Кэнди залилась краской до ворота свитера.
— Мне бы следовало обидеться, — сказала она, — да только все вы такие милые.
— Мы вовсе не милые, — сказал Малыш Барри. — Мы обезьяны-насильники.
— Белые люди вовсе не хотят быть дьяволами.
— Ни один дьявол не хочет быть таким, — сказал ей Хаким Феликс. — Но это ваша трагедия, а не наша. — Ему стало жаль ее. — Я думал при этом не столько о прелестных американских девушках, сколько о французских офицерах, которые командовали мной. Они ходят в отутюженной темной форме и с коробками на голове, кричат на солдат-африканцев и бьют их как одержимые. Даже двигаются они злобно, словно их дергают, точно это мертвецы, в которых вселился дьявол. Мы таких называем «зомби». — Он был раздосадован тем, что она отвлекла его от беседы, оказавшись в сложной ситуации, когда белая женщина вынуждена общаться с черными, — отвлекла от настоятельной необходимости высказать ту истину, которая уже сформулировалась в его мозгу.
Малыш Барри снова повернулся к Оскару Иксу.
— Американские негры так долго вкручивали всякую ерунду Старику-Хозяину, что он никак не может остановиться и вкручивает ее себе. Пока он не оторвет от земли свою блестящую жопу и не включится в игру, он может так и просидеть на корточках у основания кучи. А игра в том, чтобы хватать. За этим мы и приехали в школу — чтоб научиться хватать. Есть лишь один путь добраться до верху — пролезть. Мы с сестрой Эсмеральдой из Коммунистической евангелистской ассоциации сошлись по крайней мере в одном: забудь, что твоя кожа цветная. Твой доллар такой же зеленый, как и у остальных.
Репа Шварц сказал:
— Уилли Мэйз послал мяч через забор — это дало ему четыре очка.
— Совсем рехнулись, алчные вы головы, — заметил Оскар Икс. — Без Исламского братства или другой подобной организации черный человек в любом северном городе меньше чем ничто. Его там просто нет, на его месте дыра. Когда нашего брата из Второго храма забирают эти дьяволы-полицейские, мы отправляемся в участок в хороших костюмах, и тогда к нам относятся внимательно. Нас не избивают. Эти дьяволы откладывают в сторону свои дубинки и улыбаются, потому что видят силу.
— Можно иметь силу и без веры в предрассудки, — сказала Эсмеральда.
— Нет, — сказал будущий Эллелу. Слово «костюмы» напомнило ему о том, что он хотел сказать. — Нужна целая гора мифов, чтобы что-то изменилось. Нужен мистер Якуб и остров Патмос, чтобы человек из гетто надел костюм. Оскар, ты говоришь, что Аллах появился в Детройте в тридцатом году в обличье торговца макинтошами по имени У. Д. Фард и исчез в тридцать четвертом; христиане говорят, что Он появился в Иерусалиме в тридцатом году и затем исчез в тридцать третьем. К чему привели эти невероятные слухи? Рабы на частицу дюйма приподняли голову. Достаточно ли такого результата? Да. Ничто меньшее вообще не даст никакого результата. Диктатура пролетариата, божественность того или иного странника... ключевой вопрос не в том, можете ли вы это доказать. Но дает ли это нам возможность управлять реальностью, которая иначе задавит нас?
Голос его звучал напряженно, проникновенно. Эллелу видел по лицам сидевших в кабинке, что его ораторское выступление не абсурдно или не только абсурдно. Конечно, он имел в виду не мелкие заботы этих американцев, даже беднейшие из которых по африканским меркам являются богачами, — в его мозгу шевелилась смутная идея, связанная с далеким Кушем. Кэнди положила бледную руку на его руку и похлопала в утешение, что такое будущее никогда не осуществится, или возвращая его в действительность этого момента, этих чужеземных акцентов, этих обильных возлияний, этого уютного бара, этого «сезона быка».
За палаткой раздались выстрелы — хлопки, затем вой, и пригоршни песка полетели во все стороны. Купленные на распродаже старые «М-16», которыми были вооружены охранники каравана, не заставили себя ждать с ответом и застрекотали сквозь стоны и топот ног. Мимо бежали люди. По стенам палатки замелькали тени. Молчаливая комедия людей, сражающихся за жизнь. Эллелу, подмяв под себя Шебу, скатился вместе с ней с подстилки на песок в углу, куда убийца едва ли станет стрелять. Его мозг, задействованный критической ситуацией, стал строить логические предположения — нервы работали с быстротою молнии. Словно под микроскопом, он отчетливо увидел блестящий слой пота и песка на шее Шебы, заметил, что ожерелье из прекрасных камней ляпис-лазурита порвалось от его резкого броска на ее защиту. Он прикинул, выяснена ли его личность, решил, что это возможно 50 на 50 (Мтеса, рассказавший Эзане о таинственном грузовике, оказался двурушником) и что оставаться в палатке, в своей непрозрачной пулепробиваемой призме анонимности, безопаснее, чем выскочить туда, где гуляет ветер и песок, в крики, в бесцветие. В промежутки между залпами он развлекался, отыскивая среди гранул песка крошечные бусинки ляпис-лазурита, которые растеряла Шеба и которые было бы легче найти, сохрани они свою блестящую синеву. Внутренним ухом он отделял дружеские выстрелы от выстрелов налетчиков и по слуху определил, что цепь последних не приближалась, а, наоборот, отступала в пустыню сообразно истине, что в наших человеческих делах ничто не имеет значения — велик Аллах. Такбир!
Эта истина озарила Эллелу во всем своем величии не в деревне анимистов, а далеко от дома, когда студенты национальных меньшинств в колледже Маккарти в веселой дымной пьяной атмосфере молодого эгоизма и сексуальной возбужденности выхватывали личное оружие, чтобы сдержать напор окружающего их крикливого мира белого человека. С помощью Оскара Икса молодой Хаким вновь открыл для себя ислам и вместе с черным американцем ездил в главный храм — Второй храм Элиа Мухаммеда в Чикаго и в ближайший, не столь величественный Третий храм в Милуоки. Среди этих братьев в строгих костюмах и сдержанных, скромно одетых сестер в тюрбанах к будущему Эллелу, радушно принятому и тем не менее удерживаемому на расстоянии как африканец, вернулась память о достоинстве обитателей пустынных просторов его континента, о бескрайних небесах и саваннах, о его коричневых людях.
Последующее обсуждение событий в растревоженном караване не привело к выяснению цели налета. Ничто не было взято, ни одна переметная сума. Несколько пустых бутылок с надписью «Московская особая водка», брошенных кричавшими и стрелявшими наездниками верблюдов, закутанными в тагильмусты, давали ключ к разгадке.
— Это были, — доверительно сказал президент Шебе, — либо туареги, опьяненные взятками от ЦРУ, либо переодетые цээрушники, вознамерившиеся показаться русскими, либо русские, которые своими неуклюжими нахальными попытками оставить такие очевидные следы хотели намекнуть, что это были цээрушники.
У Сиди Мухтара было другое мнение.
— А ты знаешь, — сказал он, — что в Балаке все еще существуют налетчики-работорговцы?
— Это умерло вместе с Типпу Тибом, — презрительно фыркнул Эллелу.
— Не совсем, — сказал водитель каравана, и обветренное лицо мерзавца пошло морщинками от некой скрытой причины для юмора. — Теперь это происходит с большим отбором. Рынок делает ставку не на количество, а на качество.
— Но за кем же они охотятся? — спросил Эллелу, делая вид, будто не понимает, что он сам, президент, является главной добычей в караване.
Сиди Мухтар подмигнул, указывая на закамуфлированную палатку диктатора.
— Красивая женщина, — просто сказал он.
Тени, ангелы, опасности, грузовики на дороге, радиоволны в воздухе, окружающем нас. Происшествие неощутимо промелькнуло — вот так же в Висконсине ночью среди снегов, не белее бедер и боков Кэнди, поблескивавших среди эротически перекрученных простыней, вдруг раздавался вой сирены, она блеяла и била по кирпичам, по плющу, по подоконникам, шпилям и силосным башням Фрэнчайза. На последнем курсе Кэнди получила разрешение снять комнату вне городка вместе с другой девушкой, которая по своим эротическим соображениям большую часть времени проводила в Грин-Бей. Эта комната над конторой агента по недвижимости была до вторжения синего цвета белая с черным. Черный любовник приподнимался на локте, а белая возлюбленная поднимала голову, чтобы вернуть его к тому, чем они занимались, к их близости, не имевшей никакого отношения к беспорядкам, частица которых пронеслась мимо, а другие частицы — пульсирующие красные огни пожарных машин или машин «скорой помощи» — через минуту последуют. В эту минуту рамки офортов, зеркала, рисунок на обоях — все стало серым, серым на сером, самыми ярко-серыми были рамы окон, отделявших их от внешнего мира, чьи смертоносные конвульсии проносились мимо, словно гигантские крылья снежной бури. Их любовное борение, смешение их влаги, их дыхание — все приостановилось, пока мимо проезжали сирены. Не за ним ли едет полиция? Он знал, что в некоторых из этих штатов слияние кож разного цвета считается преступлением. Ему могут накинуть веревку на шею за то, что его член вошел в ее влагалище. Да и черные мусульмане не поощряют соитие с неправоверной, а тем более с голубоглазой дьяволицей. В годы пребывания здесь ему доставляло удовольствие жить на грани конфликта, когда Оскар Икс вез его по тучной земле белого человека в побитом, но вполне дееспособном и мощном «Олдсмобиле-49» и радио передавало песни в исполнении Дины Вашингтон и Кея Старра, тогда как ехали они в исламский храм в трущобах одной из столиц Среднего Запада, где их могли бы остановить и обыскать хмурые ирландцы-полицейские или приставить им к горлу нож неверующие молодые хулиганы такого же, как они, цвета кожи. Всюду подстерегают опасности, пролетающие, проскальзывающие мимо.
