Наплававшись, я лениво плескался в воде и тут услышал стук копыт и поскрипывание колес на мосту. Я поплыл вниз по течению и окликнул девушек, когда открытая повозка выехала на середину моста. Они остановили лошадь, и сидящие сзади привстали, опираясь на плечи подруг, чтобы получше меня разглядеть. Они были очень милы, когда, сгрудившись наверху в повозке, глазели на меня, словно любопытные лани, вышедшие из чащи на водопой. Нащупав дно неподалеку от моста, я встал и помахал им рукой.
- Какие вы хорошенькие! - прокричал я.
- Ты тоже! - отозвались они хором и залились смехом. Анна Хансен натянула вожжи, и они поехали дальше, а я зигзагами поплыл обратно к своему убежищу и вскарабкался на берег под укрытием склонившегося к воде вяза. Обсохнув на солнце, я не спеша оделся: мне не хотелось уходить из этой зеленой беседки, куда сквозь листья винограда так весело заглядывало солнце, а с кряжистого вяза, опустившего ветви к самой воде, доносился громкий стук дятла. Идя обратно к мосту, я то и дело отколупывал маленькие чешуйчатые кусочки известняка в руслах пересохших ручейков и крошил их в пальцах.
Когда я дошел до лошади Маршалла, привязанной в тени, девушки уже разобрали корзинки и отправились вниз по восточной дороге, которая вилась по песку среди кустов. Я слышал, как они перекликались. Бузина не любит тенистых расселин, она росла внизу, на горячем песке вдоль реки; там ее корни всегда оставались влажными, а верхушки грелись на солнце. В то лето она цвела необыкновенно обильно и пышно.
По тропинке, проложенной скотом, я прошел через густую низкую поросль и остановился на краю отвесного обрыва. Добрый кусок берега здесь был отхвачен весенним паводком, и кусты бузины, прикрывая рану, цветущими террасами спускались к самой воде. Я не стал рвать цветы. Знойная тишина навевала на меня покой и сонливость. Кроме громкого монотонного жужжания диких пчел да веселого плеска воды внизу, ничего не было слышно. Я наклонился над обрывом, чтобы выяснить, какой это ручеек так звенит, оказалось, прозрачная струйка бежала по песку и гравию, отделенная от мутного русла реки длинной отмелью. Там, на берегу, сидела Антония, одна среди похожих на пагоды кустов бузины. Услышав меня, Антония посмотрела наверх и улыбнулась, но я заметил, что она плачет. Я быстро съехал вниз и, усевшись на теплом песке рядом с ней, спросил, в чем дело.
- Эти цветы так пахнут - я вспомнила родину, Джим, - тихо сказала она. - Дома у нас их было много-много. Они росли прямо во дворе, и папа поставил под кустами зеленую скамейку и стол. Летом, когда кусты цвели, он любил сидеть под ними со своим другом, тем, кто играл на тромбоне. Когда я была маленькая, я всегда подходила поближе, чтобы послушать, о чем они говорят - интересные у них были разговоры! Здесь таких не услышишь.
- О чем же они говорили? - спросил я.
Она вздохнула и покачала головой.
- Ну, мало ли о чем! О музыке, о лесе, о боге и о своей молодости. Внезапно Антония повернулась и заглянула мне в глаза: - Слушай, Джимми, а может, папина душа теперь там, дома?
Я рассказал ей, как почувствовал, что душа ее отца рядом со мной в тот зимний вечер, когда дедушка с бабушкой уехали к ним, узнав, что мистер Шимерда умер, а меня оставили одного. Рассказал, как решил, что душа возвращается к себе на родину, и признался, что даже сейчас, когда я проезжаю мимо его могилы, я всегда представляю, что он где-то в своих родных полях и лесах.
Ни у кого не видел я таких добрых и доверчивых глаз, как у Антонии; казалось, они, не таясь, излучали любовь и преданность.
- Почему ты не сказал мне об этом раньше? Мне было бы спокойней за него. - Немного помолчав, она продолжала: - Ты знаешь, Джим, отец и мать у меня совсем разные. Он мог не жениться на ней, все его братья поссорились с ним из-за этой женитьбы. Я слышала, как старики там, дома, об этом шептались. Говорили, что надо было ему откупиться от матери и не брать ее за себя. Но он был старше ее и очень добрый, не мог он так поступить. Он жил со своей матерью, а моя мать была бедная девушка и приходила к ним помочь по хозяйству. Когда отец женился на ней, бабушка перестала ее даже на порог пускать. Я была в доме у бабушки всего один раз, когда ее хоронили. Правда, странно?
Пока она рассказывала, я улегся на горячий песок и сквозь плоские зонтики бузины глядел в синее небо. Было слышно, как, жужжа, выводят свой напев пчелы, но они оставались на солнце, над цветами, и не спускались в тень листвы. Антония в этот день казалась мне совсем прежней, как в ту пору, когда девочкой приходила к нам с мистером Шимердой.
- Тони! Когда-нибудь я поеду на твою родину и отыщу тот городок, где ты выросла. Ты его хорошо помнишь?
- Знаешь, Джим, - сказала она серьезно, - если бы я очутилась там глубокой ночью, я все равно разыскала бы дорогу куда угодно и даже в соседний городок, дальше по реке, где жила бабушка. У меня ноги сами помнят все тропинки в лесу, все корни, о которые можно споткнуться. Я никогда не забуду родные места.
Ветки наверху затрещали, и над краем обрыва показалось лицо Лены Лингард.
- Эй вы, лентяи! - крикнула она. - Здесь столько бузины, а они разлеглись на песке! Вы что, не слышите, как мы вас зовем?
Разрумянившаяся, совсем как в моих снах, она склонилась с обрыва и принялась разрушать наши цветущие пагоды. Я впервые видел ее такой усердной, она даже запыхалась, а на пухлой верхней губе выступили капельки пота. Я вскочил и бегом взобрался наверх.
Уже наступил полдень и стоял такой зной, что листья карликовых дубов и кизила начали сворачиваться, показывая серебристую изнанку, и поникли, будто увянув. Я втащил корзинку с нашими завтраками на вершину одного из меловых утесов, где даже в самые тихие дни дул ветерок. Корявые низкорослые дубы с плоскими кронами отбрасывали легкую тень на траву. Внизу виднелись извивы реки. Черный Ястреб, приютившийся среди деревьев, а дальше равнина мягко холмилась, пока не сливалась с небом. Мы различали даже знакомые фермы и ветряки. Девушки показывали мне, где фермы их родителей, и наперебой рассказывали, сколько земли в этом году отведено под пшеницу, сколько под кукурузу.
- А мои старики, - сказала Тина Содерболл, - засеяли двадцать акров рожью. Ее перемалывают на мельнице, и хлеб из нее очень вкусный. С тех пор как отец взялся выращивать рожь, мать стала вроде меньше тосковать по дому.
- Вот, верно, досталось нашим матерям, когда они сюда переехали и надо было приучаться ко всему новому, - подхватила Лена. - Моя раньше жила в городе. Она говорит, что слишком поздно начала хозяйничать на ферме, так до сих пор и не привыкла.
- Да, многим старикам тяжело пришлось здесь, в чужой стране, задумчиво сказала Анна, - моя бабушка теперь совсем слабая, и в голове у нее мутится. Она забыла, где она, ей чудится, что она дома, в Норвегии. Все просит мать отвести ее к морю, на рыбный базар. И все время требует рыбы. Я, как еду домой, всегда везу ей какие-нибудь консервы - макрель или лосося.
- Фу, ну и жарища, - зевнула Лена. Сбросив туфли на высоких каблуках, которые она имела глупость надеть, она лежала под дубом, отдыхая после яростной атаки на бузину.
- Иди-ка сюда, Джим, у тебя в волосах полно песка, - позвала она меня и начала медленно перебирать мои волосы.
Антония оттолкнула ее.
- Так песок не вытряхнешь, - резко сказала она. Тони задала мне настоящую трепку, а под конец даже слегка шлепнула по щеке. - Не носи ты больше эти туфли, Лена. Они же тебе малы. Отдай их лучше мне для Юльки.
- Пожалуйста, - добродушно согласилась Лена, подбирая под юбку ноги в белых чулках. - Ты Юльку с головы до ног одеваешь, да? Жаль, отцу не повезло с машинами для фермы, а то и я могла бы больше покупать своим сестричкам. Только к осени все равно куплю Мери пальто, даже если мы за этот несчастный плуг не расплатимся!
Тина спросила, почему бы ей не подождать до рождества, когда пальто подешевеют.
- Что же мне-то говорить, - добавила она, - дома без меня шестеро, мал мала меньше. И все воображают, что я богачка, ведь я всегда приезжаю к ним нарядная. - Она пожала плечами. - Но вы же знаете, как я люблю игрушки. Вот я их и покупаю, а не то, что моим нужно.
- Я тебя понимаю, - сказала Анна. - Когда мы сюда приехали, я была совсем маленькая, и жили мы в такой нужде, не до игрушек было. Как я убивалась, что сломали мою куклу - мне подарили, когда мы уезжали из Норвегии. Какой-то мальчишка на пароходе разбил ее, я его до сих пор ненавижу.
- Ну зато здесь на тебя, как и на меня, живые куклы посыпались - только успевай нянчить, - насмешливо заметила Лена.
- Да уж, младшие рождались один за другим. Но мне это нравилось. Я в них души не чаяла. Самый маленький, которого мы так не хотели, теперь у нас любимец.
Лена вздохнула.
- Вообще-то дети ничего, если только они не зимой родятся. Наши почти все как раз на зиму угождали. Прямо не знаю, как мать выдержала. Вот что я вам скажу, девушки, - она вдруг решительно села, - хочу забрать мать из нашей старой лачуги, где она живет уже столько лет. Мужчины ничего не сделают. Джонни - старший брат - надумал жениться, так он будет строить новый дом, но уж не для матери, а для невесты. Миссис Томас говорит, что я скоро смогу переехать в другой город и начать там собственное дело. Ну, а если не обзаведусь мастерской, возьму и выйду замуж за богатого игрока!
