Время от времени вдруг шепотом рассказывали о ком-то, кому и в самом деле удалось убежать. И в газете проскальзывало сообщение...
А теперь Маленький Лорд гулял здесь об руку с матерью. Было светло, жара начинала спадать. И вот идя так и угадывая названия кораблей еще до того, как мог разглядеть буквы, он вдруг был поражен мыслью, что пристань это два совершенно разных места, смотря по тому, в каких обстоятельствах ты здесь оказываешься, и корабль - две совершенно разные вещи, и он сам - два совершенно разных человека. А мать? Он испытующе посмотрел на нее - головка на стройной шее, выглядывающей из выреза костюма, обшитого узким бархатным кантом; под серой вуалью, прозрачной, как намек, видна каждая черточка. Неужели и она тоже два разных человека? А все остальные? А все остальное? Неужели во всем без исключения две, три стороны, а то и больше? Может, желтая фокмачта на "Бонне" кажется желтой только ему, а для других она, предположим, синяя? Или если для других она тоже желтая, то только потому, что они так договорились между собой? А что на самом деле означает "желтая"? Верно ли сказать о фру Саген - "изящная дама в серо-голубом костюме, со свежей округлостью щек и мягкими голубовато-серыми глазами в тон костюму"? Правильно ли сказать о ней "остроумная", "добрая", "уступчивая", "любезная"... Это в самом деле она? Она в самом деле такая? А если нет, то... Ведь вот он сам сейчас идет в ярком свете дня, и у него нет почти ничего общего с тем, кто рыщет здесь по улицам и пристаням в сумерках, с горлом, пересохшим от волнения, и глазами, в которых светится жажда познать все на свете - и ведомое и еще неведомое, собравшееся в единый пламенеющий фокус...
- Маленький Лорд, что же ты не угадываешь?
- Это "Бонн".
- Я и сама вижу. - Она отдавалась игре почти с таким же пылом, как и он. - А вон там дальше, у Виппетанге?
- А-а, это новый "Христианияфьорд", его все знают.
Высокий и элегантный корабль, гордость нации, двумя желтыми трубами возвышался над всеми остальными кораблями. А еще совсем недавно здесь царили одни только датские трансатлантические пароходы, "Король Фредерик Датский" и как их там еще, черные махины с красным кругом на трубе.
- А вот угадай еще, вон тот, подальше, у которого виден только самый кончик трубы? - спросил он.
- Но ты же сам говоришь - виден только кончик трубы.
- А я знаю, это "Король Ринг", - торжествуя, угадал он.
Но тут она решила, что он ее обманывает. Ей захотелось поймать его с поличным. Они ускорили шаги, она - в каком-то злорадном нетерпении, которого сама не могла бы объяснить, - должно быть, ото были смутные укоры совести, из-за того, что она прежде не была достаточно строга.
Но это оказался "Король Ринг". Когда они подошли ближе, перед ними предстали желтые буквы на черном фоне.
- Маленький Лорд! - сказала она смущенно и в то же время с облегчением. - Откуда ты знаешь все эти корабли?
- Мальчик очень быстро схватывает, - передразнил он чуть скрипучий голос фрекен Сигне.
Мать и сын обменялись быстрым взглядом. Она едва заметно покачала головой и обвела глазами весь летний пейзаж вокруг - все, что взывало к беззаботности и напоминало о том, чем она владеет сейчас... Не признаваясь самой себе, она непрестанно мучилась страхом, что все может стать другим, страхом перед неотвратимым и неизбежным.
- Мама, - предложил он. - Пойдем через Рюселоквей, посмотрим то место, где погибла маленькая Гудрун.
- Милый, но ведь это ужасное место!
- Посмотрим, мама! А хочешь, пойдем прямо берегом?
Мать бросила на него негодующий взгляд.
- Ты прекрасно понимаешь, что такой дорогой мы не пойдем, по крайней мере я.
Перед ними открылись ряды деревянных домишек, по узким переулочкам сновали незнакомые люди, другие люди, непохожие на них самих. Они прошли по улице Сегате, миновали Западный вокзал и свернули на Рюселоквей. Тут они заглянули в провал между торговыми рядами. Понизив голос, Маленький Лорд рассказал ей о притаившемся в глубине люке, который ведет в канализационный сток. Люк забыли запереть в тот злосчастный день, когда маленькая Гудрун вздумала спрятаться здесь, а когда девочку нашли, ее тело было наполовину обглодано крысами...
- Откуда ты знаешь все эти подробности? - подавленно спросила она, когда они пошли дальше, содрогаясь от ужаса. - Мы старались как можно меньше говорить об этом при тебе.
Он весь клокотал от возбуждения, которого сам не мог бы объяснить. Казалось, оба его существования стали сливаться воедино, и при этом он и мать увлекал на стезю беззаконий.
- Мама, а что, если нам пойти в Тиволи? - задыхаясь, выпалил он.
Она взглянула на него с ужасом:
- В Тиволи? Как ты можешь это предлагать? Ведь ты был со мной в Национальном театре, слушал "Лоэнгрина"! Кому еще из твоих товарищей посчастливилось слушать эту оперу?
- Знаю, мама, знаю, и все-таки давай пойдем! Посмотрим "Divertissement exotique", жизнь в мавританском гареме и чайный домик в Нагасаки с пятью настоящими гейшами.
- Что ты мелешь, мой мальчик? По-моему, ты сошел с ума!
- Пойдем, мама, правда же! А потом ты расскажешь об этом дяде Мартину. О мистических тайнах индийских факиров.
- Откуда ты все это взял? Что это за выдумки?
- Мама, ну вот ей-богу же, это идет в Тиволи.
И снова ей захотелось поймать его с поличным. Все это выдумки, да еще самого дурного свойства, он просто ее морочит. Она резко остановилась, объявив:
- Хорошо, пойдем и посмотрим, что там играют.
Воцарилось томительное молчание. На этой улице в просветах между домами уже не было солнца. А когда они вышли на Стортингсгате и свернули к освещенному каменному порталу Тиволи, уже стал чуть-чуть заметен свет газовых рожков вдоль балюстрады ресторана на открытом воздухе. Простонародная толпа, от которой несло пивом, толпилась у афиш.
- Пожалуйста, посмотри, мама, - с обидой сказал Маленький Лорд. Это были первые слова после долгой паузы. И перед ее изумленными глазами предстали яркие афиши в резных рамах:
DIVERTISSEMENT EXOTIQUE
МИСТИЧЕСКИЕ ТАЙНЫ ИНДИЙСКИХ ФАКИРОВ
ЖИЗНЬ В МАВРИТАНСКОМ ГАРЕМЕ
Гвоздь программы: ЧАЙНЫЙ ДОМИК В НАГАСАКИ
ВПЕРВЫЕ В ЕВРОПЕ - НАСТОЯЩИЕ ГЕЙШИ!
Ее первым смутным побуждением было извиниться перед ним, потом она испугалась:
- Но откуда ты это знаешь, Маленький Лорд?
- Мама, да ведь это каждый день печатают в газете, на четвертой странице "Моргенбладет". А знаешь, что идет в синематографе? "Разбитые сердца".
И тут она рассмеялась. Своим звонким, детским смехом, в котором не было ничего, кроме готовности радоваться. Казалось, огромное бремя упало с ее души и осталось одно только чувство неимоверного облегчения. Значит, все эти таинственные сведения каждый день печатались в ее собственной надежной "Моргенбладет", а ее одаренный, все подряд читающий сын, конечно, читал и объявления. Казалось, она нашла объяснение всему, даже непристойной народной песне, которая так возмутила почтенных сестер Воллквартс. Бог с ними, они добросовестно исполняют свой долг. Она готова была быть снисходительной ко всем на свете, после того как ей пришлось признать правоту своего дорогого сыночка, который просто все жадно впитывал своим острым детским зрением: названия кораблей, газетные объявления, стихи и афиши. И с чего ей вздумалось бить тревогу?
Она стиснула его узкую руку, и ей вдруг страстно захотелось совершить какое-нибудь озорство, как в былые дни, когда она еще выходила в свет, в те счастливые и страшные дни, когда жизнь ее была каскадом дней и ночей, бурным водопадом... по сравнению со спокойным ручейком ее нынешней жизни в Христиании, жизни, струящейся к старости, о которой она редко задумывалась.
- В самом деле, а почему бы нам не пойти в Тиволи? - неуверенно предложила она. Но тут же отступила. - Впрочем, до восьми часов еще долго ждать.
- Мама, ведь сегодня два представления, разве ты не видишь? В субботу два представления. Так написано в афише.
Она и этого не заметила. Как многого она не замечает! А ребячьи глаза и уши - все-то они видят, все слышат.
- Ах да, сегодня суббота, - сказала она, не желая показаться совсем глупой в глазах своего сообразительного кавалера. Они протиснулись к дверям вместе с остальной публикой, бок о бок с чужими людьми, среди чужих запахов. Войдя внутрь и поднимаясь по лестнице, они чувствовали себя как два сбившихся с пути школьника. Портье в адмиральской фуражке надорвал их билеты. Перед ними был зал со столиками, выкрашенными в серебристый цвет, и стульями на гнутых ножках. К ним подошел официант в белой куртке, из которой он вытащил блокнотик, а из-за уха карандаш.
- Возьми рюмку хереса, мама, - шепнул Маленький Лорд.
- Рюмку хереса, пожалуйста, - машинально повторила она.
- А для молодого человека? - Официант склонился над столиком, приветливо улыбаясь.
- И мне тоже хереса, - шепнул Маленький Лорд.
Она повторила. Правда, официант вздернул бровь, а может, ей только показалось.
