на великих. Этап номер один: интеллектуальная, ни к чему не обязывающая беседа. Этап номер два: он придумывает повод попросить телефон, исключительно с платонической целью, к примеру, у него есть кое-какие вопросы по Жаку Лакану. Позвонит он не сразу и как бы между делом, предложит выпить «по бокалу в “Кино”». А этап номер три обычно не наступал никогда, потому что к этому времени Ракель освобождала себя от любых обязательств, не отвечала на эсэмэс и сворачивала в сторону, если вдруг замечала соответствующего эрудита в библиотеке.
– Мне кажется, что я вас уже где-то видел, – сказал Арон, морща лоб, словно разглядывая провокационную, но любопытную картину.
Только полный идиот не заметил бы, что Ракель фигурирует в целом ряде работ Густава.
– «Люкс в Антибе», – предложила она. – Я – ребёнок. И на той большой, берлинской? Там тоже я, на улице в русской шапке-ушанке. Далее по списку.
Арон, похоже, не понял, что сплоховал.
– Какой он? – спросил он и наклонился ближе. – Как человек? – Ракель вспомнился приезд Густава в Берлин. У него там была выставка – в шикарной галерее, куда сама она никогда не рискнула бы зайти, – но он всё время бормотал что-то в духе «просто так сложилось». Повёл её в ресторан, вопил, что она очень худая, заказал устриц, не спросив, любит ли она их, сам не съел ни одной, а Ракель выжала лимон, сделала глубокий вдох и проглотила.
– Мир искусства, – вещал Густав, пока она пыталась подавить рвотный позыв, – так же беден духовно и так же падок на сенсации, как и всё прочее в этом проклятом столетии.
Сделав глоток, Ракель осмотрелась в поисках пути для отступления. Неясно, действительно ли Ловису интересовала стоявшая на столешнице рядом с ними коробка вина с дозатором или она интуитивно почувствовала, что ситуация приближается к критической. Как бы там ни было, Ловиса вмешалась в разговор:
– А-а-а, вы обсуждаете Великого Художника! – воскликнула она, после чего подалась вперёд, чтобы открыть краник с вином, которое тут же пролилось на платье Ракели, Ловиса быстро нашла им занятие: сначала велела обоим искать полотенце, потом заставила Ракель оттирать пятно, а сама пустилась в откровения и стала рассказывать, что тоже любит использовать «это связующее звено с культурной элитой», если надо к кому-нибудь подкатить.
– Представляешь, – обратилась она к Арону, и её личико эльфа озарилось улыбкой, – вот так встречаешь какого-нибудь интересующегося искусством симпатичного парня, который предлагает выпить красного вина и посмотреть фильм, снятый пьяным Сальвадором Дали и его пьяными друзьями, а ты с таким вот элегантным спокойствием берёшь и переключаешь разговор на Густава Беккера. Знал бы ты – как тебя зовут? – Арон? – так вот, знал бы ты, Арон, насколько это беспроигрышная тактика!
– О’кей… – сказал Арон.
– И не играет ровно никакой роли то, что на своей искусствоведческой кафедре они всеми силами пытаются выбросить это… как там оно называется… – Она в нетерпении щёлкнула пальцами.
– Фигуративное искусство? – подсказал Арон.
– Точно, – быстро кивнула Ловиса, хотя Арон мог, по идее, сказать всё что угодно. – Так вот, они в тридцать лет получают свой высший балл, доказывая, что фигуративное искусство – это дерьмо. И всё равно, сто́ит среднестатистическому искусствоведу столкнуться со знаменитостью, как он тут же превращается в дитя, увидевшее рождественскую ёлку.
Без церемоний всучив свой бокал Арону, Ловиса вытащила из заднего кармана джинсов коробочку с жевательным табаком. Кто-то из друзей подарил ей большую упаковку снюса, и, будучи экономной, она чувствовала себя обязанной использовать её до конца. Скатала табачный шарик и с некоторой степенностью сунула его под губу.
– Хочешь? – предложила она. Арон, принадлежавший, по-видимому, к тому типу мужчин, которые не оставляют в раковине ни единого волоса и не разбрасывают по полу грязные носки, покачал головой.
– Но это не про Ракель, – сказала Ловиса. – Правда же?
– Правда.
– Ты очень скромная, – произнесла Ловиса, положив руку на её плечо.
– Я бы даже сказала, чрезвычайно скромная.
– А эти сомнительные замашки свойственны всем нам прочим…
– …черни, – проговорила Ракель, – плебсу.
– Но в отличие от всех нас прочих у Ракели есть кое-что и по материнской линии.
На челе Арона боролись замешательство и раздражение:
– Что-что?
– Читай, Арон, читай больше! – Ловиса забрала свой бокал у него из рук. – О боже, я думала, ты пишешь о Густаве Беккере? В таком случае ты должен был слышать о Сесилии Берг.
– Да, конечно. История идей. В каталоге Беккера, кстати, больше тридцати её портретов…
Наверное, подумала Ракель, он обсуждал свою работу со столькими людьми, что упакованные, как товар в магазине, фразы сыпятся из него без какой-либо привязки к «покупателю». Или, может, он всю жизнь старался быть прилежным учеником, а Ловиса в этой её манере магистра-провокатора сейчас с пристрастием спрашивает у него домашнее задание, которое не имеет никакого отношения к его реальности. Ракель посмотрела на дно своего бокала. Ловиса поправила комок табака под губой. И искусствовед Арон наконец сообразил, что ему не стоило просвещать дочь Сесилии Берг о числе портретов Сесилии Берг. Он замолчал, откинул назад свои красиво подстриженные волосы. На пальце сверкнул перстень.
– В последнем номере «Глэнта» была её статья… – начал было он.
Ловиса сквозь зубы издала специфически норрландское «да». Хотя всю жизнь живёт в гётеборгской Майорне.
– Старый текст. Кажется, девяносто пятого года, – сказал Арон.
– Девяносто шестого, – сказала Ракель и повторила: – Думаю, да, девяносто шестого.
– Что на самом деле с ней произошло? – Взгляд Арона блуждал по стенам кухни. Он переступал с ноги на ногу.
– Она исчезла, – сказала Ловиса.
– То есть как? – Он впервые посмотрел Ловисе в глаза.
– Пятнадцать лет назад она ушла и больше не вернулась. Что произошло, не знает никто.
– Это правда? – Наверное, он думал, что они его разыгрывают, потому что на его лице не появилось то испуганно-сострадательное выражение, которое обычно вызывало упоминание об исчезновении Сесилии. Вместо этого он приподнял бровь и покрутил кольцо на пальце.
– Послушайте, я уже должен… Ракель, было приятно познакомиться, увидимся. – Он ушёл.
– Ну и тупица, – пробормотала Ловиса, как только он скрылся из вида.
– Я вообще ничего не имела в виду, – сказала Ракель и заметила, что сложила руки точно так же, как обвиняемый в сериале «Счастливчик Люк».
– Очень надеюсь. На эту свою бороду он тратит не меньше часа в день. – Ловиса вздохнула и покачала головой. – У Эллен есть очень странные знакомые. Слушай, а нам ей спеть не пора? – И, перекрикивая шум в кухне, Ловиса объявила: – Внимание, сейчас все споём в честь именинницы! Где она? Кто-нибудь её видел? Кажется, надо снарядить экспедицию на
