И в самом деле, по садовой дорожке к дому приближались несколько человек. Перл, с полнейшим презрением воспринимавшая все попытки матери ее успокоить, издала жуткий крик, а затем замолчала, но не в знак послушания, а потому что быстрая и оживленная ее любознательность была очарована появлением новых персонажей.
8
Эльфийское дитя и священник
Губернатор Беллингем, в свободном платье и мягкой шапке – из тех, которые престарелые джентльмены любят носить для удобства в домашнем своем уединении – шагал первым и, похоже, показывал свое имение, описывая замыслы грядущих улучшений. Широкий круг изысканных брыжей охватывал его шею под седой бородой, подстриженной по моде времен правления короля Якова I, отчего голова губернатора слегка напоминала голову Иоанна Крестителя на блюде. Впечатление, которое производила его внешность, суровая и жесткая, избитая инеем давно уже не осеннего возраста, контрастировало с атрибутами мирских удовольствий, которыми он так очевидно пытался себя окружить. Но было бы ошибкой предположить, что наши великие предки – хоть и привыкшие говорить и думать о жизни людской как об испытании и борьбе, хоть и искренне готовые пожертвовать благами земными ради выполнения долга, – сознательно отказывались от возможностей обеспечить себе эти блага или даже роскошь. Отказываться их никогда не учил, к примеру, почтенный пастор Джон Уилсон, чья борода, белая как сугроб, виднелась через плечо губернатора Беллингема, в то время как владелец бороды предполагал, что груши и персики все-таки могут приспособиться к климату Новой Англии и что пурпурный виноград вполне может процветать на залитой солнцем стене сада. Старый священник, вскормленный широкой грудью Английской церкви, обладал устоявшимся и разумным вкусом ко всем хорошим и удобным вещам, и, каким бы суровым он ни показывал себя на кафедре или в публичном бичевании таких проступков, какой совершила Эстер Принн, искренняя благожелательность его в обычной жизни заслужила ему куда более теплое отношение, нежели любому другому его профессиональному современнику.
За губернатором и мистером Уилсоном шагали еще два гостя – первым был преподобный Артур Диммсдэйл, которого читатель может помнить по краткой и неохотной роли в сцене позора Эстер Принн, а рядом с ним шагал старый Роджер Чиллингворс, обладатель великих способностей в медицине, два или три года назад осевший в городе. Было понятно, что этот образованный человек являлся одновременно лекарем и другом юного священника, чье здоровье в последнее время изрядно ухудшилось от чрезмерного самопожертвования трудам и обязанностям, полагавшимся его сану.
Губернатор, опережая своих гостей, поднялся на пару ступеней и, распахнув створки окна главного холла, оказался напротив маленькой Перл. Тень занавеси падала на Эстер Принн и частично скрывала ее из виду.
– Кто это у нас здесь? – спросил губернатор Беллингем, с удивлением глядя на крошечную алую фигурку перед собой. – Признаюсь, я никогда не видел подобного со времен суетных дней во времена короля Якова, когда я пуще прочих привилегий желал посетить маскарад при дворе! Там по праздникам порхали стайки подобных маленьких привидений, и мы называли их Детьми Лорда Непослушания. Но откуда же подобный гость в моем холле?
– Ах, воистину, – воскликнул добрый старый мистер Уилсон. – Что же это за птичка в малиновом оперении? Кажется, я видел такие же фигурки, когда солнце сияло сквозь витражи и творило на полу золотые и алые образы. Но то было в старой земле. Поведай же, малышка, кто ты и что заставило мать твою обряжать тебя в столь странную одежду? Ты христианское дитя, верно? Знаешь ли ты катехизис? Или ты из тех озорных эльфов или фей, которых, как нам казалось, мы всех оставили позади, с иными реликвиями папистов в доброй старой Англии?
– Я мамино дитя, – ответило им алое видение. – И меня зовут Перл!
– Перл? Рубин, скорей уж… или Коралл! – или Алая Роза, не иначе, судя по цвету! – ответил старый священник, протягивая руку в тщетной попытке потрепать маленькую Перл по щеке. – Но где же твоя мать? Ах! Вижу, – добавил он, и, повернувшись к губернатору Беллингему, прошептал: – Это то самое дитя, о котором мы с вами говорили, и, смотрите, здесь эта несчастная женщина, Эстер Принн, ее мать!
– Да неужто? – воскликнул губернатор. – Нэй, мы могли решить, что мать подобного ребенка должна быть алой женщиной, блудницей, достойной своего Вавилона! Но она пришла вовремя, и сейчас мы рассмотрим этот вопрос.
Губернатор Беллингем шагнул сквозь окно в холл, за ним последовали трое гостей.
– Эстер Принн, – сказал он, с присущей ему суровостью глядя на носительницу алой буквы, – в последнее время нас беспокоил важный вопрос. Дело, которое мы столь серьезно обсуждали, заключается в том, можем ли мы, наделенные властью и влиянием, сохранить в чистоте совесть, доверив бессмертную душу присутствующего ребенка руководству той, что уже споткнулась на пути, не сумев избежать ловушек этого мира. Говори же, мать этого ребенка! Разве, по разумению твоему, для временного земного и будущего вечного благополучия ее не лучше забрать ее у тебя и одевать разумно, воспитывать сурово, обучая истинам неба и земли? Что можешь сделать ты сама для этого ребенка?
– Я могу научить мою маленькую Перл тому, что узнала от этого! – ответила Эстер Принн, прижав палец к своей алой метке.
– Женщина, это позорный знак! – ответил суровый судья. – И по причине позора, на который указывает оная буква, мы отдадим сие дитя в иные руки.
– И все же, – ответила мать спокойно, хоть бледность ее становилась все более мертвенной, – этот знак преподал мне и преподает каждый день, даже в этот самый миг, уроки, что позволяют мне вырастить моего ребенка мудрым и добродетельным, пусть даже самой мне они не приносят пользы.
– Мы будем судить мудро, – сказал Беллингем, – и внимательно рассмотрим все возможные шаги. Добрый мистер Уилсон, прошу вас, расспросите эту Перл, – раз уж так ее зовут, – чтобы мы удостоверились, получает ли она христианское воспитание в той мере, что приличествует ее возрасту.
Старый священник присел в кресло и попытался привлечь Перл встать между его коленей. Но девочка, не привыкшая испытывать подобные прикосновения ни от кого, кроме матери, сбежала в открытое окно и остановилась на верхней ступени, подобная дикой тропической птичке в ярком оперении, готовой вот-вот взлететь в небеса. Мистер Уилсон, немало пораженный подобным порывом – поскольку его облик и поведение доброго дедушки делали его любимцем детей, – решил, однако, продолжить свое исследование.
– Перл, – сказал он с великим спокойствием, – тебе следует знать, даже в твоем нежном возрасте, что в груди твоей сокрыта жемчужина небывалой цены. Не скажешь ли мне, дитя мое, кто тебя сотворил?
Перл уже знала достаточно о своем Создателе, поскольку Эстер Принн, дочь образованной семьи, довольно вскоре после разговора о Небесном Отце начала раскрывать ей истины, к которым человеческая душа в любом возрасте испытывает рьяный интерес. Перл, следовательно, – настолько велики были ее умения в трехлетнем возрасте, – вполне могла прочитать «Букварь Новой Англии» или первую колонку «Вестминстерского катехизиса», хоть и не была знакома с этими прославленными творениями. Но упрямство, которым в той или иной мере наделены все дети и которого маленькой Перл досталась десятикратная доля, сейчас, в самый неподходящий момент овладело ею, запирало ее уста или заставляло давать неверные ответы. Сунув палец в рот после многих невежливых отказов отвечать на вопросы доброго мистера Уилсона, девочка наконец заявила, что ее вовсе никто не сотворил, мама сорвала ее с куста диких роз, что рос у дверей тюрьмы.
Подобная выдумка, наверное, объяснялась близостью красных роз губернатора, которые Перл видела из окна и которые могли всколыхнуть воспоминания о розовом кусте возле тюрьмы, мимо которой она проходила по пути сюда.
Старый Роджер Чиллингворс, улыбнувшись, прошептал что-то на ухо молодому священнику. Эстер Принн посмотрела на этого умельца, и даже в миг, когда судьба ее висела на волоске, не могла не поразиться изменениям, которые претерпела его внешность, – настолько более жуткими стали черты, мрачность его стала еще суровее, а фигура еще более искаженной – с тех пор, когда она его знала. На миг она встретилась с ним взглядом, но вынуждена была немедленно сосредоточить все свое внимание на происходящем.
– Это отвратительно! – воскликнул губернатор, медленно приходя в себя от изумления, в которое ввергли его ответы Перл. – Вот перед нами дитя трех лет от роду, и она не может сказать, кто ее сотворил! Несомненно, душа ее пребывает во мраке греха, а невежество сулит ей подобное же будущее! Я думаю, джентльмены, вопросов больше не требуется.
Эстер поймала Перл и с силой привлекла ее к себе, разворачиваясь к старому пуританскому судье почти что с яростью. Одна в этом мире, изгнанная из него, владея единственным сокровищем, которое позволяло ее сердцу биться, она ощущала, что наделена неотъемлемыми правами бороться против мира, и была готова защищать их до самой смерти.
