— Если успеете, утеплите низ палатки, а завтра с утра будем настилать полы.
— Не беспокойтесь, гражданин начальник, всё будет как надо. Ну, хлопцы, кончай, и за дело, — услыхал он уже в дверях голос бригадира.
Начальник управления Агаев сидел в кабинете один и разговаривал по телефону. Это был рыхлый человек лет сорока с одутловатым лицом и белыми жидкими волосами. Он глядел на свою пухлую руку и после каждого слова так встряхивал головой, что оплывший подбородок колыхался как студень.
— Слу-шай-те! Вы кто? Начальник прииска или г…? Вам поручено дело, извольте за него отвечать. Слушайте, вы! Я заставлю вас честно работать! За-став-лю! Что-оо? Не привыкли к такому тону? Привыкайте! А теперь запомните. Вам придётся работать на прииске или начальником, или лотошником. Поняли? Вот так-то! — Он бросил трубку, вытер губы и поднял глаза. — Колосов?
— Да!
— Садитесь! — Агаев показал на стул. — Докладывайте!
— Докладывать Ещё нечего. Пока ставим палатки, но пора бы и за дело. — Юрий сел.
— Да, да, знаю! Работать умеете, когда захотите! Колымчанин вот с такой бородой! — Агаев провёл ладонью по груди и усмехнулся. — И с такими процентными надбавками, — он развёл руками.
Колосов вспыхнул, но сдержался, и спокойно заметил:
— Я получаю только то, что считают нужным мне платить.
— Знаем, знаем мы вас! А потом, извольте не перебивать, когда говорите с начальством. — Агаев помолчал. — Мы можем сработаться, товарищ Колосов, но вы эти штучки бросьте! Вам тут не пройдёт! Не пройдёт!
— Не понимаю, о чём это вы. Я ничего себе не позволял…
— Когда позволите, будет поздно. Учтите, я буду знать каждый ваш шаг, каждое слово и даже что вы думаете.
— Разрешаю.
Выходя из кабинета, Колосов столкнулся с Расмановым. Юрий Ещё был в Оротукане, когда Олег куда-то исчез.
— Олег, да откуда ты взялся? Здравствуй! — шагнул к нему Колосов.
— А-а, товарищ Колосов. Здравствуйте, здравствуйте, — Расманов отчуждённо кивнул и прошёл в кабинет.
Юрий спросил у адъютанта Агаева:
— Чем занимается этот товарищ?
— Это Расманов. Он назначен начальником прииска «Большевик».
— Расманов — начальником крупнейшего прииска?
— Что вас удивляет? Он работник областного управления НКВД. Комиссар многих оперативников перебросил на хозяйственную работу.
Когда Колосов пришёл в клуб прииска «Большевик», он с трудом нашёл свободное место и сел. Всех поднял резкий голос Расманова.
— Внимание! Встать! — и Олег, вытянув руки по швам, застыл в углу сцены.
На сцене показались руководители. Впереди шёл небольшой блондин с квадратной фигурой на тонких ногах, засунутых в широкие раструбы бурок, с квадратным лицом и усиками над губой.
— Никишов, Никишов. Начальник Дальстроя, — уловил Юрий шёпот.
Комиссар быстро прошёл к столу, резко подвинул стул и сел. С такой же резкостью расстегнул пуговицу на кителе и сунул за борт руку.
За начальником Дальстроя на почтительном расстоянии шли Агаев, Расманов, шествие завершали работники политуправления,
Колосов попытался отыскать глазами Самсонова, но Его не было. Он увидел Матвееву. Она сидела в первом ряду.
— Слушай, дорогой, не крутись, ничего не видно, — дёрнули Юрия за гимнастерку. Он оглянулся.
— А-аа, Данила Артёмович. Почему не видно Самсонова?
Агаев открыл совещание. Никишов говорил о военных действиях Японии в Восточной Азии, об авиационных налётах на Англию, о высадке в Африке армии Роммеля. Всё это было известно из газет, и Колосов снова повернулся к Осепьяну.
— По расчищенной и вымощенной дорожке, да Ещё на таком коне, — Осепьян приложил руку к груди, туда, где у комиссара поблёскивал эмалью депутатский значок, — можно.
Нет, это не Павлов. Этот проще, ближе к народу, понятней.
Никишов сел, пряча усмешку и лукаво щуря глаза.
— Видно, с головой, — обернулся Юрий к Осепьяну.
— Ты посмотри, кого он за столом собрал, — скептически заметил Данила Артёмович.
В зале зашумели. Агаев постучал пальцем по столу. На трибуне стояла Матвеева.
— Дальстрой хорошо справился с планом по золоту, а мог бы лучше! Огромнейший архив! Тысячи и тысячи людей погибли.
А она говорила резко, ссылаясь на факты.
Никишов нахмурился:
— Довольно, довольно об этом! Я павловский нужник расчищу! Расчищу, товарищи!
— А породившие Его причины? — не унималась Матвеева. — В прошлом году прошёл слух, что Есть решение Верховного Совета РСФСР об образовании в Хабаровском крае Колымского округа. Но дальше слухов дело не пошло…
— Да-да! И спросить не с кого, и пожаловаться некому! — крикнул кто-то нерешительно.
Зал зашумел. Никишов встал и поднял руку. Все смолкли.
— С момента передачи Дальстроя в ведение НКВД — это уже не тот старый Дальстрой, а огромнейший хозяйственный комплекс, комбинат особого типа. Тут специфические условия, как определил товарищ Сталин. Поэтому указ РСФСР был отменён.
— Вот и острые коготки, понял? — наклонился к Колосову Осепьян.
После совещания Юрий подошёл к Матвеевой.
— Нина Ивановна, Нина Ивановна, ну и изменились же вы!
— Что, постарела?
— Нет, совсем другое, — улыбнулся Колосов. — Стали независимей, решительней.
— И годы и жизнь делают нас не только старше, но и порой совсем меняют. Ну а как ты? Значит, Женя в Ленинграде?
— Помнишь, как Ехали на Колыму? Всё в жизни сложно. Когда-то думала увидеть Анатолия крупным учёным, а вот как всё повернулось. Валя? Так и осталась одинокой. Работает маркшейдером на Аркагале. А Самсонова давно не видел?
— Скоро три года.
— Будет проезд на прииск, поезжай, не узнаешь. Интересным стал человеком.
— Он всегда был по-своему интересным. Как там Толька?
— Молодец. Опять ожил. Он у нас и механик, и агроном, и почти хирург, — засмеялась Матвеева. — Комиссар распорядился в столовой организовать банкет для участников совещания. Поужинаем и Едем в больницу. У меня быстрая лошадь.
Когда Юрий с Матвеевой пришли в столовую, веселье там было в полном разгаре. Юрий присмотрел свободное место за одним из столов и принёс из кухни две табуретки.
— Что же, Нина Ивановна, гульнём?
Центральная больница для заключённых имела свое подсобное хозяйство.
Жалобно завывала циркулярная пила, постукивал движок электростанции. В приземистом хлеву сонно похрюкивали свиньи, вдруг в конце посёлка загорланил петух. Нина Ивановна и Колосов подошли к бараку. Из открытой форточки донёсся голос Анатолия.
— Я совершенно здоров, Николай Иванович! Ещё раз повторяю, что золото Чай-Урьи неоднородно. Значит, Есть и другой поток россыпи. Его надо найти. Писал, никто не отвечает. Раз я жив, то обязан довести дело до конца.
— Я собирал тебя по частям. Ты и здесь делаешь нужное дело! — решительно прогремел бас, хлопнула дверь, и всё стихло.
— С кем это он воюет?
— С хирургом Герасимовым. И радостно мне с ними и горько. Пошли. — Нина Ивановна провела Его в длинный барак. Голос Герасимова уже был слышен где-то за перегородками.
В углу какой-то станочек. На стене инструменты.
— Юрка? Не забыл! — Белоглазов вскочил, но, спохватившись, поздоровался официально. — Юрий Евгеньевич, здравствуйте. Давненько не виделись, никак года полтора.
— Почти три! Чудо ты учёное! Да ты чего это сразу так? Сердишься? — Юрий обнял Его. Анатолий смущённо заулыбался.
— Понимаешь, положение. Я так рад тебе. Три года? Да, кто бы мог подумать, Нина Ивановна, неужели уже три?
— Да, Толя.
— А я и не заметил. Ну надо же! — Белоглазов вынул из стола костяные шурупики. — Раз приехал, то помогай. Нам надо точить вот такие штифтики, и Ещё меньше, и обязательно с резьбой. — Он немного помялся. — Вот бы раздобыть маленький токарный станочек, а?
— На черта тебе эти шурупы?
— Николай Иванович, наш главный хирург, ими скрепляет переломы костей. Всё это здорово и ново.
— Раз нужно, найду.
— Тогда мне будет куда легче, — Белоглазов порылся в столе. — Ещё необходима листовая красная медь и немного ртути. Летом, работая на промывке, я взял несколько проб в отвалах и ужаснулся. Ты понимаешь, вся мелочь в сносах. Хочу изготовить опытный барабанчик с амальгамой и поставить под носок шлюза. Затраты невелики, но вдруг удастся улавливать, мелкое золото.
— Одно другому не мешает, — виновато улыбнулся Анатолий, но шурупы всё же убрал и придвинул стул Колосову, — Садись. Ты и не представляешь, какие мысли приходят Николаю Ивановичу. Он и меня заразил своими идеями. Это могучий талант, силища страшная. Сколько он сделал добрых дел Ещё в лагере. А у нас так вообще настоящий институт. — Белоглазов говорил о новых методах лечения с профессиональной гордостью, словно это было Его открытие. Юрий перебил:
