ВЕНЕЦ
I
Ранним воскресным утром в конце апреля праздничная лодка Осмюнда, сына Бьёрпольфа, огибала остров Хуведёй[Хуведёй - остров в глубине Ослофьорда, перед входом в порт Осло, в старину славившийся своим монастырем.] под звон колоколов монастырской церкви, которому вторил через залив перезвон городских колоколов, то усиливаясь, то ослабевая вместе с ветром.
Светлые перистые облака разметались по высокому бледно-голубому небу, а солнце беспокойно поблескивало на покрытой рябью воде. Берега выглядели уже совсем по-весеннему, поля лежали почти без снега, и в молодых зарослях кустарника были синие тени и желтоватый отсвет. Но в еловых лесах на высоких холмистых кряжах, словно обрамлявших весь округ Акера, проглядывал еще кое-где снег, и на синевших вдалеке горах на западе, по ту сторону фьорда, зияло еще много белых полос.
Кристин стояла на носу лодки вместе с отцом и Гюрид, женой Осмюнда. Она смотрела вперед на город, на его светлые церкви и каменные дома, поднимавшиеся за множеством серовато-коричневых деревянных построек и деревьев с обнаженными вершинами. Ветер играл полами ее плаща и трепал волосы, выбивавшиеся из-под капюшона.
Накануне в усадьбе Скуг впервые выпустили скотину из хлевов, и Кристин вдруг так затосковала по дому, по Йорюндгорду. Там еще не скоро можно будет выпускать скот, и она с нежностью и жалостью вспомнила о худых после тяжелой зимы коровах в темных хлевах; им-то придется еще долго ждать и терпеть. Мать, Ульвхильд, которая все эти годы спала каждую ночь в ее объятиях, маленькая Рамборг... Кристин так скучала по ним! По всем домашние скучала она, и по лошадям, и собакам, и по Кортелину, которого отдали Ульвхильд, пока ее нет дома, и по отцовским соколам, сидящим на насестах с колпачками на головах. А рядом висят перчатки из конской кожи, чтобы надевать, когда соколов сажают на руку, и палочки из слоновой кости, которыми чешут птиц.
Все ужасы прошлой зимы словно отошли совсем далеко, и теперь она вспоминала дом, каким он был раньше. К тому же ей сказали, что никто в приходе не думает о ней ничего дурного. Отец Эйрик не верил россказням, он был очень огорчен и гневался на Бентейна за его поступок. А Бентейн исчез из Хамара; говорили, что он бежал в Швецию. Так что между ними и соседней усадьбой не легло того жуткого, чего она так боялась.
По дороге в Осло они гостили у Симона, и она познакомилась с его матерью, сестрами и братьями - рыцарь Андрес был все еще в Швеции. Кристин не понравилось там, и ее нерасположение к хозяевам Дюфрина было тем сильнее, что она не могла тому найти хоть какое-нибудь разумное основание. Всю дорогу туда она твердила себе, что у них нет никакой причины гордиться и считать себя лучше ее родни, - никто ничего не знал о Рейдаре Дарре, биркебейнере, пока король Сверрс не устроил ему брака со вдовой ленного владетеля из Дюфрина. Но они оказались совсем не гордецами, и сам Симон однажды вечером так сказал о своем прадеде: "Теперь я доподлинно узнал, что он был гребенщиком, - так выходит, что ты, Кристин, породнишься почти с королевским домом"[Основатель царствовавшей и Норвегии династии, король Сверре, глава биркебейнеров, был сыном гребенщика, хотя выдавал себя за королевского сына. ]. - "Держи язык за зубами, парень!" - сказала его мать, но все весело рассмеялись. Кристин чувствовала какую-то странную боль при мысли об отце; он часто смеялся, стоило только Симону дать ему хоть малейший повод для этого, и в душе Кристин рождалось смутное сознание, что, быть может, отец был бы рад, если бы ему было позволено чаще в жизни смеяться... Но ей не нравилось, что он так любит Симона.
Пасху они все провели в Скуге. Кристин скоро поняла, что дядя был строгим хозяином по отношению к своим крестьянам и слугам, - она встречала кое-кого из его людей, которые спрашивали о ее матери и с любовью говорили о Лаврансе; им жилось лучше, когда он был здесь. Мать Осмюнда, мачеха Лавранса, жила особняком в отдельном доме, она была не очень стара, но болезненна и дряхла. Дома Лавранс редко говорил о ней. Однажды, когда Кристин спросила его, обращалась ли с ним мачеха сурово, отец ответил: "Она мне ничего не делала - ни хорошего, ни дурного!"
Кристин нащупала руку отца, и он пожал ее руку. - Тебе, верно, понравится, дочка, у достойных сестер монахинь, там будет тебе чем заняться, не все будешь скучать по дому и по нам!
Они шли на парусах так близко к городу, что до них доносился с пристаней запах смолы и соленой рыбы. Гюрид называла по имени разные церкви, дома и улицы, прорезанные вверх по склону от воды, - у Кристин не осталось никаких воспоминаний с тех пор, когда она была здесь раньше, только вспомнились тяжелые башни церкви Халварда. Они обошли весь город с западной стороны и пристали к монастырской пристани.
Кристин шла между отцом и дядей мимо разных складов, потом - по дороге, пересекающей поля. Гюрид следовала за ними об руку с Симоном. Слуги же оставались у лодки, чтобы помочь монастырским работникам уложить дорожные вещи на тележку.
Женский монастырь Поннесетер и весь Лейран лежали в черте города; но по дороге попадались лишь отдельные разбросанные там и сям кучки домов. Жаворонки звенели над их головами в бледно-голубом воздухе, на пожухлых глинистых откосах желтели целые толпы маленьких цветов мать-и-мачехи, а вдоль изгородей уже зеленела молодая трава, пробивавшаяся из-под прошлогодней.
Когда они вошли в монастырские ворота и вступили в крытую галерею, окружающую весь двор, из церкви навстречу им появилась вереница монахинь; музыка и пение неслись им вслед из открытых дверей.
Кристин, совершенно подавленная, смотрела вслед этому множеству женщин, одетых в черное, с белыми полотняными покрывалами, обрамлявшими лица. Она низко присела, а мужчины поклонились, прижимая шляпы к груди. За монахинями шла толпа молодых девушек - некоторые еще совсем дети - в платьях из толстой некрашеной шерсти, с белыми и черными кручеными поясами вокруг талий; волосы у них были гладко зачесаны назад и заплетены в косы, перевитые такими же черными и белыми шнурками. Кристин невольно приняла гордый вид, глядя на молодых девушек, потому что очень стеснялась и боялась, что они примут ее за глупую горянку.
В монастыре все было так великолепно, что Кристин была совершенно ошеломлена. Все постройки, окружавшие внутренняя двор, были сложены из серого камня; с северной стороны тянулась боковая стена церкви, высоко вздымавшаяся над другими домами; крыша была в два уровня, с башней на западном конце. Самый двор был выложен каменными плитами, а вокруг него шла крытая галерея, кровля которой поддерживалась красивыми колоннами. Внутри двора стояла каменная статуя Божьей Матери Милосердной, покрывавшей своим плащом несколько коленопреклоненных людей.
Одна из сестер белиц подошла к ним и попросила последовать за ней в приемную аббатисы. Фру Груа, дочь Гютторма, была высокой и крепкой старухой. Она была бы красива, если бы не густая растительность вокруг рта. Голос у нее был глубокий и напоминал мужской. Но в обращении она была дружелюбна, напомнила Лаврансу, что она знала его родителей, спросила его о жене и справилась, есть ли у него еще дети. Наконец она ласково сказала Кристин:
- О тебе идет хорошая молва, ты выглядишь умной и хорошо воспитанной и, конечно, не дашь нам повода к неудовольствию. Я слышала, что ты обручена с этим родовитым и добрым человеком, Симоном, сыном Андреса, которого вижу здесь перед собой, по нашему мнению, со стороны твоего отца и будущего мужа очень похвально, что они дают тебе возможность пожить некоторое время здесь, в доме девы Марии, чтобы ты научилась повиноваться и служить до того как тебе придется приказывать и управлять. И вот теперь мне хочется дать тебе в руководство добрый совет - чтобы ты научилась находить радость в молитве и богослужениях, тогда ты привыкнешь на всех путях своих вспоминать своего творца, добрую Божию матерь и всех святых, давших нам лучшие примеры силы, справедливости, верности и всех тех добродетелей, которыми ты должна обладать, управляя своим имением и людьми и воспитывая детей. И еще: ты научишься в этом доме, что всякий должен ценить свое время, потому что здесь каждый час посвящен определенному занятию или работе. Многие молодые девушки и женщины любят подолгу лежать в постели по утрам, но зато подолгу сидеть по вечерам за столом и вести бесцельную болтовню; однако как будто ты на них не похожа. Тут ты можешь научиться за этот год многому такому, что послужит к твоему благополучию как здесь, на земле, так и на том свете.
Кристин низко присела и поцеловала ей руку. Затем фру Груа приказала Кристин следовать за необычайно толстой старой монахиней, которую звали сестрой Потенцией, в трапезную монахинь. Мужчин же и фру Гюрид пригласила откушать с собой в другом покое.
Трапезная была красивая, пол в ней был выложен камнем, а в стрельчатые окна были вставлены стекла. Она соединялась дверью с другой комнатой, где, должно быть, били тоже окна со стеклами, потому что Кристин видела, что туда проникают солнечные лучи.
