- Теперь его занесло в провидцы, - сказал Кэллехер, который внимательно наблюдал за действиями экипажа "Яростного". - Перед смертью это бывает.
- А еще, - продолжал Диллон, - "лифы из розового нейлона, укрепленные китовым усом. Пышные груди отдыхают в своих тюлевых колыбельках". А еще корсет "из эластичного трикотажа, спускающийся до бедер. В верхней части используется другая, более плотная материя, что позволяет выгодно подчеркнуть формы и заузить талию". Статья закончится воскрешением в памяти исчезнувшего после 1916 года корсета, этого великого режиссера-постановщика нового женского силуэта: "выдающиеся груди, декоративно-осиная талия и парижский задник".
- Браво, - сказал Кэллехер, - ты несешь выдающуюся чушь.
- Я предпочитаю свою собственную моду, потому что она современна, сказала Герти.
- Она имеет откровенно мужские тенденции. Зауженные бедра, сглаженные груди, квадратные плечи.
- Мне кажется, они собираются высаживаться, - сказал Кэллехер. - Они, наверное, думают, что мы все погибли. Я сейчас выпущу по ним очередь, а они нам подкинут еще парочку снарядов.
- А это кто такой? Я его не знаю, - сказала Герти, как бы открывая для себя существование Кэллехера. - А остальные погибли?
- Начиная с Кэффри, - хладнокровно ответил Диллон.
- Черт возьми! - заорал Кэллехер. - Черт побери этот сраный механизм! Пулемет заело. А эти ублюдки приближаются.
Он засуетился вокруг своего пулемета.
- Ничего не могу сделать. Не могу понять, в чем дело.
Он повернулся к своим товарищам по выживанию и увидел Герти. Из ее разговора с Диллоном он не понял ничего, как не понял, при чем здесь платье. Но англичанку оглядел с интересом и даже подошел поближе.
- Мне пора надевать платье, - мягко произнесла она.
Она поставила коробку на пол. Диллон перерезал бечевку. Она открыла коробку. Диллон развернул папиросную бумагу. Она посмотрела внутрь.
- Мое подвенечное платье! - воскликнула она.
И добавила, обращаясь к Диллону:
- Как это любезно с вашей стороны.
Диллон помог ей надеть платье.
Кэллехер стоял по-прежнему рядом с ними.
- Пошевеливайтесь. Сейчас спустимся в подвал, постреляем им по ногам, а потом героически подохнем. Живыми они нас не возьмут.
- Неужели? - спросила Герти с невинным видом.
- Ну вы-то останетесь в живых. Давайте пошевеливайтесь.
- А мой лифчик? Я его потеряла.
- Да и бог с ним, - сказал Мэт, - вам он не нужен.
- Но это не очень корректно, - сказала Герти.
- И особенно не трепитесь, когда вас обнаружат около наших трупов.
- Не трепитесь? Что это значит?
- Давай же, Мэт, пошевеливайся. Тебе словно доставляет удовольствие ее щупать. Да, малышка, это значит, что тебе придется промолчать.
- Насчет чего? Почему?
- Мы - герои, а не мерзавцы. Понимаешь?
- Может быть.
- Да все ты прекрасно понимаешь. Без тебя мы бы погибли без всяких заморочек, но из-за того, что ты вздумала отлить в самый ответственный момент нашего повстанчества, теперь на нашу доблесть могут бросить тень грязная сплетня и омерзительная клевета.
- Как подумаешь, с чего все начинается, - рассеянно объявил Диллон.
Он отошел на несколько шагов назад, чтобы оценить свою работу.
- Красиво, правда? - спросил он у Кэллехера.
- Да. Класс. Еще немного, и ты меня убедишь в том, что и женщины могут быть привлекательными, - ответил тот.
И добавил, обращаясь к Герти:
- Ты меня слышишь? Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего не произошло.
- Так утверждать может мужчина, - ответила Герти, нескромно улыбаясь. Женщина - дело другое.
Она бросила на него колючепроволочный взгляд.
- А вы что, этого не знали? Как понимать то, что вы ему сейчас сказали? Что значит ваше "и женщины могут быть привлекательными"?
- Довольно. Теперь она предупреждена, и мы можем спуститься в подвал, чтобы дать наш последний бой.
- Пошли, - по-философски отреагировал Диллон.
Герти схватила Кэллехера и, удерживая его перед собой, возмущенно потребовала:
- Отвечайте. Неужели вы не понимаете, что это ваше "ничего не произошло" просто глупость? Или я должна объяснить вам все жестами?
- Я сказал вам, чтобы вы молчали. Потом, после нашей смерти.
- Почему? Ради славы вашей Ирландии?
- Да.
- Забавно, - сказала Герти.
- Ты, может быть, не знаешь: она выходит замуж за того типа, который нас бомбит.
- Да, забавно, - сказал Кэллехер.
Он вырвался и теперь уже сам схватил ее за руку. И затряс ее изо всех сил:
- Ты ведь будешь молчать после нашей смерти, да? Кэффри, Кэллинен, Маккормик, ОТРурки - все они были храбрыми и безупречными. Ты ведь не будешь поливать их грязью, нет?
- Вы думаете, я помню, как их звали? Вас, например, как зовут?
- Корни Кэллехер, - ответил Мэт Диллон.
- Заткнись. А зачем надо было нас провоцировать? Наши товарищи были жертвами. Ты бесстыдница. Как ее зовут?
- Мисс Герти Гердл, - ответил Мэт Диллон.
- Ты бесстыдница, Герти Гердл, ты - бесстыдница.
- А ваши героические товарищи, которые меня изнасиловали, они тогда кто?
- Она начинает меня раздражать, - сказал Кэллехер.
- Раздражается тот, кто чувствует свою слабость, - сказала Герти.
- Да отстань ты от нее, - сказал Мэт. - Ты изомнешь ее платье.
- К черту платье! Я хочу, чтобы она нам пообещала, что будет молчать.
- Ты сам говорил, что она не осмелится, что для невесты признаваться в таких вещах...
- Как сказать, - бросила Герти.
- Для меня ситуация начинает проясняться, - заявил Кэллехер.
- И так все ясно, - сказала Герти. - Вы разбиты. Вы скоро умрете.
- Дело не в этом. Дело в вас. Вы еще не все видели.
- А что ты хочешь ей показать? - спросил Диллон.
Рассмеявшись, Герти бросилась на Кэллехера.
- Так что же? - сказала она. - Так что же?
Ее поцелуй расплющил ему губы и разжал зубы.
Он начал гладить ее груди и почувствовал, как твердеют ее соски.
- Она еще не все видела, - с тупым упрямством повторял он. - Она должна молчать. Она еще не все видела.
Мэт Диллон принялся скручивать очередную сигарету, наблюдая с любопытством за происходящим. Которое активизировалось престранным образом.
- Они испортят мое платье, - прошептал он.
Затем происходящее переориентировалось, и Мэт начал понимать намерения Кэллехера. Он даже не знал, как их оценивать, но теперь, посреди этой разрухи, за несколько часов - не больше, это уж точно, может быть, за несколько минут до смерти ему было уже все равно, и потом, он всегда относился к Кэллехеру с превеликой нежностью и превеликим снисхождением.
- Держи ее, - сказал ему Кэллехер.
Все разворачивалось согласно предположениям Диллона. Он отбросил щелчком сигарету и схватил Герти с неожиданной для нее силой и сжал ее так, что она даже не могла пошевелиться. Герти, впрочем, не противилась; отдалась безоговорочно и добровольно, поскольку в отличие от Мэта она о намерениях Кэллехера еще пока не догадывалась.
- Что это вы делаете?! - вскричала она спустя некоторое время. - Вы не понимаете, как это делается. Уверяю вас, с женщинами все происходит по-другому. Какой вы невежда. А еще считаете себя джентльменом. Говорю же вам, не так. Я не хочу. Я не хочу. Я... Я...
- Мерзавка! - рычал Кэллехер. - Она ничего не расскажет, я заставлю ее молчать, и никто не сможет сказать, что мы не были храбрыми и безупречными героями. Finnegans wake!
- Finnegans wake! - ответил Мэт Диллон, очень взволнованный происходящим. - Я бы тоже заставил ее помолчать, - робко предложил он.
Герти, перейдя из одних рук в другие, не переставала оспаривать обоснованность происходящего.
LXV
В чем нельзя отказать британцам, так это в чувстве такта. Высадившись у набережной Эден, вооруженные кто винтовкой, кто гранатой матросы с "Яростного" проникли в почтовое отделение незаметно. Они окружили выживших после обстрела, но совершенно не осознающих, что происходит вокруг, мятежников, однако стали действовать только после того, как все закончилось: они не хотели, чтобы девушка краснела при мысли о том, что ее могли застать в такой нескромной позе.
Наконец ее платье опустилось; она подняла очень красное и очень мокрое от слез лицо; Кэллехер и Диллон торжествующе переглянулись и в этот момент почувствовали, как острие штыка упирается им в спину. Они подняли руки вверх.
LXVI
Капитан Картрайт в сопровождении своих лейтенантов сошел на землю. Рискуя запылить ботинки, они проникли в руины почтового отделения на набережной Эден. Матросы уже сложили в углу, выравнивая по росту, все трупы. Два оставшихся в живых мятежника стояли у стены с поднятыми вверх руками.
Картрайт заметил Герти; та бросилась к нему в объятья.
- Дарлинг, дарлинг, - шептала она.
- Моя дорогая, моя дорогая, - отвечал он.
Его немного удивило лишь то, что при подобных обстоятельствах на ней было подвенечное платье. Но, обладая не меньшим, чем его матросы, чувством такта, капитан промолчал.
- Извините меня, - сказал он ей, - я должен выполнить еще кое-какие обязательства. Этих двух мятежников мы будем судить. И разумеется, как мятежников вооруженных, мы приговорим их к смертной казни, не правда ли, господа?
