прописанные в уставе караульной службы.
Бросил я пост, побежал, на бегу достаю из подсумка газету «Фрунзевец» ее в ТУРКВО издавали. Читать ее конечно никто не читал, но другой бумаги не было.
Успел, не опозорился. Возвращаюсь на службу в боевой строй с пустым кишечником и песней в душе. Уж так мне хорошо стало. Глянул на пост и тут же подурнело.Стоит у поста номер один мой командир взвода он же начальник караула лейтенант Петровский, а рядом с ним дежурный по бригаде командир двенадцатой роты капитан Тычин.
-Товарищ лейтенант за время несения службы происшествий не случилось, - сдури докладываю я и весь замер.
За самовольное оставление поста, за то, что бросил я беззащитной воинскую святыню, меня должны немедленно снять с караула, посадить под арест, а потом отдать под суд. Начальнику караула должны впаять строгий выговор с занесением в личное дело (т.е. надолго испортить парню карьеру), командиру моей роты указать на неполное служебное соответствие (т.е. пригрозить отстранением от командования ротой).
-Саша, - спокойно не глядя на меня, обращается дежурный по части к начкару, - ты с этим уродом сам разберись, а я пошел.
Капитан уходит, а я стою у знамени части: «не жив не мертв».
-Ну и в чем дело? – тихо спрашивает меня начкар.
Объясняю, сильно стараюсь чтобы голос не дрожал, не очень то и получалось. Сашка Петровский молча уходит в караульное помещение, затем возвращается и приносит две таблетки активированного угля. Таблетки я выпил, полегчало, дальше караул прошел без происшествий. Это только присказка, а сказка впереди.
Только с караула сменились, так меня сразу вызывают к ротному.
-Мне дежурный по части сообщил о вашем поступке, – испепеляя меня взором, начал говорить командир роты.
Я стою в офицерском помещении по стойке «смирно» и знаю: пощады не будет. Желудок жалобно урчит, душа в пятках.
-Вы что это себе позволяете товарищ ефрейтор?! – не надеясь получить совершенно ненужный ему ответ и повысив голос, спрашивает капитан Акосов.
Что он мне потом еще сказал, я вам передать не могу, но смысл был такой: «что раз такой нехороший солдат и навязался на его голову, то он его или убьет, или превратит в хорошего бойца». Ротный у нас гиревик был, мастер спорта, гирька 32 кг. у него в ручках как пушинка летала. Дальше я стал летать в помещении как та пушинка и все искал пятый угол. Помещение небольшое было, и потому пятый угол я нашел довольно быстро, вышиб головой дверь и вылетел на белый свет, без видимых повреждений.
Так если бы это только один случай был, увы нет.
В батальонной батарее СПГ [2] у меня земляк служил. Танков у духов и в помине не было, стрелять из СПГ не по кому, вот потому-то батарейцы в основном несли службу в боевом охранении. Ребята отлично устроились. Сами оборудовали блиндажи, всячески территорию батареи облагородили, с местным населением афганцами наладили взаимовыгодное сотрудничество. Батарейцы им деревянные ящики от боеприпасов поставляют, те им жратву на выбор. Кудряво жили, я так им завидовал. Но самое главное брага у них почти не переводилась и даже свой самогонный аппаратик умельцы сварганили. Принес я земеле сувениров, пару ручек и китайский фонарик, что взял на последней операции. Пока «за жизнь» болтали, он меня самогонкой угощал и еще в дорогу фляжку с бражкой дал. Возвращаюсь я в роту песенку распеваю весь такой счастливый ну просто до потери бдительности счастливый и не вижу, что мне навстречу тигром крадется «корейский фельдмаршал» Эн. Он как раз в эту батарею с проверкой шел. Эн и сам выпить не дурак, вот и был возмущен до глубины души, тем что никак у батарейцев не может найти и конфисковать аппарат и наличный самогон. Батарейцы свое «личное счастье» отлично прятали. Но «корейский фельдмаршал» Эн попыток не оставлял и частенько их навещал. Когда я начальника штаба батальона капитана Эн заметил, то бежать было уже поздно. Память у Эн военная была, и личный состав батальона он не только в лицо помнил, но и по фамилиям и прозвищам знал.
-А позор татарского народа! – радостно приветствовал он меня, зловеще сощурив и без того узкие глазки.
Сам Эн был корейцем, отсюда и прозвище «корейский фельдмаршал».
Дело было летом и форма одежды у меня была соответствующая. Обут в трофейные раздолбанные и дырявые кроссовки, на потрескавшемся кожаном ремне висит фляга, на груди болтается пулемет, на чреслах длинные выцветшие сатиновые трусы, вот и вся форма. Сам длинный худющий, наголо стриженный, дочерна загорелый с облупленным толстым носом. Но невзирая на внешний вид позором я себе не считал. С подогретой алкоголем обидой я напомнил Эн что это Корея входила в монгольскую империю, а не наоборот, и кто является позором своего народа вопрос дискуссионный. Спорить Эн не стал, обнюхивать тоже, и так ясно что солдат пьян.
-Где эти мерзавцы самогон прячут? – закричал Эн и потом вкрадчиво пообещал, - скажешь, я забуду, что тебя встретил. Нет? Не взыщи!
-Да вы что товарищ капитан уху ели? – совершенно искренне возмутился я и от крайнего изумления развел руками.
Эн не стал визжа цитировать уставы, этот офицер службу знал. Не разоружая меня, но отобрав флягу с брагой, он предложил мне следовать за ним. Я чуть расстроившись побрел в штаб батальона. Эн зашел в штаб, я остался мяться у порога. Через пару минут Эн выходит из помещения в руках у него две пары боксерских перчаток.
-Ну алкаш! – протягивая мне перчатки без улыбки заметил Эн, - Посмотрим на что ты способен.
За пять лет до призыва я аж три месяца занимался боксом, и был даже удостоен третьего юношеского разряда. Об этом я честно перед боем предупредил офицера. Капитан только ухмыльнулся, он то был мастером спорта по боксу. Прямо на первой минуте схватки я был нокаутирован. Вставать с земли не хотелось, но Эн бесцеремонно толкнув меня ногой предложил продолжить поединок. Выблевав выпитый самогон, я с трудом поднялся и продолжил бой. Три нокаута, за две минуты, вот результат поединка между пьяным и наглым солдатом и трезвым, злым «корейским фельдмаршалом». На третьей минуте раунда уже протрезвев я все же умудрился боковым справа заехать Эн по широкой скуле. Капитан разозлился не шутя и так мне двинул, что я только почувствовал как кто-то поливает меня водой. Открываю глаза, фокусирую взгляд, льет из канистры на меня воду батальонный писарь. Осторожно осматриваюсь, Эн в пределах видимости нет. Облегченно вздыхаю и с трудом встав поплелся в расположение роты. Голова гудит, бровь рассечена, губа разбита, сам
