— Можно один вопрос? Так просто, из любопытства, — обратился к Суинделлу Уолли. — Почему этот «Пепто-Бисмол» — розовый?
— Хороший вопрос, — с готовностью отозвался Суинделл.
Воспользовавшись тем, что агент пустился в долгие разглагольствования о смеси красителей под номерами двадцать два и двадцать восемь, Уолли произвел в уме нехитрые арифметические вычисления. Сто тысяч долларов сейчас и наличными. Сто штук за то, что он все равно делает, причем совершенно бесплатно. Столько ему не заработать и за десять лет, даже если цены на кукурузу пойдут в гору. Черт, да столько наличных не получить, даже если перепахать всю Небраску. Четверти этой суммы хватит на то, чтобы выплатить весь повторный залог за ферму. Еще четверть уйдет на хороший комбайн и сеялку. Ну а оставшуюся половину можно будет положить в банк, и проценты с нее станут неплохой прибавкой к пенсии — когда он будет в праздности доживать свои дни. Разумеется, вместе с Виллой.
— Впрочем, лично я считаю, что было бы лучше с самого начала сделать «Пепто» бирюзовым, — со вздохом признался Суинделл. — Бирюзовый цвет как-то больше ассоциируется с мягкостью и легкостью.
Уолли обернулся к маленькому сморщенному старичку, сидевшему за ярко освещенным судейским столом. Старикашка утопал в клубах сизого табачного дыма.
— Отто, что скажешь о предложении мистера Суинделла?
Отто Хорнбасселу было девяносто шесть лет. Чем больше этот бывший клоун цирка «Карсон энд Барнс» старел, тем больше становился похож на взаправдашнего эльфа. Неспешно отхлебнув красного пива, он деликатно рыгнул и вытер губы синей банданой.
— Ничего особенного, — с важным видом изрек Отто.
Выпустив струю густого дыма от своего любимого «Кэмела» без фильтра, он бросил выразительный взгляд на выданный ему перед началом чемпионата бланк для подсчета очков. Этот листок как нельзя лучше подходил для фиксации сумм и условий всех предложений спонсорской поддержки, которые поступали в адрес Уолли.
— Ребята из «Таймс» предложили за рекламу своего нейтрализатора кислотности семьдесят пять штук, — объявил Отто. — «Маалокс» посулил сто пятьдесят, но с условием: только если рекорд будет засчитан. «Газ-Икс» еще не определился с окончательной суммой.
Дрожащий стариковский палец скользил сверху вниз по едва ли не исчерпывающему списку производителей препаратов от поноса, запоров и изжоги: «Ролейдс», «Миланта», «Экс-Лакс», «Гевискон», «Пепсид АС», «Тагамет Б», «Зантак»…
Перевернув страницу, отставной клоун ткнул ручкой в подчеркнутые красным строчки — судя по всему, наиболее выгодные предложения.
— Кое-кто, между прочим, изрядно поднял средний уровень своими нестандартными предложениями, — заметил он. — Вот, например, «Блэк энд Деккер» предлагают двести тысяч и к тому же гарантируют многократный показ роликов с участием рекордсмена по всем телевизионным каналам. — Прокашлявшись, Отто как бы невзначай добавил: — Да, вот еще «Куизинарт»… эти и вовсе двести пятьдесят обещают, но по их контракту придется слетать во Францию.
Уолли тем временем вернулся к дорожке и взялся за очередной шар. Шестнадцатифунтовая сфера казалась в его огромной ручище маленькой, как теннисный мячик. Он поднял шар и с неожиданной для такого великана легкостью и грациозностью отправил его к цели. Развернувшись спиной к дорожке, Уолли ждал результата, готовясь оценить количество сбитых кеглей на слух.
Страйк.
— Ура! — завопил Орсон Суинделл. — Страйк — отличный результат! Очки удваиваются. Я готов заплатить вам вдвое больше. Предлагаю двести тысяч. Вот это — настоящий страйк!
Уолли задумчиво улыбался. Мысленно он попробовал засеять всю свою землю наличными и спонсорскими предложениями, как кукурузой. «Впрочем, — решил он для себя, — нет смысла пачкать этой денежной грязью то, что всегда было простым, понятным и чистым». В итоге он счел благоразумным попрощаться с двумястами тысячами долларов сразу, пока не выпала возможность познакомиться с ними поближе и привыкнуть к их соседству.
— Спасибо за предложение, — сказал он, — но ваши деньги мне не нужны, как, впрочем, и ваш «Пепто-Бисмол». Мне только одного надо — любви.
Отто скомкал листок с предложениями корпоративного спонсорства и швырнул его в мусорную корзину.
— В этом он весь — наш Уолли, — гордо сказал старик и, поставив жирный крестик в последнем окошечке протокола соревнований, поспешил сообщить Чаббу: — Все, сынок, ты сегодня всех обыграл. Настоящий чемпион и рекордсмен.
В проявочной было темно. От ванночки с фиксажем исходил знакомый запах: Вилла с детства выучила название этого реактива — серноватистокислый натрий. Где-то в углу капала из крана вода. Вилла работала на ощупь. Ей всегда нравилось проявлять пленку и делать фотографии для «Экспресса». Эта комнатушка в подвале была ее личным убежищем, местом, где можно было скрыться летом от жары, а в неудачные дни в любое время года — от всего мира.
Никаких тебе телефонов, никаких сводок с полей, никто здесь тебя не достанет, не отвлечет от сокровенных мыслей. Можно спокойно заниматься делом, проявлять и печатать фотографии и, главное, думать, думать, думать… Это вам не какая-нибудь новомодная медитация, а просто сосредоточенная работа, которая всегда поможет разобраться в очередной навалившейся проблеме.
Поужинав и вымыв посуду вдвоем со своей лучшей подругой Розой, Вилла немного посидела с нею перед телевизором, поболела за участников «Своей игры», а затем вновь забралась в старенький «форд» и поехала к себе домой, но не отдыхать, а работать.
С утра, на церемонии официальной регистрации заявки Уолли на попытку установить мировой рекорд, Вилла отсняла целую пленку. После обеда она успела проявить ее, и теперь тридцать шесть негативов — тридцать шесть мгновений жизненной правды — висели на специальной сушилке, ожидая своей дальнейшей судьбы. Журналистка с удовольствием спустилась в подвал: ей не терпелось включить увеличитель и вставить в него рамку с отснятыми кадрами. Хотелось еще раз посмотреть на то, что она уже видела своими глазами, и попытаться понять, кому и зачем это может быть нужно.
Вилла привычным движением нащупала выключатель, и густой красно-оранжевый свет залил небольшую комнату. Один за другим листы фотобумаги ложились в кюветы с проявителем, водой и фиксажем.
Вдруг за дверью раздался скрип деревянных ступенек. Затем послышались шаги. Кто бы это мог быть в такое время?
— Барни? Это ты? — крикнула Вилла, предполагая, что с каким-то вопросом приехал рабочий, обслуживающий типографские прессы.
Ответа не последовало. Спустившись по лестнице, незнакомец сразу же подошел к двери кладовки, переоборудованной под проявочную, и постучал. Эти пять ударов, следующих один за другим в совершенно особом ритме, Вилла узнала бы даже во сне. На протяжении вот уже двадцати пяти лет этот стук был условным сигналом для входа в их с отцом закрытый клуб.
— Папа! — воскликнула она. — Ну ты меня напугал!
— Дверь открыть можно? Ничего не засветим?
— Нет, все уже проявлено, заходи.
— Добрый вечер, — поздоровался с дочерью Эрли Вайетт. — Так и знал, что искать тебя нужно здесь.
— Что-то случилось? — спросила Вилла.
Судя по всему, отец уже лег в кровать и, может быть, даже уснул, когда Мэй разбудила его и отправила на поиски дочери. Его волосы были слегка взъерошены, глаза казались заспанными, но пижамная куртка была старательно спрятана под ветровкой «Роялз». Впрочем, домашние тапочки выдавали его с головой.
— Мама пыталась найти тебя, а ты трубку не берешь, — сказал Эрли.
Заглянув дочери через плечо, он попытался рассмотреть фотографии, лежавшие в кювете:
— У тебя все в порядке? Что-то ты сегодня припозднилась на работе. Чует мое сердце: если уж ты взялась за проявку в такое время, значит случилось что-то важное и фотографии должны быть готовы срочно.
— Нет… Просто хотела подготовить материалы к завтрашнему дню…
— Дай-ка я посмотрю, что у тебя там получилось…
— Папа, не надо, — взмолилась Вилла и даже попыталась встать между отцом и столиком с проявителями и кюветами. Впрочем, несмотря на возраст, двигался Эрли Вайетт весьма проворно и уверенно. Прежде чем Вилла успела что-то предпринять, он уже запустил щипцы в раствор и стал вытаскивать мокрые снимки один за другим.
Привычным движением он прихватил их специальными прищепками и повесил на натянутую над столиком леску. Больше дюжины черно-белых фотографий. Эрли отступил на шаг и задумчиво посмотрел на снимки: в каждом кадре так или иначе присутствовал человек из Книги рекордов. Портреты в разных ракурсах, крупный план, снимок издалека. Джей-Джей Смит улыбается, Джей-Джей Смит серьезен, Джей-Джей хлопает Уолли по плечу, Джей-Джей одергивает блейзер…
