Произведения, написанные Зингером для детей, можно разделить на три группы - воспоминания о собственном детстве, пересказы библейских легенд и сказки, основанные на фольклорных мотивах. Фольклор, древние предания - вот корни, питающие национальную культуру, та почва, которая определяет формирование личности человека. Именно сказки дали Зингеру возможность обратиться к самым главным первоисточникам еврейской культуры, воссоздать, пусть лишь на книжных страницах, атмосферу жизни народа - населив ее строгими раввинами и оборотистыми торговцами, мечтателями и чудаками, шлемелями и мудрецами из Хелма.
Сказка привлекала Зингера еще и своей способностью превращать самые невероятные события в логичные и достоверные. "Я всегда стремился показать читателю, что, даже если жизнь представляется нам хаотичной, она не столь бессмысленна, как нам кажется"3. И в самом деле, сказка, развивая традиционные сюжетные линии, в то же время поражает многообразием форм их художественного воплощения. Заданность сказочного сюжета и непредсказуемость его развития с наибольшей полнотой отражают представление Зингера о мироустройстве, где все предопределено, но путь каждого человека от рождения до смерти непредсказуем. "Я верю, что создатель вселенной имел план... Я верю в доброго Бога, а не в злого. Но и добрый Бог может причинить немало бед малым существам, не понимающим его замысла... Мы малы и ничтожны, Бог велик и милосерден"4.
----------------------------------------------------------------------
1 Башевис-Зингер И. Гаснущие огни. - Иерусалим, 1990. - С. 13.
2 Singer I.B. Zlateh the Goat and Other Stories. N.Y. 1966.
3 Singer, Isaac Bashevis On Literature and Life. Arizona, 1979, p.10.
4 Т а м ж е, с. 12-13.
----------------------------------------------------------------------
Писателя манят тайны мира, скрытые и в большом, и в малом. В произведениях Зингера иррациональное, чудесное присутствует постоянно, но лишь в сказках оно обретает новые силы и становится главной пружиной, позволяет верить, что возможно все и счастливый конец закономерен и предопределен вечным порядком мироустройства.
Сказочные чудеса предполагают наличие специальной "волшебной среды" колдунов, гномов, демонов, королей и принцев, заколдованных дворцов, таинственных кладов, - всеми этими "реалиями" щедро пересыпаны сказки Зингера. И порой уже не разберешь, демон или праведник держит волшебный дрейдл , определяющий судьбу героев. И становится жутко и страшно, и радостно оттого, что наперед знаешь: зло будет повержено и изгнано "в тот край, где ни люди не ходят, ни скотина не бродит, где небо из меди, а земля из железа".
Писатель вспоминал, что в детстве истории о демонах и нечистой силе были в семье своеобразным средством воспитания: "Чтобы не пропало мое рвение к вере, старшие рассказывали мне бесконечное множество сказок - про диббуков1, про колдовство и про дома с привидениями, про мертвецов, встающих из могил". Осознание опасного соседства удивительного мира, населенного сверхъестественными существами - бесами, ведьмами, домовыми, - придавало жизни маленького Итчеле особый терпкий привкус, расширяло границы реального мира, и, главное, будило фантазию, тем самым способствуя воспитанию будущего писателя.
Конечно, сказки Исаака Башевиса Зингера - не только для детей: они вобрали в себя золотые крупицы памяти об ушедшей жизни, о мире и людях, навсегда, казалось бы, канувших в прошлое. Если в романах, прославивших Зингера на весь мир, писатель воссоздал историю еврейского народа - от Средних веков до трагических дней Катастрофы, объединив детали быта, смятение страстей и духовные искания в объемное полотно, то в сказках оживают мечта, фантазия и... вера в чудо.
Вера в чудо, напряженное ожидание его - важная черта еврейской ментальности, а сказки, наполненные чудесами и волшебством, как бы подтверждают реальность и оправданность наших надежд.
И все же самые важные чудеса происходят незаметно для глаз: они повсюду, потому что сама жизнь чудесна. Удивительно тонкой и лиричной сказкой оборачивается последняя новелла в сборнике "День удовольствий" "Шоша" (не путать с одноименным романом!). Автор вспоминает свое детство на Крохмальной улице в Варшаве и свою подружку-соседку девочку Шошу, для которой когда-то темными вечерами сочинял удивительные истории: "Я рассказывал девочкам, что у моего отца есть сокровища, которые он хранит в пещере в лесу. Я хвастался тем, что мой дед якобы был королем Билгорая, и уверял Шошу, что знаю заклятие, которое, стоит произнести его вслух, обратит мир в прах". Рассказ - сложное переплетение сказочных сюжетов, роящихся в голове мальчика, его страхов, надежд, пробуждающихся чувств. Минули годы, автор вырос, и, покидая навсегда родину, приходит проститься с двором, где прошло его детство. Он стал писателем, у него своя семья и свой путь в жизни, но память о темных вечерах и о девочке с косичками сохранилась в его сердце.
И происходит чудо: открыв ту самую заветную дверь, автор встречает рыженькую девочку - точь-в-точь Шоша! - которая узнает его, потому что слышала о нем от матери, выросла на его рассказах.
Оказывается, прошлое не уходит, оно может существовать параллельно с настоящим, оживая в нашем сердце от любого пустяка - запаха свежих булочек, скрипа старых половиц или стрекотания сверчка за печкой. Только постигая тайну жизни, ошибаясь, приходя в отчаяние и поднимаясь вновь, мы постепенно начинаем понимать, как важно найти в жизни волшебное слово - то, что возродит из праха дорогой нам мир.
Исаак Башевис Зингер признавался, что, будучи пессимистом в отношении "малого мира" людей, он остается оптимистом, когда речь идет о вселенском мироустройстве.
"Пессимизм творческого человека - это не упадничество, но выражение страстного желания спасти человечество. Поэт, развлекая читателей, одновременно пытается постичь вечные истины, смысл бытия. На свой лад он пробует разгадать загадку времени и перемен, найти причину страданий, обнаружить любовь даже в бездне жестокости и несправедливости. Как бы странно ни звучали эти слова, я часто мечтаю о том, что, когда изживут себя многочисленные социальные теории и человечество устанет наконец от войн и революций, именно поэт, которого Платон изгнал из своей Республики, встанет, чтобы спасти нас всех", - этими словами Исаак Башевис Зингер закончил свою Нобелевскую речь.
C пессимизмом глядя на современный литературный процесс, Зингер не мог не хранить в душе надежду на возрождение литературы: "Я верю, что литературе для взрослых еще суждено возродиться и возрождение это произойдет именно через литературу детскую"2.
----------------------------------------------------------------------
1 Злые духи, вселяющиеся в человека.
2 "New York Times Book review", 1969, nov., № 9.
----------------------------------------------------------------------
Взгляд большого художника всегда оригинален и зачастую кажется парадоксальным. Иногда нам бывает трудно согласиться с мастером, но прислушаться к нему необходимо.
Кто я
Я родился в городке Радзимине недалеко от Варшавы, столицы Польши, 14 июля 1904 года. Мой отец, Пинхос Менахем Зингер, был раввином и очень религиозным человеком. У него были голубые глаза, рыжая борода и длинные черные пейсы. Моя мать, Батшеба, дочь раввина из Билгорая, что неподалеку от Люблина, тоже была рыжеволосой. Как и положено было благочестивой замужней женщине, она коротко стриглась и носила парик.
В начале 1908 года, когда мне было три, наша семья переехала из Радзимина в Варшаву. Там мой отец стал раввином на одной из самых бедных улиц - Крохмальной. Дом, в котором я вырос, в Америке назвали бы трущобой, но в те дни он не казался нам так уж плох. По вечерам мы зажигали в квартире керосиновую лампу. Такие удобства, как горячая вода и ванна, были нам неизвестны, а туалет находился во дворе.
На Крохмальной жили в основном бедные лавочники и разнорабочие, но попадались среди местных обитателей и образованные, как, впрочем, и уличная голытьба, воры и мошенники.
Когда мне исполнилось четыре, я стал ходить в хедер1. Каждое утро за мной заходил учитель и отводил меня в школу. Я брал с собой молитвенник, а позже Библию или том Талмуда. Это были единственные мои школьные учебники. В хедере нас в основном учили молиться и читать Пятикнижие. А еще - писать на идиш. У моего первого учителя была длинная белая борода.
----------------------------------------------------------------------
1 Еврейская начальная религиозная школа.
----------------------------------------------------------------------
Когда мы переехали в Варшаву, мой младший братишка, Моше, был еще совсем маленький, сестра, Гинде Эстер, была старше меня на тринадцать лет, а брат, Израиль Иошуа, на одиннадцать. Все мы, кроме Моше, стали впоследствии писателями. Брат так же, как и я, писал на идиш. Его роман Братья Ашкенази переведен на несколько языков, в том числе и на английский.
В нашем доме царил культ учения. Отец целыми днями просиживал над Талмудом. Мать, едва у нее выдавалась свободная минутка, открывала какую-нибудь религиозную книгу. У других детей были игрушки, а мне их заменяли книги моего отца. Я начал "писать" еще до того, как выучил буквы: макал перо в чернила и водил им по бумаге. Шаббат был для меня сущим мучением, ведь в этот день писать было нельзя.
