— Нет.
— Ну, вы совсем безнадежный человек, — воскликнула она.
— Что толку знакомиться с людьми, если потом все про них забываешь?
— Не знаю, — сказал он. — Давайте присядем, и вы мне все расскажете.
Он снова уселся на край обрыва, свесив ноги, и, глядя на нее через плечо, сказал:
— Расскажите мне, что толку знакомиться с людьми.
Она заколебалась, потом ответила:
— Мне нравится, когда у меня появляются новые друзья. Это вполне естественно, правда? Но я пришла сюда почитать.
— А вы читаете стоя?
— Разумеется, нет, — сказала она и, сев рядом, аккуратно разгладила на коленях юбку. — Какое чудесное место для отдыха. Вы бывали здесь раньше?
— Да, я хорошо его знаю.
— Мы с Чарльзом приехали неделю назад. Я про Чарльза Селлина говорю, которого вы не помните. Знаете, мы собираемся пожениться. Надеемся что-нибудь через год.
— Зачем вы сюда приехали?
— Нам хотелось покоя, а здесь на островах человек почти гарантирован от внезапных вторжений. Мы оба много работаем.
— Работаете! — насмешливо сказал он. — Не тратьте время, — тратьте жизнь.
— Большинству из нас приходится работать, нравится нам это или нет.
Он взял лежавшую у нее на коленях книгу и, раскрыв ее, лениво прочел несколько строк, перевернул с десяток страниц и, зевая, прочел еще один абзац.
— Ваши эдинбургские друзья, — сказала она, — состоятельнее наших. Мы с Чарльзом и все кого мы знаем, должны зарабатывать себе на жизнь.
— Почему? — спросил он.
— Потому, что если мы не будем работать, мы умрем с голоду, — отрезала она.
— А если вы избегнете голодной смерти — что тогда?
— Можно надеяться, — сказала она натянуто, — что мы могли бы быть в чем-то полезны миру.
— А с этим вы согласны? — спросил он, подавляя зевоту, и принялся читать из книги:
— «Физический фактор в зародышевой клетке не доступен нашему анализу или исчислению, но можем ли мы отрицать наличие индивидуальности в побуждениях зародыша? Пожалуй, легче предположить, что разум появляется на поздней стадии развития, но это предположение не должно выводиться на том основании, что мы можем наверняка отрицать у клетки наличие самовыражения. Общеизвестно, что разум может оказывать на тело как огромное, так и малое, осуществляемое невидимыми путями воздействие; но каким образом оно осуществляется мы не знаем. Психобиология находится пока в зачаточном состоянии».
— Правда, безумно интересно? — сказала она.
— И как же вы собираетесь, — спросил он, — стать полезны миру?
— Ну, мир нуждается в образованных людях — в людях, которых научили мыслить, и человек надеется, что каким-то образом он сможет оказать хоть небольшое воздействие.
— А небольшого воздействия достаточно? Вам не кажется, что в чем нуждается мир это в создании нового типа разума? Он нуждается в том, чтобы в зародышевом развитии получить новое направление или, вероятно, несколько направлений. Но психобиология находится пока в зачаточном состоянии, и, как осуществляются подобные трансформации, вы не знаете, так ведь? И не можете предсказать, когда узнаете, так?
— Нет, конечно, нет. Но наука развивается так быстро…
— Через пятьдесят тысяч лет, — перебил он. — Как думаете, к тому времени вы будете знать?
— Трудно сказать, — ответила она серьезно и как раз собиралась с мыслями, тщательно обдумывая ответ, когда он опять — грубо, подумала она, и совершенно неуместно — перебил ее. Ни она сама, ни книга больше не занимали его: его вниманием завладело море; он смотрел вниз так, будто чего-то искал.
— Умеете плавать? — спросил он.
— Довольно не дурно, — сказала она.
— Я купался как раз перед самым приливом — все водоросли были зачесаны не в ту сторону. Море никогда не наскучит, правда?
— Я никогда не могу на него наглядеться, — сказала она. — Я хотела бы жить на острове, на маленьком острове, чтоб слышать его со всех сторон.
— Очень разумно с вашей стороны, — сказал он потеплевшим голосом. — Необычайно разумно для такой девушки, как вы.
— А какая я, по-вашему? — спросила она с раздражением в голосе, но, не обратив на это внимания, он протянул свою коричневую руку в сторону горизонта:
— За последние несколько минут море потемнело. На горизонте оно было совсем светлое, а теперь там протянулась полоска цвета индиго. И рисунок волн изменился. Я имею в виду расположение пены на воде. Поглядите туда! Там под водой скала, и через полчаса после начала отлива там всегда видно, особенно если ветер с берега, два небольших водоворота, а вокруг них — белое кольцо. Видите, какая получилась фигура? Что-то вроде этого, правда?
Обломком камня он нарисовал на скале схему.
— Знаете, что это такое? — спросил он. — Китайцы называют эту фигуру «тай-чи». Они говорят, что она означает начало всего сущего. Эта фигура — собственноручная подпись моря.
Но пена может образовывать самые разнообразные фигуры, — возразила она.
— О, да. Так оно и есть! Но их не часто удается прочесть. Вот он! — воскликнул он, подавшись вперед и пронзая взглядом плескавшуюся внизу, в двадцати метрах воду. — Вот он, злодей!
С силой упершись руками в камень и оттолкнувшись пятками от склона, он прямо из сидячего положения бросился со скалы и, распрямившись в воздухе, вошел в тихую зеленую воду, подняв не больше брызг, чем мог бы поднять гарпун. Сидевший на каком-то нижнем уступе, греясь на солнышке, одинокий чистик вспорхнул и стремглав полетел к морю. В воздух поднялось с полдюжины вспугнутых внезапным движением белых птиц, оглашая его криками:
— Киттиуэйк! Киттиуэйк!
Элизабет громко вскрикнула, с неуклюжей поспешностью вскочила на ноги, потом опять опустилась на колени на самом краю скалы и посмотрела вниз. В медленно колыхавшейся прозрачной воде она разглядела бледное тело пловца, то исполосованное темными лентами водорослей, кустившихся у плоского подножья скалы, то исчезавшее в мрачных глубинах, где прятались их корни. Через минуту-другую над водой показалась его голова, он встряхнул ею — с волос полетели блестящие брызги — и поднял к ней смеющееся лицо. Плывя, он крепко сжимал в правой руке иссиня-черного омара, высоко подняв его, чтобы и она могла им полюбоваться. Потом он бросил его на плоский камень неподалеку от себя и, быстро выбравшись из воды, снова поймал его и держал, остерегаясь укуса, до тех пор, пока не отыскал в кармане брюк кусок бечевки.
— Я свяжу ему клешни, и вы сможете отнести его домой на ужин, — крикнул он ей.
Ей казалось, что подняться по отвесному склону скалы невозможно, но он поднялся от самого подножья, цепляясь руками и ногами за невидимые сверху выступы, и, бросив связанного омара на землю, проворно перемахнул через край.
— Вы в жизни такого громадного не видели, — похвалялся он. — Уверен, что весит шесть-семь килограммов. По меньшей мере шесть. Поглядите на его правую клешню! Он мог бы расколоть ею кокосовый орех. Час назад, когда я плавал, он пытался перекусить мне щиколотку; только тогда я не успел его схватить — он спрятался в свою нору. Но теперь-то я его поймал, злодея. За плечами этого черного существа больше двадцати лет преступлений. По виду ему можно дать года двадцать четыре — двадцать пять. Да он старше вас, понимаете? Если только вы не сильно старше, чем выглядите? Сколько вам лет?
Но омар нисколько не прельщал Элизабет. Она попятилась, отступая до тех пор, пока не оказалась приперта спиной к стене. Она стояла, тесно прижавшись к склону, шаря по камню ладонями, словно в поисках потайного замка или запора, который впустил бы ее внутрь. Лицо у нее стало белое, бледные губы дрожали.
Когда она не ответила, он обернулся и спросил, в чем дело.
Голос ее звучал слабо и испуганно.
— Вы кто? — прошептала она, и ее шепот сменился невнятным заиканием. — Что вы такое?
Выражение у него изменилось, и его покрытое каплями лицо стало жестким, как просвечивающий сквозь воду камень.
— Всего несколько минут назад, — сказал он, — вы как будто прекрасно знали, кто я такой. Еще называли меня Роджером Фэрфилдом, не так ли?
— Но имя еще не все. Оно мало что говорит.
— А что вы еще хотите знать?
Ее голос звучал так высоко и натужно, что слова, которые она произносила, казались тенями слов и звучали так, словно продрогли от холода.
— Так прыгнуть в море — это не по-человечески!
Его холодное лицо исказила хмурая гримаса.
— Странные вещи вы говорите.
— Вы бы убились, если б…если б…
Он снова сделал шаг в сторону моря, посмотрел вниз, в спокойную глубину и сказал:
— Вы преувеличиваете. Здесь не больше пятнадцати, ну, может, двадцати метров — и к тому же здесь глубоко. Да идите сюда, назад. Чего вы убегаете?
— Пропустите меня! — закричала она.
