Валерий Иванович как будто зацепился и снова мысленно вернулся к нечаянно проскочившему слову «магия».
«Магия, ма-гия… Какое все же необыкновенное и загадочное слово. Да, несомненно, очень необычное и певучее в произношении слово — магия! Сколько же за ним кроется всяческих загадок и разных тайн… — Валерий Иванович, словно очнувшись, покрутил по сторонам головой. — Да, скоро уже появится и знакомое здание театра… Хм, интересно, и почему оно ко мне прицепилось, это слово, как какая-то надоедливая строчка из песни или голодная бродячая собака в ожидании хоть самого маленького кусочка, но чего-нибудь из съестного…».
Шумилов почувствовал, что непонятно почему вдруг стал волноваться.
«Магия чисел, магия слов, магия голоса, магия взгляда, магия обаяния… Слова, слова, слова. И чаще всего за этим кроются простой элементарный обман и мошенничество, скрытые до времени от глаз человеческих. Желаемое пытаются выдать за действительное, которого попросту нет! Да нет, не существует, а с помощью разных уловок и ухищрений морочат наивным и доверчивым людям головы. Но ведь есть же в жизни и настоящая магия, настоящая сила, подвластная очень и очень немногим, которую ему когда-то пришлось наблюдать лично…»
Перед Валерием Ивановичем вдруг ярко и образно всплыли картины пятнадцатилетней давности, когда он, будучи секретарем партийной организации крупного предприятия, по своей наивности и убежденности в правоте марксистско-ленинского учения до поры до времени как раз и не верил в реальность того, что крылось за этим понятием и словом. А когда столкнулся, то не сразу понял и распознал… Да и попробуй распознай, убедись, согласись, если от всего этого крыша у тебя не съедет.
Тогда все пронеслось, словно как в сказке, а вернее, как в сумбурном и красочном сне. Когда вдруг неожиданно, как острая заноза, временами впивались упрямые вопросы: «Неужели это происходит со мной? И неужели это вообще может происходить?» Но ведь было же, было, черт возьми! И пусть абсолютное большинство читателей, тех самых людей, которые нашли в себе терпение и силы прочитать написанную и выпущенную им за это время книгу, полагают, что все рассказанные им события всего лишь плод его необузданной фантазии. Этакая красивая сказочка для взрослых, как, например, «Тысяча и одна ночь»… Но он-то, как никто другой, отлично помнит и знает, что это случилось в действительности. Это было, существовало, хотя в эти события на самом деле и немыслимо трудно было поверить…
Валерий Иванович от волнения даже остановился.
Ну вот, опять вспомнил и опять разволновался. И ничего удивительного. Можно ли к тем фактам относиться спокойно, равнодушно, без всяких, как говорится, излишних треволнений? Даже сейчас. Любому наивному дурачку понятно — конечно же, нет! Те самые три дня фактически коренным образом поломали все его былое мировоззрение, круто изменили жизнь и его самого. Как будто он заново родился и только в сорок лет начал заново жить. Да и сама жизнь с той поры изменилась. Разве можно было тогда даже помыслить, а уж не то что представить, что никакого Политбюро ЦК КПСС в скором времени не будет и в помине, как не будет и самого государства с близким и с детства знакомым названием СССР. А ведь глава могущественного ведомства неоднократно ему намекал…
Валерий Иванович попытался оживить в памяти образ того самого, кто представился ему тогда при первой встрече до смешного буднично и просто — Петром Петровичем Воландиным, а на самом деле был никем иным как… и тут же неожиданно совсем рядом услышал отчетливый вопрос:
— Извините, у вас лишнего билетика случайно не найдется?
От неожиданности Шумилов даже вздрогнул. А очнувшись, увидел, что незаметно для себя уже добрел до самого театра, где у входа царило обычное для таких мероприятий оживление, и что на него вопросительно смотрит какой-то незнакомый загорелый мужчина с чуть приплюснутым, как у боксера, носом, одетый в отличный черный костюм. И, скорее всего, именно этот франтоватый незнакомец и задал ему довольно странный вопрос насчет лишнего билетика. Почему странный? Да потому, что на подобные мероприятия чаще всего люди не бежали сломя голову сами, а с целью заполнения зрительного зала с ними заранее проводилась агитационная разъяснительная работа. А этот, посмотрите-ка, сам напрашивается на билет, желая оказаться среди зрителей.
Вообще-то ради справедливости надо сказать, что в самом начале, когда Вера Николаевна неожиданно отказалась пойти вместе с ним в театр, и никто из детей тоже не пожелал составить ему компанию, он хотел второй невостребованный билет просто куда-нибудь выбросить. Ну да, выбросить, подумаешь, какая невидаль! Но в последний момент почему-то отказал себе в этом удовольствии, и как вышло, совсем не напрасно.
— Прошу прощения за рассеянность, но это вы сейчас задали мне вопрос насчет лишнего билета? — как бы еще сомневаясь в подобном факте, переспросил щеголеватого мужчину Шумилов.
— Ну да, верно, вы не ошиблись. Именно я вас об этом и спросил, — подтвердил, улыбнувшись, незнакомец.
— Ну что ж, честно говоря, вы оказались на удивление удачливы, — проговорил Шумилов, — у меня как раз имеется один лишний билет, который мне сегодня уж точно не пригодится. С удовольствием передам его в ваши руки. — И с этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака и передал незнакомцу второй пригласительный билет.
— Премного вам благодарен, — как-то странновато, то ли уж на старый манер, то ли уж с долей иронии выразил свое удовлетворение неизвестный. — Скажите, я что-нибудь должен вам за него? — стрельнул он карими живыми глазами из-под густых кустистых бровей.
— Да ну что вы, что вы. Это всего лишь благотворительный концерт, и все билеты, естественно, бесплатны, — тут же, поправив очки, отмахнулся Шумилов, — перестаньте, даже неудобно об этом и говорить. Пожалуйста, берите, ведь, насколько я понимаю, вам это очень нужно? — глянул он вопросительно. — Так?
— Очень, — тряхнув головой, согласился неизвестный.
— Ну, вот и берите… А мне второй билет ни к чему.
— О, мадонна! Еще раз вам большое спасибо. Но что удивляться, такое уж, к сожалению, сегодня выдалось время. Люди здорово изменились. Все вокруг даже в незначительных мелочах ищут для себя хоть какую-то выгоду. Есть спрос, есть и предложение. И только хорошо воспитанные бескорыстные люди не размениваются по пустякам, — пощипав крупный, как во времена Пушкина, бакенбард, отпарировал незнакомец. — Самоуважение — важнейшая вещь в жизни. Так ведь? Но прошу не обижаться на меня за вопрос. — И он тут же направился к входу в театр.
А вот Валерий Иванович после этих простых и понятных слов опять неизвестно почему вдруг здорово взволновался. Что-то в этой манере говорить слышалось очень уж знакомое. Какие-то удивительно знакомые интонации… Кто-то так же рассудительно уже раньше с ним говорил. Но вот кто? Он попытался вспомнить, но в тот же самый момент его окликнул коллега по бывшей работе, и Шумилов естественным образом тут же переключился на него.
Пообщавшись со своими знакомыми, а их в фойе оказалось немало, Валерий Иванович только после третьего звонка, извиняясь и раскланиваясь по ходу движения, пробрался на свое законное место. Неизвестный мужчина уже, похоже, обжил территорию, которая первоначально предназначалась супруге Шумилова, и при появлении Валерия Ивановича одарил его располагающе благодарной улыбкой. Шумилов в ответ ему тоже кивнул, словно старому знакомому. Концерт начался.
Шло время. На сцене, сменяя друг друга, пели, плясали, играли на музыкальных инструментах, рассказывали стихи о войне. Концерт и в самом деле получился неплохой, в воздухе все время порхали нескончаемые аплодисменты, и настроение Валерия Ивановича постепенно улучшалось. Когда же в конце первой половины на сцену вышел известный в городе и далеко за его пределами тенор Анатолий Алдошин, как его называли, местный соловей, которого Шумилов по старой работе знал лично, внутри и вовсе, как по мановению музыкального камертона, тоже все тут же запело. Голос Алдошина, как у известнейшего и любимейшего в свое время Сергея Яковлевича Лемешева, с необычайно мягкими, красивыми обертонами, волновал чувствительную натуру Шумилова, пробегая по его спине и затылку мелкими мурашками и наполняя невольно глаза скупыми слезами радости и ощущением душевного праздника. Валерий Иванович знал, что после таких душевных порывов, как правило, почти всегда наступало состояние вдохновения. Мысль получала ускорение и перелетала от одного образа к другому легко и стремительно, а душа, переполняясь эмоциями, выплескивала на бумагу нужные слова, предложения и даже целые абзацы. Работалось легко и плодотворно.
Шумилов знал, что в такие минуты надо писать, писать и писать, не отвлекаясь, спешить, потому как подобное состояние иногда неожиданно уходит, и сразу же сопутствующие ему легкость и непринужденность тоже куда-то исчезают. Поэтому он иногда себя специально настраивал на работу, слушая музыкальные произведения, которые не оставляли его равнодушным. К таким, без сомнения, можно было отнести почти все творчество группы «Битлз», особенно лирические вещи и сольные выступления членов ансамбля после его распада. Когда-то мальчишкой он увлекся песнями знаменитой ливерпульской четверки и с той поры стал яростным поклонником этих музыкантов. И что интересно: чем старше и мудрее становился, тем отчетливее понимал, насколько безмерно талантливыми были они в сравнении со всеми другими коллективами. Правда, его жена не разделяла эту точку зрения, но это совсем не мешало и не расстраивало. Он просто сделал для себя очевидный вывод, что каждый видит, слышит и понимает настолько, насколько наполнен и своеобразен его личный внутренний мир. Привить или объяснить это чаще всего нельзя. Это дается от рожденья. Это как своего рода болезнь. Увидел, услышал и сразу заболел раз и навсегда, и в дальнейшем уже испытываешь постоянную зависимость и потребность быть рядом с этим источником радости и вдохновения.
