- Д'ужба, ста'ик! - отвечал достопочтенный Огастес Фредерик Рингвуд, именуемый в общежитии виконтом Синкбарзом (ибо это был он). - Д'ужба и па'аход "Го'од Кенте'бе'и"!
С этими словами гость протянул Брэндону указательный палец правой руки, который тот умильно пожал в обеих ладонях.
- Уазве не мило с моей ста-аны, что я приезжаю утешить вас в этой п'аклятой дыре, а, Джордж? - сказал милорд после первых приветствий.
Брэндон побожился, что рад ему чрезвычайно, - и это была истинная правда, потому что, едва увидав виконта, он тут же решил занять у него денег ровно столько, сколько сможет выкачать из юного аристократа.
- Сейчас уаскажу вам, как это получилось, мой мальчик: понимаете, я стоял у Лонга, когда, вд'уг - о небо! - я узнаю, что мой почтенный уодитель прибыл в го'од! Провалиться мне, если я не натолкнулся в Парке на нашу п'аклятую семейную ка'эту - с мамашей, сестрицами и со всеми прочими, - как раз, когда я катил в кебе с Полли Томкинс! Я сейчас же вернулся домой и говорю: "Ну их к че'ту! - говорю я Тафтханту. - К че'ту, мой мальчик, говорю, я только что видел моего уодителя, мне по'а смываться!"- "Как, говорит Том, - назад в Оксфорд?" - "Нет, - говорю, - этто не п'ойдет! Куда угодно, на к'ай света, к че'ту на рога! Ага, знаю: я поеду в Ма'гет, навещу моего ста'ого Джорджа - кто мне помешает?" Взял да и поехал на д'угой же день; и вот я здесь, и нас с вами ждет обед в гостинице, и шесть бутылок шампанского во льду, и лососина: так что - никаких отказов!
Брэндон и не подумал отказываться: хорошее угощение в веселом обществе его тем более соблазняло, что был он в унынии и душевном расстройстве, - и он пообещал приятелю отобедать с ним в ресторане.
Джентльмены еще немного побеседовали. Мистер Брэндон был хитрая бестия и превосходно знал то, что заподозрил, несомненно, и читатель, а именно, что лорд Синкбарз был полный болван; но он был лордом, и Брэндон высоко чтил его. Лорду мы прощаем глупость; человек может быть каким угодно насмешником среди обычных людей, но если перед ним высокая особа, то тут природа или же инстинкт делают его благосклонно слепым; божественность служит оградой не только королю, но и всей титулованной знати.
- Так это и есть та девица, как я понимаю? - сказал милорд, хитро подмигнув Брэндону. - Я о той маленькой, бледненькой, что открыла мне дверь. Приятная малютка, честное слово, Джордж, старина!
- А... да... Я, кажется, что-то о ней писал, - сказал Брэндон, покраснев; потому что, по правде говоря, ему не хотелось, чтобы его приятель пустился в обсуждение молодой особы, в которую он был как-никак влюблен.
- Тут, полагаю, уже все? - продолжал милорд, сощурясь еще более хитро. - Вы уже добились своего, а? Я это увидел по ней. В ту же минуту.
- Вы, право же, оказываете мне слишком много чести. Мисс... э... мисс Ганн очень порядочная молодая особа, и я никак не хотел бы, чтобы вы подумали, будто я позволю себе что-нибудь такое, что может бросить хоть малейшую тень на ее доброе имя.
Выслушав эту речь, лорд Синкбарз был сперва сильно озадачен; но, поразмыслив, пришел к выводу, что Брэндон скрытничает больше, чем обычно, и, видать, не зря! Горя нетерпением узнать подробности деликатной интриги, наш тонкий дипломат решил, что он постепенно выудит из Брэндона всю историю; и так за полчаса их разговора Синкбарз отпустил не меньше сорока намеков на занимавший его предмет. Наконец Брэндон довольно высокомерно обрезал его, попросив не касаться больше этого вопроса, так как ему это крайне неприятно.
Да, ошибки быть не могло: Джордж Брэндон был влюблен в Каролину. Он уяснил это сам себе, когда залился краской, едва лишь заговорили о ней, когда так возмутился при непристойных шутках юного аристократа на ее счет!
Переведя разговор на другое, он стал расспрашивать виконта про его поездку и осведомился, не прихватил ли он с собою и Маргет кого-нибудь из приятелей; на что милорд рассказал обо всех своих лондонских подвигах - как он попал в участок, сколько распил бутылок шампанского, как оттузил полисмена, и так далее и тому подобное; и в заключение сообщил, что приехал сюда с Томом Тафтхантом, который в настоящую минуту сидит в гостинице и курит сигару.
Брэндону от этих рассказов веселей не стало. Когда же виконт назвал имя своего приятеля, Брэндон мысленно послал того ко всем чертям. Два эти джентльмена исстари друг друга не любили. Тафтхант учился в одном из "малых колледжей" - безродный студент на стипендии; а так уж повелось, что если студент "малого колледжа" склонен поразвлечься, за "ним установится слава буяна и забулдыги. Тафтхант был груб, Брэндон - джентльмен: значит, они друг друга не любили. Оба состояли в льстецах при одной и той же титулованной особе: значит, они друг друга не любили. В колледже у них однажды вышла ссора из-за проспоренного пари, причем Брэндон знал, что остался в долгу; значит, они друг друга не любили; и в той их перебранке Брэидон пригрозил отхлестать Тафтханта кнутом и обозвал его "типичным снобом из малого колледжа - мошенником и подлипалой", и маленький Тафтхант, не приняв этих слов в обиду, невзлюбил Брэндона куда сильней, чем Брэндон не любил его. Брэндон только презирал своего соперника и считал его непереносимо скучным и вульгарным.
Итак, хотя мистеру Тафтханту отнюдь не улыбалось нанести Брэндону визит в его пансионе, все же его очень беспокоило, как бы его друг, юный лорд, не попал опять в лапы своего бывшего наставника, и он поехал с ним в Маргет, чтобы противодействовать влиянию, какое ловкий Брэндон мог приобрести.
"Ну его ко всем чертям! - думал Тафтхант (по части проклятий между двумя джентльменами установилась трогательная взаимность). - Он в этом году уже выкачал из Синкбарза пятьдесят фунтов и, если я не присмотрю, прикарманит добрую половину его последнего пособия из дому - вор он и мошенник!"
И до того он боялся, этот Тафтхант, как бы Брэндон не вернулся к власти и не использовал ее бесчестным образом, что тут же бы сел и отписал лорду Рингвуду про похождения его сынка, да только он и сам чертовски нуждался в деньгах. Из биографии Тафтханта и о его physique {Наружности (франц.).} надобно сообщить только то, что был он сыном деревенского стряпчего, состоявшего при некоем лорде, что его поместили в закрытое благотворительное училище, где десять лет он отличался тем, что из пятисот мальчишек дрался больше всех и чаще всех подвергался порке. Из училища он попал стипендиатом в колледж, где был принят в члены товарищества и должен был со временем получить приход. Что до внешности, так ростом мистер Тафтхант был невелик, и ноги были у него колесом; одежду он носил полусветскую, полу церковную: черный, прямого покроя сюртук и светло-песочные панталоны с бессчетным множеством пуговиц по лодыжкам - в дни молодости автора излюбленный костюм университетского повесы.
Итак. Брэндон сказал, что ему надо написать кое-какие письма, и пообещал прийти, как условлено, к другу, - что он и сделал; но уж если рассказывать всю правду, молодой человек был так распален своею страстью и встреченным сопротивлением, так разволнован многообразными утренними происшествиями, что полчаса, оставленные ему Синкбарзом, он простоял на коленях, плача и моля, перед дверью Каролининого чердака, которая так и осталась неумолимо закрытой. Он бесился от разочарования и обиды, обезумел от желания увидеть Каролину. Самая искусная кокетка в Европе не могла бы так его разжечь. Едва войдя в обеденную залу, он первым делом выпил большой бокал шампанского; а когда Синкбарз попробовал в своей изысканной манере пошутить насчет его встрепанного вида, мистер Брэндон только зарычал, заругался со Страшной силой и опять приложился к бутылке. Лицо его, только что совсем бледное, раскраснелось; его язык, поначалу связанный, теперь молол без устали; еще не убрали рыбу со стола, когда мистер Брэндон уже выказал признаки сильного опьянения; и еще не подали десерт, когда мистер Тафтхант, хитро подмигнув лорду Синкбарзу, принялся вытягивать из него правду; и Брэндон с криком и божбой стал излагать историю своей любви.
- Понимаешь, Тафтхант, - говорит он, ошалев, - я, провались ты на месте, тебя ненавижу, но я должен рассказать! Я здесь вот уже два месяца, в этой чертовой дыре; в паршивых комнатах, на хлебах в вульгарном семействе, таком же, ей-богу, вульгарном, как ты!
Тафтханту такая манера обращения нравилась куда меньше, чем лорду Синкбарзу, который безудержно хохотал и которому Тафтхант шепнул растерянно:
- Ну, ну, он же пьян!
- Пьян? Нет, сэр, - взревел Брэндон. - Но я схожу с ума, да, с ума схожу от добродетели этой маленькой чертовки, пятнадцатилетней девчонки, на которую я положил уже больше труда, чем потребовалось бы, чтобы обольстить одну за другой всех твоих сестер... ха-ха! Всех мисс Тафтхант, клянусь Ю-юпитером! Мисс Сьюки Тафтхант, мисс Долли Тафтхант, мисс Анну Марию Тафтхант и всех остальных. Ладно, сэр, нечего на меня бычиться, или я вам вышибу мозги вот этим графином (Тафтхант, привставший было, опять развалился на оттоманке). Я столько времени терплю мамашу девчонки, ее отца, ее сестриц; и кухарку в их доме; и негодяя художника, с которым должен драться из-за нее на дуэли; и было бы ради чего? А то ради несчастного письма, в котором говорится: "Джордж, я покончу с собой! Я покончу с собой!" Ха-ха! Этакая чертовочка, и покончит с собой, ха-ха!.. Когда я... я ее обожаю... схожу по ней с ума...
