- Еще хуже! Нет, нет, я шучу. Вот смотрите, я сорвала для вас прелестный бутон розы. Осторожнее, шипы!
- Да не будет шипов в нашей совместной жизни!
- Ничего острого, чем мы могли бы поранить друг друга. Если б вы только знали, Кристофер, как я боюсь, что вы сделаете мне больно.
- Милли! Как будто это возможно. Я вас боготворю.
Ее неожиданный вопль пронзил его до глубины души, как сладостный укол, перешедший в теплое ощущение своей власти. Он еще помнил, что должен был сказать ей что-то совсем другое, всеми доступными ему способами внушить ей сейчас, в последнюю минуту, что она совершенно свободна. Предложить ей свою помощь и ее свободу. Но он был переполнен радостью и деспотизмом, и ситуация уже развивалась по инерции.
- Вы правда думаете, что Франсис не будет возражать?
- Нет, нет, - сказал Кристофер. - Когда она выйдет замуж, когда у нее будет свой муж и свой дом, она примет это спокойно. - Он вспомнил потерянный призрак, который видел утром в саду. Но то был призрак, а этот солнечный сад, не таивший никаких загадок, - действительность.
- Интересно, мужчины почему-то всегда так думают о женщинах. Ну что ж, будем надеяться, что мысль о Франсис вас не остановит. Мне-то, с тем, что осталось от моего сердца, необходимо думать, что вы безумно в меня влюблены...
- Я в вас безумно влюблен, Милли.
- Вытрите, пожалуйста, сиденье!
Он вытер доску качелей носовым платком, и она села, вонзив каблук в траву.
- Вы знаете, Кристофер, я ведь любила Артура. Многие не верили, но это правда.
- Я в этом не сомневаюсь.
- Для меня хорошо относиться к людям и значит быть в них влюбленной. Артур в молодости был красавец. Да он в каком-то смысле и сейчас молодой. А я старая.
- Вы прекрасно знаете, что вы не старая, Милли.
- Нет, старая. И поступаю по-стариковски - решаю больше ничего не ждать. Кристофер...
- Да?
- Мне нужен будет второй автомобиль. Нам нужен будет второй автомобиль.
- Нам... да, конечно, все что хотите, дорогая. Но придется держать шофера. Я не смогу...
- Шофер нам не понадобится. Мы используем моих молодых людей; За мной будет ходить по пятам целый взвод молодых людей. Таких, как Эндрю. Он отлично разбирается в машинах. Вы как, согласны?
- Если вы станете моей женой, я согласен на все.
- Ну посмотрим. Обручальное кольцо вы мне подарите?
- А как же! Но еще некоторое время мы должны хранить...
- До чего же пылкий, нетерпеливый поклонник! Придется мне носить кольцо под перчаткой. Нет, вы пока подождите его покупать - вдруг раздумаете.
- Милли, я куплю вам кольцо сегодня же...
- Нет-нет, и не думайте. Мне нужно немножко времени. Мне нужно устроить себе маленькие каникулы...
- Надеюсь, родная, вы не собираетесь напоследок повеселиться?
- Повеселиться? Господи, выдумали тоже. С кем это я могла бы напоследок повеселиться? Нет, не раскачивайте меня, я сама.
Она стала тихонько раскачиваться взад-вперед. Пальто она расстегнула, под ним обнаружилась плотно облегающая белая блузка с высоким воротником и бесчисленными оборочками на груди. Ее ноги энергично сгибались и распрямлялись, мелькала полная икра в сером чулке и кружево нижней юбки. Веревки со стоном терлись о дерево, и древесная пыль сыпалась на красные бархатные эполеты. Милли раскачалась сильнее. Что-то плотное и блестящее, выпав из ее кармана, плюхнулось в траву, к ногам Кристофера. Это был револьвер. Кристофер поднял его и увидел, что он заряжен.
Милли дала качелям замедлить ход и соскочила с них в вихре юбок, ухватившись за плечо Кристофера. Другой рукой она решительно отняла у него револьвер. Кристофер, неожиданно почувствовав тяжесть ее тела, сделал движение ее обнять, но она быстро отошла и стала по другую сторону качелей.
Кто-то показался возле дома, направляясь к стеклянной двери зимнего сада. Это был Барнабас Драмм. Он увидел их, приостановился, неопределенно махнул рукой и вошел в дом.
Кристоферу сразу стало не по себе.
- Он, наверно, ищет Хильду. Он не знает, что она переехала. Вы уверены, что он ничего не слышал и не видел?
- Конечно, нет. Он только что вошел.
- Я ему не доверяю. Он злой человек и, по-моему, шпионит за вами.
- Вздор, он просто славная сторожевая собака. Пойдемте в комнаты, хорошо? Кажется, опять начинается дождь.
Они вышли из-под дерева под первыми каплями дождя. Солнце еще слабо освещало макушки цветущих вишен, белеющие на фоне свинцового неба. Кристофер остановился. Для полноты своего счастья ему оставалось сказать еще одно слово, пойти еще на один риск. И сейчас риск, казалось, был невелик. Он хотел сказать: "Вам нет нужды выходить за меня замуж. Я все сделаю, что нужно, но, если не хотите, можете и не идти за меня".
А получилось другое:
- Вы ведь знаете, Милли, вы вольны делать все, что вам захочется.
Она не смотрела на него. Мелкий дождь уже осыпал ее темные волосы и плечи ее пальто.
- Мне ничего не захочется.
- Как знать. Мною вы можете командовать. Можете делать со мной что угодно.
- Это вам сейчас так кажется, - проговорила она тихо. - Но в нас обоих эгоизм пустил глубокие корни. И в наших поединках вы всегда будете побеждать, всегда.
Глава 10
"В этот период моей жизни я опять стал частым гостем в доме на Верхней Маунт-стрит, где меня всегда ждал радушный прием. Я понимал, что неприлично и, конечно же, несправедливо предпочитать веселую ласковость беспечной Милли угрюмой и бессловесной привязанности моей жены. Но весь порядок жизни несправедлив, а родственные души стремятся друг к другу, и живое тянется к живому. Моя природная веселость, всегда заглушаемая в мрачной атмосфере нашего дома, на Верхней Маунт-стрит била ключом, и временами мы с леди Киннард смешили друг друга буквально до слез. Возвращение на Блессингтон-стрит всегда бывало своего рода епитимьей. В доме было неприбрано, часто даже грязно, и меня, сознаюсь, оскорблял нарочито, как мне казалось, безвкусный и запущенный вид не только комнат, но и самой моей жены. Прискорбное, такое неожиданное, но непобедимое физическое отвращение, из-за которого я оказался непростительно виноват перед женой в святая святых нашего брака и о котором она сразу догадалась, привело к тому, что несчастная страдалица стала как назло подчеркивать именно те черты своей внешности, которыми и объяснялось с самого начала мое воздержание".
Эти слова, которые Барни написал утром, сидя в Национальной библиотеке, сами собой пробегали у него в мозгу, не доставляя ему удовольствия, поскольку сейчас, часа в четыре дня в среду 19 апреля, когда он сидел в пивной Бэтта на Берисфорд-стрит, мысли его были заняты другим. До того как попасть сюда, он побывал в кабаке Литтла на Харкорт-стрит, а еще раньше - у Нейгла на Эрл-стрит, а еще раньше - у Бердж-Ина на Амьен-стрит. Завтракал он - да, скорее всего, он завтракал - в ресторане "Красный берег", но это было уже давно.
Барни все еще не мог опомниться. Утром он поехал в "Финглас" повидать Хильду и, сбоку обойдя дом, обнаружил в саду Милли. Из-за кустов он слышал почти весь ее разговор с Кристофером. Милли, флиртующая с Кристофером, - это одно; Милли, жена Кристофеpa, - совсем иное, и Барни тут же почувствовал: этого я не вынесу. Если Милли выйдет замуж, он больше не сможет у нее бывать. Это было ясно и страшно неожиданно, поскольку ему и не снилось, что она может снова выйти замуж. Его присутствие в доме у Милли зависело от известных предпосылок, может быть, вымышленных или иллюзорных, это он готов был признать. Ему нужно было чувствовать себя там "не хуже других", нужно было чувствовать, что потенциально она ему принадлежит. А Милли часто бывала с ним такая веселая, может быть, он ей и в самом деле нужнее всех? Сейчас он согласился на роль спаниеля, но быть у замужней Милли комнатной собачонкой, которую еле терпят, да еще захотят ли терпеть...
Потрясло его и то, что Милли явно действовала по принуждению. Его слух, изощренный любовью или особого рода своекорыстием, уловил в ее шутливой болтовне жалобную ноту отчаяния. Милли подчинялась насильно, и объяснить это можно было только одним: она шла замуж по расчету. Открытие это не столько шокировало Барни, сколько наполнило его жалостью к Милли. Уж кто-кто, а Милли - свободное создание. Какие же ужасы толкнули ее на решение надеть ярмо рабства? Что она могла полюбить Кристофера - этого Барни не допускал. Хотя бы от этого страдания он был избавлен. Она не влюблена, но со всем присущим ей блеском и двоедушием будет играть роль безоблачно счастливой жены. А для него она будет потеряна.
На каком-то этапе мучительных раздумий - возможно, в кабаке Литтла перед Барни забрезжил свет. Чувство облегчения вылилось в четкую формулу: этому не бывать. Она, несомненно, пожалеет о своем решении; так не лучше ли помешать ей это решение выполнить? Каковы бы ни были финансовые затруднения Милли - а Барни с некоторых пор подозревал, что они существуют, - все лучше для нее, чем насильственный брак, против которого ее свободолюбие все равно возмутится. Барни, знавший ее как никто другой, был в этом уверен. Значит, ему и следует, конечно, с видом на какую-то награду, спасти Милли от нее самой. Ее необходимо удержать от этого шага. Но как?
