Пер был нормальным – он заезжал за ним на своём драном старом «жуке», заинтересованно кивал и помнил, кто и что говорил. А Томми, откинувшись на спинку сиденья, по двадцать минут рассказывал о себе самом. Общаться с ними было проще, чем не общаться, и именно с Пером и Томми он провёл последний вечер перед военными сборами.
Сам факт того, что надо ехать в Карлстад и пожертвовать два дня своей жизни на это шоу, уже раздражал. Армия и военное дело Мартину никогда не нравились. Работать в группе. Выполнять команды. Претерпевать лишения. Стричь волосы, уже отросшие до той длины, которая всякий раз заставляла маму спрашивать, не пора ли ему сходить к парикмахеру, пока Кикки однажды вдруг не простонала: «Мама, ему так надо» (редкий пример, когда сестрица приняла сторону брата, ничего для себя не выгадав). Обзавестись сослуживцами и до конца жизни обращаться друг к другу по фамилии, судорожно пытаясь пробудить давно исчезнувшее и подёрнувшееся паутиной чувство рядового Карлсона образца 91.
Они обсуждали это весь весенний семестр.
– Можно пойти в альтернативщики, – говорили одни, но это казалось бессмысленным. Тогда уж лучше поступить как Густав и отказаться совсем. (Хотя неизвестно, возможно, Густав вообще не окажется в ситуации, когда ему придётся отказываться: склонность ко всяческим болезням, близорукость, непрерывное курение и полное отсутствие мышечной массы делали его несопоставимым с самой идеей армии.) Они обдумывали разные способы откосить. Симулировать расстройство психики? Проблемы с наркотиками? («Нет, это слишком круто», – говорил Густав.) Признаться в том, что ты гомосексуалист? Нацик или сталинист? Прийти в чулках в сеточку? Завернуться в ковёр и объявить себя долмой? У Густава был знакомый, который не спал три ночи, а потом пришёл к психологу и заорал, что хочет стать морпехом, и начал биться головой о стол. Второй явился в стельку пьяным. Третий дал взятку частному психологу, и тот выдал заключение о непригодности для несения военной службы.
– Но это, пожалуй, немного аморально, – заметил Густав.
– То есть разыгрывать психа морально, а давать взятку нет?
– Это сильнее бьёт по системе.
– Это в любом случае бьёт по системе.
Но со временем Мартин смирился с этой мыслью. О’кей, семь с половиной месяцев к чертям собачьим. О’кей, будет неудобно и тяжело. О’кей, придётся выполнять какие-то команды (само слово «команда» – это уже что-то из мира животных). Но, с другой стороны, он получит права, и к тому же требование ОТСЛУЖИВШИЙ В АРМИИ часто встречается в рубрике «Вакансии», которую он иногда просматривает, прикидывая возможности для альтернативных заработков на период становления его как писателя. Может, его отправят в Шёвде или какой-нибудь другой относительно цивилизованный гарнизон. Может, он там даже как-то отличится. Удивит начальство умом и упорством, победит в каких-нибудь состязаниях и будет выносливо преодолевать долгие марш-броски. Однажды в пять утра он дошёл из другого конца города до дома, потому что не успел на последний трамвай.
И вот, в тот вечер накануне призыва – розовый, летний, как будто только что наступивший вечер, который будет притворяться ранним до самой темноты – они с Пером и Томми отправились в «Спрэнгкуллен» или «Эрролс», уселись там в самом прокуренном углу, смеялись над тем, что рассказывала им какая-то симпатичная девица, и, поднося ей зажигалку, Мартин мысленно писал очередное письмо Густаву. Было ещё светло, они купили картофельный салат, холодное мясо и виноград в «Консуме». У Томми была упаковка пива, что хоть как-то компенсировало эти его раздражающие откровения.
Мартин открыл банку и, с мыслью о предстоящем тестировании на интеллект, пообещал себе выпить ещё максимум две.
– Изображать психа не имеет смысла, – сказал Томми, поправив на шее пёстрый платок, который носил не снимая. – В виде наказания они пошлют тебя в Буден или Освенцим.
– Альтернативная служба – это неплохо, – заметил Пер.
– Если повезёт, попадёшь в спецвойска, – произнёс Томми. – Одиннадцать месяцев. Без особого разрешения никуда не отлучиться, могут только через государственную границу перебросить.
Мартин махнул рукой, отпугивая пчелу, кружившую над ветчиной.
– Вот чёрт! – Тыльная сторона ладони горела, он сморщился и потёр место укуса. По руке расползалось красное пятно.
– Эта дрянь меня ужалила. Это опасно?
– Не-а, – ответил Томми.
– Возможно, – задумался Пер, – если у тебя аллергия. У тебя есть аллергия?
– Откуда я знаю. Меня раньше не кусали.
– Успокойся, – сказал Томми. – Выпей пива.
– Можно я посмотрю твою руку? – строго спросил Пер. Мартин вспомнил, что в армии он служил санитаром.
– Ничего же страшного?
– Ну, у тебя же никогда не было сыпи на шее?
– Какой ещё сыпи? – Голос предательски сорвался.
Пер закатал Мартину рукав рубашки, предплечье было покрыто красными точками, напоминающими комариные укусы.
– Похоже на сыпь при крапивнице. Нам, наверное, надо… – нахмурив лоб, Пер бросил взгляд в сторону трамвайной остановки, – надо поехать в больницу.
– Я в любом случае останусь, – сказал Томми.
Когда они ждали трамвай до Сальгренской больницы, Пер велел Мартину сесть на скамейку. Живот у него свело, его подташнивало. Было трудно наполнять воздухом лёгкие, а голова казалась слишком лёгкой. Голос Пера звучал как будто вдалеке, и когда Мартин поднялся, чтобы зайти в трамвай, всё вокруг вдруг закружилось.
– Ищи в этом светлые стороны, ты точно получишь освобождение от армии, если у тебя аллергия на укусы пчёл. Как ты?
– Дерьмово…
– Что ты сказал?!
Слова казались огромными и не помещались во рту. Мартин попытался повернуть голову, но она оказалась настолько тяжёлой, что он сел, сложившись пополам, и пытался дышать, но чем больше он пытался, тем меньше воздуха поступало, перед глазами потемнело…
– Ты пьян? – раздался женский голос, и это было последнее, что услышал Мартин перед тем, как впервые в жизни упасть в обморок.
ЖУРНАЛИСТ: За годы работы издательство «Берг & Андрен» выпустило довольно много учебной литературы. Как бы вы охарактеризовали ваше отношение к образованию?
МАРТИН БЕРГ: Моё отношение к образованию… [Наклоняется вперёд, пьёт воду из стакана.] Образование и образованность – это ведь далеко не всегда одно и то же, так? Можно получить образование, научившись лишь правильно отвечать на экзаменационные вопросы, и ничему более. Образованность – это другое. Если мы говорим о гуманитарной или художественной области, то молодой человек здесь неизбежно необразован. Неважно, сколько он учился или насколько умён: он молод, он ещё не жил и поэтому другим быть не может. И всё же есть, пожалуй, один аспект образованности, который… [Замолкает, хмурит лоб.]
ЖУРНАЛИСТ:…который?..
МАРТИН БЕРГ: Да, который имеет отношение к способности использовать собственный жизненный опыт. И если ты не признаешь факт
