Наш план влек за собой и другие меры. Я хотел поддерживать контакт с Вудбери - и потому, что питал к нему уважение и почтение, и потому, что добивался для него материальных выгод. Я хотел заручиться его согласием (или хотя бы молчаливым согласием), сделав его выгодоприобретателем. Я отправил Вудбери несколько писем с просьбой растолковать мне кое-какие спорные положения. Вот одно из его ответных писем: Дорогой Джеймс! Ознакомился с Вашими замечаниями по статье № 5 серии "Очерки контрольно-измерительной техники". Вы, очевидно, уловили суть. Статья действительно требует кое-каких пояснений, но все же Вы, по-моему, слишком придирчивы в вопросах математической строгости. В конце концов, формулы я применяю для конкретной цели, а не просто ради мистической шахматной партии с Создателем и не для того, чтобы похвастать умением манипулировать. В пору расцвета большой математики таких вещей не делали. Читая математические труды, я возвращаюсь к старым классикам вроде Эйлера и Лапласа. У них я нахожу факты, а не математическую софистику. Одно из двух: либо какая-то вещь существует, либо ее не существует, а коли так не все ли равно, каким образом вы это установили? В наши дни преподаватели Оксфорда и Кембриджа не занимаются математикой, а играют в математику. Для них она - нечто вроде крикета: гораздо важнее красиво забить шар, чем опрокинуть ворота. Мне крикет не по карману, да и воспитание у меня иное. Моя любимая игра - умственный футбол. Чтобы забить гол, надо бороться, пуская в ход все силы до последней капли. Из всего изложенного Вы поймете, что у меня есть кое-какие счеты с джентльменами - представителями академических кругов. Между прочим, если они и вправду джентльмены, а игра сводится к крикету, то я, безусловно, Игрок. Я знаю, что в силах провести в ворота не один математический шар, но мое умение, по-видимому, не удовлетворяет мелочным требованиям университетских деятелей. Не понимаю, для чего могут понадобиться взрослому человеку оси координат, простые числа или многомерные пространства. Все это сойдет для математического отрочества, пока в человеке остается еще что-то детское и ему нужны детские забавы. Когда человек достигает умственной зрелости, все это надо пустить побоку. Но в наших университетах полным-полно престарелых юнцов. Рад слышать, что Вы по-прежнему стремитесь к практическому использованию моих идей в технике. Я знаю, как много у Вас дел и, привык к долгим перерывам между Вашими письмами. Вы - один из немногих, чьи письма доставляют мне неподдельное удовольствие. Вы не принадлежите к миру театральных декораций и шаблонных мнений, в котором вертятся почти все мои знакомые. Иногда (далеко не всегда) Вы как будто действительно понимаете, что я делаю. Поэтому непременно напишите мне в не слишком отдаленном будущем. Всей душой Ваш Седрик Вудбери.
Я порядком-таки попотел над ответом, поскольку так или иначе надо было отвечать. Мне не хотелось излишне подчеркивать интерес к практической возможности внедрить идеи Вудбери в технику. Правда, если учесть промышленную конкуренцию, в руках Вудбери такое внедрение свелось бы к нулю. Его интерес к собственным идеям носил не стяжательский, а интеллектуальный характер. Сплошь и рядом в нем проявлялась органическая неспособность ухватиться за благоприятный случай или хотя бы заметить такой случай. Но все же не исключалось, что Вудбери кому-нибудь покажет мое письмо. Из письма этот "кто-нибудь" извлечет кое-что для себя, а если и нет, то раструбит о подозрительной заинтересованности американцев в работе Вудбери. Эта новость может дойти до ушей потенциальных конкурентов. Не годится и чисто дружеское письмо: нельзя затушевывать интерес к новым работам Вудбери. При всей своей отрешенности от мирской суеты он достаточно сообразителен, чтобы распознать мирской эгоизм в других. Когда наши патенты будут оформлены, в расчетливом отсутствии упоминаний о трудах по контрольно-измерительной технике Вудбери почует неладное. Самое мудрое - сохранить полную естественность и написать так, словно события уже начинают развиваться по-новому, но движутся еще медленно, и наш интерес к ним лишь случаен, мимолетен. Впоследствии, когда все просочится наружу, мы успеем убедить Вудбери, что все произошло само собой и непредвиденно. Пусть он даже рассердится из-за того, что, хоть его идея внезапно пригодилась, большая часть славы и денег досталась другим, - гнев его не будет непримиримым. В конце концов, я состряпал нижеследующее письмо: Дорогой Вудбери! К своему ужасу, я обнаружил, что с того дня, как я получил от Вас последнюю весточку, минуло шесть месяцев, а я все еще не откликнулся. Ваши письма приносят мне огромное удовольствие, и не только благодаря новизне и свежести авторской точки зрения, но и потому, что их приятно читать просто как хорошую прозу. Я часто задумываюсь над тем, отчего Вы пишете только друзьям да в научные журналы: мне кажется, многое из того, что Вы могли бы сказать, представляет интерес и для широкой публики. Учтите: для человека, считающего себя не Джентльменом, а Игроком, Вы, право же, чересчур привередливы. Обливаете заурядных людей презрением, хотя сами же себя охотно причисляете к этому биологическому виду. А впрочем, поправка: Вы не причисляете себя к роду человеческому; скорее, хотите прослыть непревзойденным Игроком, которого увлекает только безукоризненная игра, да и то только, если следить за нею с удобного наблюдательного пункта - с игрового Олимпа. Я раб той текучки, которую Вы так упорно не признаете. Повседневным обязанностям инженера в промышленности присущи срочность и неотложность, от них не отмахнешься. Со службы прихожу смертельно усталый. Отобедав в клубе и сыграв робберок с давними приятелями (которые, слава богу, никогда не заговаривают со мной о технике), я валюсь спать в полном изнеможении. А на другой день повторяется то же самое, только наслаиваются новые проблемы. Они сыплются на меня из кабинетов и лабораторий. Множество вываливается ко мне на стол вместе с утренней почтой. Я не могу позволить себе роскошь игнорировать все то, что Вам неинтересно, поскольку должен выполнять свой долг по отношению к тем, у кого зарабатывают на хлеб с маслом - да-да, еще и с толстенным слоем повидла. Если я наживу врагов, то они станут не только моими врагами, но и врагами фирмы. Но я крайне бесцеремонно докучаю Вам своими личными заботами. Вам предпочтительнее узнать, что нового в технике. Вы, бесспорно, не хуже меня осведомлены, что вот-вот радио с капитанских мостиков и крупнейших станций, принадлежащих международным концернам связи, протянет щупальца-антенны в жилища каждого из нас. Страшно подумать: через несколько лет внешний мир лавиной вторгнется в нашу частную жизнь. Так вот, все это стало возможно благодаря электронной лампе. Навряд ли кто-либо, кроме узких специалистов, хотя бы наполовину осознал, на что способна электронная лампа. Она, я думаю, буквально во всех жизненных сферах высвободит нас из-под тиранического гнета энергетики. Ведь не только в радиоделе полезно посылать слабые сигналы и усиливать их так, чтобы прием был возможен по другую сторону океана. Можно ведь усиливать сигналы, которые будут управлять электродвигателями и прочими приводами. Это придаст контрольно-измерительной технике небывалый размах. Вот тут-то и выйдут на сцену Ваши труды. Ваши идеи напрашиваются на непосредственное использование, в радиопромышленности, и, посещая технические лаборатории, я каждый раз замечаю новый прилив интереса к Вашим статьям. Многие энергетические фирмы берутся за производство домашних радиоприемников как за побочную статью дохода. Не исключено, что благодаря таким фирмам Ваши идеи приобретут популярность, протиснувшись через черный ход нового увлечения - радио. Наш сотрудник Уотмен в свободное время увлекается радио (таких людей называют, по-моему, радиолюбителями). Он уже смекает, что к чему. На днях расспрашивал меня о Ваших работах. И вопросы-то ставил вполне осмысленные. В настоящее время он бродит ощупью где-то на подступах к Вашим идеям, но человек он способный. Доходят до меня слухи (самые смутные), что проблемами контрольно-измерительной техники заинтересовался профессор Домингец из университета Фэйрвью. Толковый малый, но лентяй. Для обоих только-только забрезжило то, что Вы исчерпывающе проанализировали лет пятнадцать или двадцать назад. А вдруг со временем эти ребята до чего-нибудь додумаются? Невзирая на свою оторванность от людских дел, Вы не можете не почувствовать удовлетворения при мысли, что вся инженерская профессия начинает ценить проделанный Вами труд. Между прочим, летом мой босс Уильямс отправится в Европу, - соединит отпуск с деловой поездкой. Он хотел бы изъявить Вам свое почтение. Вы, наверное, помните, что сравнительно недавно он побывал в Англии с мимолетным визитом и что я тогда снабдил его рекомендательным письмом к Вам. Искренне Ваш Грегори Джеймс.
