Фрау фон Праквиц смотрит на него. Краска досады и стыда не совсем сбежала с ее лица. Что-то осталось - намек на здоровый румянец. Нет, жизнь не так уж уродлива, стара, гнила, она может еще быть молодой, свежей, чистой.
Фрау Эва говорит чуть ли не оправдываясь:
- Я взяла Зофи в горничные. Она предложила мне, а я была в таком затруднительном положении. Но прошу вас, войдите же, господин Пагель.
Она идет впереди, она смущена - разве не стыдно? Ее неверие, ее сомнение, ее упреки так отвратительны по сравнению с его верой, его порядочностью.
- Ведь я всего этого не знала, - говорит она еще раз в пояснение.
- Конечно, Зофи больше подойдет для домашней работы, - замечает Пагель. - Главное, чтобы она не болталась без дела.
- Но я уволила Минну-монашку, - сообщает фрау Эва виновато. - Эта женщина мне так неприятна...
Пагель крепко сжал губы; он думает, что лентяйка получает хорошее место, а трудолюбивая, та, которая работает не покладая рук, снова будет копать ледяной картофель. Но не имеет смысла спорить об этом с фрау фон Праквиц. Она судит не по работе, этого она не понимает. Ей важна внешность. Хорошенькая Зофи ее больше устраивает, чем истощенная Минна.
- Я, с вашего разрешения, дам Минне работу в замке, - наконец предлагает он. - Там еще дикий беспорядок, а ведь когда-нибудь старики вернутся.
- Да, так и сделайте, господин Пагель, - с готовностью соглашается фрау Эва. - Я так вам благодарна, это, конечно, наилучшее решение. - Она виновато смотрит на него. - Вы на меня не сердитесь?
- Нет, нет. Но, может быть, вы рассердитесь, если я вам скажу...
Свет в ее глазах гаснет.
- Значит, Зофи все же была права? - глухо спрашивает она.
- ...если я вам скажу, что несколько часов назад я был в вашей комнате. Я перебрал, - говорит он смущенно, - ваши письма, я искал определенное письмо...
Она смотрит на него нерешительно. Ждет.
- Я не нашел письма. Я, конечно, не хотел его прочесть, а только посмотреть, есть ли оно. И тогда я случайно прочел на вашем блокноте заметку "Написать отцу". Я сам себе кажусь настоящим мерзким шпионом. Только я шпионил не для себя.
- Но зачем же? - спрашивает она растерянно. - Надо было только спросить меня.
- Это, видите ли, - говорит он досадливо, потирая нос, - неприятный случай. Я было решил сказать вам, что лесничий заболел и поэтому необходимо написать тайному советнику, спросить распоряжений. Но это была бы ложь. Лесничий и в самом деле болен, но о лесе нам беспокоиться нечего.
- Как же? - спрашивает она.
- Да в том-то и дело, я дал честное слово, что ничего вам не скажу. Я был вынужден это сделать, - сказал он горячо, - иначе я вовсе ничего не узнал бы.
- Но что же это? - спросила она тревожно. - Неужели на меня будут сваливаться все новые заботы? - Она встала, забегала по комнате. - Вы ничего не можете сказать мне, господин Пагель?
- Разрешите задать вам вопрос. Отец после отъезда писал вам?
- Да, - произносит она. "Значит, что-то случилось с отцом", соображает фрау Эва. Но в ее тоне чувствуется облегчение. Этого она не принимает так близко к сердцу.
- А вы ответили?
- Нет, не ответила, - говорит она коротко. Он замечает, что уже одно напоминание о письме рассердило ее.
Фрау Эва внимательно смотрит на Пагеля, но тот ничего не спрашивает. По-видимому, он сказал все, что хотел. Наконец она решается:
- Господин Пагель, я расскажу вам. Папа требует, чтобы я развелась с мужем. Он всегда хотел этого, он не любит своего зятя...
Пагель медленно кивает...
- Но разве это возможно? - спрашивает она. - Не могу же я вот так бросить его? Мне незачем распространяться, - добавляет она торопливо, - вы его знаете. Но разве друзей в беде покидают? Если б он еще был здоров, если б я видела, что он как-нибудь проживет без меня. Но так - нет, нет! Именно теперь-то и нет! На счастье и на горе - for better and worse - как говорят в Англии при венчании. И я тоже такова! Именно на горе, особенно на горе! - Она пристально смотрит на Пагеля, ее лицо нервно подергивается.
- Ах, господин Пагель, - говорит она жалобно. - Я знаю, вы сегодня пытались вернуть его к жизни. Конечно, это были вы. Санитар никогда бы до этого не додумался! Сначала я была очень зла на вас, ведь вы должны понимать, что это просто бедный, больной человек. Но затем я подумала: ведь вы желали ему добра. Еще и о нем вы заботитесь. А мой отец, он хочет одного - чтобы я его бросила, сунула в какой-нибудь сумасшедший дом, отдала под опеку. Готово, с рук долой! Но мы прожили вместе почти двадцать лет, господин Пагель!
- Один раз он сказал: "О боже!"
- Да, я слышала. Это ничего не значит, он уже не знает что говорит. Но вы-то молоды, вы еще надеетесь. Ах, господин Пагель, когда я разъезжаю по округе и вижу, как люди бредут по дорогам... Теперь-то, в это ненастье! Столько бездомных скитается по свету - и не только бродяги. Это ужасное время отняло покой у всех. Сегодня утром - лил ледяной дождь - я видела молодую пару. Он вез детскую колясочку, такую старенькую, камышовую, на высоких колесах, а она шла рядом и разговаривала с ребенком. Нет, я ничего не дала ей, - крикнула она почти страстно, - я подумала, что, может быть, и Виоле та моя вот так скитается, и нет у нее ребенка, с которым она могла бы говорить, никого у нее нет, с кем она могла бы слово сказать! Ах, господин Пагель, что же мне делать?
- Надеяться, - говорит он.
- Смею ли я? Могу ли я? И желать ли мне, чтобы она была жива? Может быть, эгоистично с моей стороны надеяться на это? Остался ли еще хоть кусочек от моей Виолеты? И все же я жажду ее встретить и дрожу от страха при одной мысли об этом. Господин Пагель, ведь уже больше месяца, как она исчезла!
- Ее воля подавлена, - говорит Пагель тихо. - Дайте срок, она освободится - и придет.
- Не правда ли? Вы тоже так думаете? - почти радостно восклицает фрау Праквиц. - Она спит, она все еще спит! Когда спишь, крепко спишь, ничего не чувствуешь, она вернется такой же, как была. Она проснется наверху, в своей комнате, и подумает, что ничего не случилось, что она вчера легла спать.
С удивлением смотрит Пагель на эту женщину. Она расцвела. Надежда, непобедимая воля к жизни точно сбрызнули ее живой водой. Она опять молода - у нее еще много светлого впереди.
Пагель встает.
- Пусть вас не тревожит мысль о тайном советнике. Пока что ничего плохого не будет. Случилось нечто им не предвиденное... Хотя планы у него...
- Да, нас хотят выгнать отсюда!
- Но в данный момент они неосуществимы! Если в самом деле что-нибудь случится, я вас немедленно извещу. - С минуту он задумчиво смотрит на нее. Затем прибавляет: - Незачем вам мучить себя насчет письма отцу. Раз вы не можете сделать то, чего он требует, лучше не писать.
- Спасибо вам, господин Пагель, - говорит она. - Спасибо вам за все. Она подает ему руку, улыбается ему. - Мне стало легче после беседы с вами. - И вдруг, с обычным для женщины внезапным переходом: - Ну, а теперь сделайте мне одно одолжение, господин Пагель!
- Пожалуйста, с удовольствием!
- Отдалите вы от себя эту женщину, Бакс! Вы даже, говорят, едите за одним столом, и вечно она торчит у вас в конторе. Ах, не сердитесь на меня, господин Пагель, - торопливо говорит она. - Я вас ни в чем не подозреваю, вы, конечно, не замечаете, что девушка в вас влюблена...
- Аманда Бакс в меня не влюблена, фрау фон Праквиц, - говорит Пагель. Я только облегчаю ей жизнь - ведь она покинутая девушка. - И быстрее: - И я тоже нахожу у нее облегчение. Жизнь в Нейлоэ иногда чересчур тяжела для молодого человека. И я порой рад иметь возле себя живое существо, с которым можно бы словом перекинуться.
- Ах боже мой, господин Пагель! - восклицает фрау Праквиц с искренним удивлением. - Этого я никак не предполагала, я думала, что Бакс - ведь она путалась с Мейером, - он же настоящий негодяй...
Пагель смотрит на нее, но она ничего не замечает. Она и в самом деле ничего не замечает. Никакие параллели не приходят ей в голову.
- Когда я увижу Бакс, я с ней поговорю, - говорит она примирительно. Я, кажется, раза два-три не ответила на ее поклон. Мне очень жаль.
В передней начинают бить часы. Они бьют полночь.
- Идите, господин Пагель, - горячо восклицает фрау фон Праквиц, - и сейчас же ложитесь спать! Для вас это поздний час. Охотно верю, что все хозяйство - это для одного многовато. Выспитесь как следует хоть завтра утром. Пусть люди как-нибудь сами обходятся, я на все согласна. Я разрешаю вам. Спокойной ночи, господин Пагель, и еще раз большое спасибо.
- Спокойной ночи, фрау фон Праквиц, - говорит Пагель. - Благодарить надо мне.
- Извольте как следует выспаться! - кричит она ему вслед.
Пагель улыбается про себя в темноте. Он на нее не сердится, во многих вещах эта умная взрослая женщина совсем еще ребенок. Работу она все еще представляет себе как своего рода школьное задание. Учитель может уменьшить тебе урок, а иногда и вовсе подарить целый день - и тогда радуйся! Она еще не поняла (и, вероятно, никогда не поймет), что жизнь, что каждый день задает человеку урок, от которого никто его освободить не может.
