказ публиковался в 1883 году в журналах "Новины" и "Край", издаваемых в Петербурге. Первоначальное название - "Эхо прошлого".
В рассказе, как затем в повести "Ошибка", поднимается тема патриотизма, сохранения традиций польского национально-освободительного движения. По цензурным соображениям, Прус нигде прямо не говорит, что его герой - деятель национально-освободительного движения. Читатель сам догадывался, в каких походах участвовал герой рассказа, почему он столько лет был оторван от родины. Полковник провел в эмиграции полвека. Он вернулся в Польшу к 80-му году, следовательно эмигрировал после польского восстания 1830-1831 годов. Затем он, видимо, участвовал вместе со многими поляками в венгерской революции 1848 года (на это указывает упоминание им имени Кошута). Позднее полковник сражался в Италии, участвуя в борьбе итальянского народа за освобождение от австрийского господства, воссоединение Италии (на это указывает упоминание битвы у деревни Сольферино, 1859 г.), в франко-прусской войне 1870-1871 годов.
Стр. 75. ...успели выяснить все ошибки Кошута, Мак-Магона, Базена. Лайош Кошут (1802-1894) - борец за независимость Венгрии; во время революции 1848 года возглавлял революционное правительство. Одной из ошибок Кошута была его нерешительная позиция по отношению к главнокомандующему Гергею, предательски сдавшему потом революционные венгерские войска объединенным силам реакции.
