- Руки вверх!
Перед глазами вспыхнул свет карманного фонарика. Он отвернул лицо в сторону.
- Фу ты, черт! - выругался невидимый за светом алькальд. - Поглядите только, кого мы встретили! Сюда или отсюда?
Он погасил фонарик, и Матео Асис увидал алькальда и трех полицейских. Алькальд был свежевыбритый и умытый, и на груди у него висел автомат.
- Сюда, - сказал Матео Асис.
Чтобы разглядеть время на своих часах, алькальд подошел поближе к фонарному столбу. До пяти оставалось десять минут. Безмолвным взмахом руки он подал знак полицейским прервать комендантский час и стал ждать, пока замрет сигнал трубы, внесший в рассвет печальную ноту.
Попрощавшись с полицейскими, он пошел вместе с Матео Асисом через площадь.
- Ну все, - сказал он. - С писаниной покончено.
Усталости в его голосе было больше, чем удовлетворения.
- Поймали?
- Нет еще, - ответил алькальд. - Но я только что закончил последний обход и могу сказать, что сегодня впервые за все время не наклеили ни одного листка. Достаточно было припугнуть.
Когда они были уже у двери, Матео Асис прошел вперед, чтобы привязать собак. В кухне потягивалась и зевала прислуга. Алькальда встретил лай рвущихся с цепи собак, сменившийся через секунду мирными прыжками и сопением умолкнувших псов.
Когда появилась вдова Асис, они пили кофе, сидя на перилах галереи около кухни. Уже рассветало.
- Полуночник, - сказала вдова, - будет хорошим отцом семейства, но никогда не будет хорошим мужем.
Несмотря на шутку, лицо ее не могло скрыть следов мучительного и долгого бодрствования. Ответив на приветствие, алькальд подобрал автомат с пола и повесил его через плечо.
- Пейте сколько хотите кофе, лейтенант, - сказала вдова, - но ружей мне в дом не приносите.
- Наоборот, - улыбнулся Матео Асис, - тебе самой надо попросить у него ружье, чтобы ты могла пойти к мессе.
- Я и без этой палки могу себя защитить, - отозвалась вдова. Божественное провидение с нами. Мы, Асисы, верили в бога еще тогда, когда на много лиг вокруг не было ни одного священника.
Алькальд встал и попрощался.
- Надо выспаться, - сказал он, - такая жизнь не для христиан.
Он пошел, лавируя между утками, курами и индюками, постепенно заполнявшими патио. Вдова погнала птиц прочь. Матео Асис пошел в спальню, принял ванну, переоделся и вышел седлать мула. Его братья уехали еще на рассвете.
Когда он снова появился в патио, вдова Асис возилась с клетками.
- Не забывай, - сказала она, - беречь свою шкуру одно, но допускать панибратство - совсем другое.
- Он зашел только выпить кофе, - стал оправдываться Матео Асис. - Мы шли и разговаривали, и я даже не заметил, как пришли к дому.
Стоя в конце галереи, он смотрел на мать, однако она, заговорив снова, к нему не повернулась. Казалось, что она обращается к птицам.
- Больше я говорить с тобой об этом не стану, - сказала она. - Не приводи ко мне в дом убийц.
Покончив с клетками, она посмотрела в упор на сына:
- А где, интересно, околачивался ты?
Этим утром дурные предзнаменования мерещились судье Аркадио в самых обычных и малозначительных событиях дня.
- Даже голова заболела, - сказал он, пытаясь описать жене овладевшее им беспокойство.
Утро было солнечное. Река впервые за несколько недель перестала казаться угрожающей и пахнуть невыделанными кожами. Судья Аркадио отправился в парикмахерскую.
Пол был до блеска натерт мастикой, а зеркала начищены свинцовыми белилами. Пока судья усаживался, парикмахер начал протирать их тряпкой.
- Понедельников не должно быть на свете, - сказал судья.
Парикмахер начал его стричь.
- Во всем виноваты воскресенья, - сострил он. - Не будь воскресений, не было бы и понедельников.
Судья Аркадио закрыл глаза. На этот раз, после двенадцатичасового сна, бурного акта любви и долгого пребывания в ванне, ему не в чем было упрекнуть воскресенье. Однако понедельник выдался тяжелый. Теперь, кода часы на башне кончили бить девять и слышно было только постукивание швейной машины в соседнем доме, судью Аркадио бросило в дрожь от нового предзнаменования безмолвия улиц.
- Призрак какой-то, а не городок, - сказал он.
- Как вы хотели, чтобы было, так и стало, - отозвался парикмахер. - К этому часу по понедельникам меня всегда бывало пострижено не меньше пяти клиентов, а сегодня вы первый.
Судья Аркадио открыл глаза и бросил взгляд на отраженную в зеркале реку.
- "Вы"... - повторил он вслед за парикмахером и спросил: - А кто это "мы"?
- Вы, - неуверенно сказал парикмахер. - До вас наш городок был такой же дерьмовый, как остальные, а сейчас он стал хуже остальных.
- Ты говоришь мне это, - возразил судья, - только потому, что знаешь: я ко всем этим делам не имел никакого отношения. Осмелился бы ты, - без всякого раздражения спросил он, - сказать это же самое лейтенанту?
Парикмахер признал, что не осмелился бы.
- Вы не знаете, - сказал он, - что такое подниматься каждое утро и ждать, что сегодня тебя убьют, и так проходит десять лет - ты ждешь, а тебя все не убивают.
- Не знаю, - подтвердил судья Аркадио, - и знать не хочу.
- Делайте все, что в ваших силах, - сказал парикмахер, - чтобы не узнать этого никогда.
Судья опустил голову, а потом, после долгого молчания, спросил:
- Знаешь, что я тебе скажу, Гвардиола? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Лейтенант пускает в городке корни. И пускает их с каждым днем все глубже, потому что открыл для себя удовольствие, от которого, когда его узнаешь, невозможно отказаться: мало-помалу и без шума он богатеет.
Парикмахер молчал, и судья Аркадио заговорил снова:
- Готов поспорить, что больше на его счету не будет ни одного убитого.
- Вы так думаете?
- Ставлю сто против одного, - сказал судья. - Мир для него сейчас всего выгоднее.
Парикмахер перестал стричь, подвинул кресло назад и, не говоря ни слова, сменил простыню. Когда он наконец заговорил, голос его звучал немного удивленно.
- Странно, что это говорите вы, - сказал он, - и еще более странно, что вы говорите это мне.
Если бы судье Аркадио позволила его поза, он пожал бы плечами.
- Я говорю это уже не в первый раз, - заметил он.
- Но ведь лейтенант ваш лучший друг, - сказал парикмахер.
Он говорил, понизив голос, и голос его звучал теперь напряженно и доверительно. Казалось, что парикмахер поглощен работой, а выражение лица у него было как у малограмотного человека, ставящего свою подпись.
- Скажи мне, пожалуйста, Гвардиола, - значительно спросил судья, - что ты обо мне думаешь?
Парикмахер, уже начавший его брить, помедлил, прежде чем ответить.
- До этого разговора я думал, что вы человек, который знает, что уйдет, и хочет уйти.
- Думай так и впредь, - улыбнулся судья.
Он дал побрить себя с таким же мрачным безразличием, с каким позволил бы себя обезглавить. Пока парикмахер тер ему подбородок квасцами, пудрил его и чистил ему одежду мягкой щеткой, глаза судьи Аркадио оставались закрытыми. Снимая с него простыню, парикмахер, словно невзначай, сунул ему в карман рубашки сложенный лист бумаги.
- Только в одном вы ошибаетесь, судья, - сказал он. - У нас в стране еще будет заваруха.
Судья Аркадио огляделся - ему хотелось удостовериться в том, что они в парикмахерской по-прежнему одни. Палящее солнце, постукиванье швейной машинки и тишине позднего утра и неумолимый понедельник вызывали у него такое чувство, будто они с парикмахером одни в городке. Он вытащил из кармана засунутый туда лист и стал читать.
Парикмахер, повернувшись к нему спиной, наводил порядок на столике.
- "Два года обещаний, - процитировал он по памяти. - И все то же чрезвычайное положение, та же цензура, те же чиновники".
Увидев в зеркале, что судья Аркадио все прочитал, он сказал ему:
- Передайте другому.
Судья Аркадио снова спрятал листовку в карман.
- А ты смелый!
- Если бы я хоть раз в ком-нибудь ошибся, - сказал парикмахер, - меня бы уже давным-давно продырявили. - А потом, став совсем серьезным, добавил: - Смотрите, судья: никому ни слова!
Выйдя из парикмахерской, судья Аркадио почувствовал, что во рту у него совсем пересохло. Он попросил в бильярдной две двойные порции крепкого и, выпив их одну за другой, понял, что времени впереди у него еще много. Как-то в страстную субботу, еще в университете, он, чтобы воспитать в себе силу воли, прибегнул к крайнему средству: совершенно трезвый, зашел в уборную какого-то бара, посыпал себе порохом шанкр и поджег.
Когда он попросил четвертую двойную порцию, дон Роке налил ему меньше.
- Если вы будете двигаться такими темпами, - улыбнулся хозяин заведения, - вас, как тореадора, придется выносить на плечах.
Судья Аркадио тоже улыбнулся, но одними губами - глаза его оставались потухшими. Через полчаса он пошел в уборную, помочился и, перед тем как выйти, скомкал листовку и бросил ее в дыру.
Вернувшись к стойке, он увидел рядом со своим стаканом бутылку, на которой чернилами был отмечен уровень жидкости.
