Лена: А выводы из формул надо будет делать?
Учитель: Делать надо будет, а списывать не разрешу.
Лена: Что вы, Роман Андреевич! Мы, честное слово…
Учитель: Знаю, знаю… что я, не был учеником? — все это Роман Андреевич говорит, прищурив смеющийся глаз, как будто серьезно и в то же время шутя.
Все, довольные ответом математика, хохочут.
Голос: вы тоже, когда учились, подглядывали в тетради, шпаргалки заготавливали?
Теперь смеется один учитель. Смех смеху рознь. Когда мы смеемся в ответ на то, что скажет роман Андреевич, мы понимаем: он шутит, и мы смеемся над его шуткой, с уважением к педагогу. Иногда мы смеемся над тем, что говорит преподавательница по основам дарвинизма.
Она вот так порою выражается:
"Следующей работой Лысенко и его учеников является в области теоретического вреда близкокровного разведения перекрестноопылителей" "За 10 лет ни одного было теленка падежа".
Как над такими фразами не засмеешься? Но мы все равно любим эту учительницу. И смеемся потихоньку над ее ошибками в речи, чтобы не обидеть хорошего человека.
— Урок немецкого языка. Учитель Андрей Александрович
Учитель: Лев Львович!
Ростов поднимается.
Ростов: Я не учил.
Учитель: Почему?
Ростов: Не успел.
Учитель: Что ж придется двойку поставить.
Голоса с мест: Он вчера болел.
Учитель: А не врете?
Голоса хором: Не-е-ет!
Учитель: Ну, ладно. Ставлю точку. Виктор Викторович!
Роднин выходит к доске.
Учитель: Ну и читаете вы! Готовились к уроку?
Ученик: Нет.
Учитель: Всегда нужно честно отвечать на вопросы учителя. Если бы Вы сказали, что готовились, я бы вам без разговоров двойку поставил, а раз признались, что книгу не брали в руки, ставлю точку.
Приписка, сделанная почерком Юлии
Таким способом, довольно необычным, Андрей Александрович воспитывает в своих учениках честность.
Витька Роднин, выслушав похвалу в свой адрес, вздохнул облегченно, улыбнулся и отправился на место.
Учитель: Кто же будет следующий? Николай Николаевич!
Гилев выходит к доске. Читает.
Учитель: Ну и читаете вы. Хоть бери подушку, клади голову на нее и спи. Придется двойку вам поставить.
Голоса с мест: Нет! Не надо! Это будет несправедливо. Другим же не поставили.
Учитель: У других причина есть. Ростов болел. Роднин не успел. А у Гилева что?
В классе воцарилась тишина. И вдруг Лена Орлова как закричит: Нашла! Андрей Алекс! Нашла!
Учитель: Что же ты нашла?
Лена: Причину. Нас в школе вчера задержали после 6 урока. А в школу сегодня велели на час раньше прийти. Времени Коле не хватило. Простите его!
Учитель грозит пальцем, хитро прищуривается: Обманщики вы, обманщики! Рано или поздно выведу вас на чистую воду! — ставит Гилеву точку.
Голоса с мест: Мы не вре-ем!
Звенит звонок. Аплодисменты. Смех.
Из класса никто не выходит.
Голоса: Андрей Александрович! У нас классного руководителя нет.
Учитель: А куда же он делся?
Голоса: Василия Евгеньевича директором поставили. Пойдемте к нам. Будем слушаться!
Учитель: Да я же от вечерней школы никак не могу избавиться.
— Личное
20/IV
У моего бедного Зифа был вывихнут руль (вчера папа поправил). То-то, я смотрю, вертится, как будто ему больно. Я скоро разучусь ходить пешком. Из дома в будние дни вылезаю надолго только для того, чтобы погонять Зифа. Папа купил себе машину. И теперь мотоцикл в моем полном распоряжении. Как хорошо кататься утром! Хорошо рано вставать! С тех пор как я стала подниматься в 7 часов, голова у меня ни разу не болела.
- * * *
Урок, уже не помню какой. Наверно, литература.
Учитель: "Мне вспомнилась одна только поза…" И мне вспомнилась одна поза: глаза малиновки, устремленные на него, смущение…
О, как хочется его видеть, — говорит себе малиновка. — Видеть, видеть! Почему? Почему она так часто его вспоминает? Чем дальше уходит тот сон, тем он кажется ей живее. Не слишком ли это хорошо? Нет, не то. Не слишком ли это… самовнушение?
А что, если я сегодня поеду на левый?
22/IV
Машенька сегодня заявила: "Я в одной курточке пойду на улицу. Там такая теплотина!"
— Теплотина?
— Тепло.
Зимой слышала, наверное, слово "холодина". И слово "тепло" переделала на тот же лад.
Мне вспоминается ее разговор с кем-то из наших девочек. Забралась на колени и с самым серьезным видом сообщила:
— Я не буду с мальчиками играть. Они такие хулюганы! Дерутся. — Но все равно играет с ними и колотит вовсю, почему избиваемые ею малыши стучатся к нам и жалуются:
— Васа Маса деется. (Вот такая у Тони разбитная младшая сестренка. А Тоня в детстве, наверное, была совсем другой… — примечание Юлии).
— Школа. О Лазейкиной
У Лины кто-то из наших мальчишек стянул дневник (личный). Прочитали его трое: Ростов, Романов и Гилев. Прочитав и посоветовавшись, пришли к выводу, что записки Лазейкиной не всем понравятся, если ее блокнот пойдет по рукам. Поэтому на другой же день вернули автору ее "сочинение". Попросил разрешение почитать дневник Сашок Волгин. Просьба его была удовлетворена. Записная книжка была вручена ему, но с большими исправлениями, подчищенная и ободранная. Все компрометирующее Лину было выдрано.
- * * *
Лине становится страшно. Она начинает бояться всех влюбленных в нее мальчишек. Преследуют ее их глаза. Говорит с одним, а мерещатся ей сразу все. И, что всего ужасней — струйки крови. Куда ни пойдет, натыкается на эти ведения. Бред настоящий. Сумасшествие…
Не зря Юля говорила, что кокетство Лазейкиной к хорошему не приведет. Может, теперь начнет она исправляться?
30/IV
На классном вечере Топорков напился вдрызг. И вел себя соответственно. И зачем только нам разрешают проводить вечера со спиртным?
— Личное
5/V
Я ловлю себя на том, что мне хочется издеваться над Иваном О. Так и хочется!
Примечание Юлии:
Еще одна, компрометирующая Мудрецову заметка. Какой была Антонина год назад, такой и осталась — дикаркой агрессивной, сколько я ни старалась ее исправить. Над человеком ей, видите ли, хочется издеваться. И она не постыдилась в этом признаться своему дневнику и мне заодно. Я догадываюсь, кого конкретно она имела ввиду и за что возненавидела того человека. Но свои соображения на этот счет выскажу позднее, а пока продолжу чтение записных книжек подруги.
— Дневник Мудрецовой
11/V
Я никак не думала, что над Юлей возникнет угроза двойки по немецкому языку за IV четверть. И даже за год, как заявил Андрей Александрович. Я у него спросила: "Как могло это получиться?" Он сказал: "Да что тут удивительного? Я же отлично знаю, готовится к урокам Русанова только тогда, когда чувствует, что ее спросят".
Приписка, сделанная почерком Юлии
Эта фраза: "она готовится, когда чувствует, что ее спросят", — разоблачает Андрея Александровича. Если я готовлюсь, когда меня должны спросить, значит, когда он меня спрашивает, я готова, и ставит мне хорошие оценки. Не может же он при всем классе за хороший ответ поставить плохую оценку. Оттуда же взялась двойка за IV четверть? И на каком основание он грозится вывести мне двойку за год, если во всех предыдущих четвертях были у меня четверки по его предмету?
Только по одному виду работы получала я в IV четверти плохие оценки. А он, перечеркнув все хорошие, выставил мне "пару". Причем с большим удовольствием. Знал ведь, прохвост, что родители мои, малограмотные люди, не разбираются в подобных вещах, вот и обрушил на меня свою злобу, на первый взгляд, ничем не объяснимую. Я сама в то время тоже не знала, что имеет право делать преподаватель, а что нет, поэтому, при всей своей смелости и активности, не смогла себя защитить. Уверена: немец подыграл Коробову, который ведь стал директором и горел желанием наказать меня за то, что я раскритиковала год назад работу педагогического коллектива этой школы.
Ни одной тройки за IV четверть, а по иностранному "2". Целый год, в 9 классе, училась у этого преподавателя, да еще одну четверть в 8-м, и он, Андрей Александрович, не смог за все это время выявить мое слабое место и помочь мне восполнить пробел. Хорошие оценки по другим дисциплинам доказывают, что я не дура и не лентяйка. Так по какой же причине от не смог на своих уроках ничему научить меня! Просто не захотел. Не ставил перед собою такую цель, хотя и был обязан. Не мне, ученице, нужно было вывести двойку, а ему, преподавателю, за то, как он работал со мной.
Весь год смотрел сквозь пальцы на наших бездельников-парней, ставил им, вместо "двоек", точки. Непонятно, откуда потом взялись у них "тройки". Мне он двойки ставил за письменные переводы, которые делали мы на листочках. Эти листки потом улетели куда-то. Попробуй докажи, что те работы он должен оценить хотя бы "тройкой". А разгильдяям нашим, тоже на листочках, ставил тройки — неизвестно за что. И эти оценки переносил в журнал. Потом выбрасывал их "труды". И тоже ничего не докажешь. Да и кто стал бы доказывать? Вот и оказалась я хуже всех в классе, хуже тех "добрых молодцев", которые в течение IV четверти ни разу у доски не ответили на "тройку". В этом можно убедиться, читая дневники Мудрецовой. Таким образом, "добросовестный" Андрей Александрович доказал (неизвестно кому), что в смешанной школе иностранный язык преподается не хуже, чем в женской.
