Разумеется, подобная старательность сама по себе еще не есть особая заслуга, но коль скоро именно это достоинство мистеру Теккерею обыкновенно не приписывают, было бы только справедливо о нем упомянуть. Кроме того, на этом примере можно показать, начинающим сочинителям, что он считал необходимым для совершенствования своего труда.
Однако главный интерес этих записей и заметок заключается в том, что они позволяют нам представить себе дальнейший ход событий. Нет нужды публиковать их все - это значило бы просто переписать длинный перечень ссылок на книги, журналы и газеты, содержащих малоизвестные сведения, которые зажгли воображение мистера Теккерея и дали ему возможность так глубоко проникнуть в характеры и нравы. Тем не менее нам хотелось бы дать читателю возможно более полное представление о повести.
Прежде всего, существует любопытное письмо, в котором мистер Теккерей излагает ее план для сведения своего издателя.
Дорогой С.,
Я родился в 1764 году в Уинчелси, где мой отец был бакалейщиком и приходским причетником. Все местные жители промышляли контрабандой.
В нашем доме часто бывал один знатный французский дворянин по имени граф де ла Мотт и с ним немец, барон де Люттерлох. Отец часто возил в Кале и Остенде пакеты по поручению обоих этих господ, и может статься, что я однажды побывал в Париже, где видел французскую королеву.
Мировым судьею в нашем городе был сквайр Уэстон из Приората. В доме обоих братьев Уэстонов собиралось самое изысканное общество в округе. Сквайр Уэстон состоял старостой нашей церкви и пользовался большим уважением. Да, но, прочитав "Ежегодное обозрение" за 1781 год, Вы узнаете, что 13 июля шерифы отправились в лондонский Тауэр, чтобы взять под стражу некоего де ла Мотта, обвиненного в государственной измене. Суть дела заключалась в том, что этот эльзасский дворянин, попав в затруднительное положение у себя на родине (где он командовал полком Субиза), приехал в Лондон и под видом пересылки гравюр во Францию и Остенде снабжал французский кабинет министров отчетами о передвижениях английских сухопутных войск и флотилий. Связным при нем был Люттерлох, уроженец Брунсвика, в прошлом вербовщик солдат, а потом лакей, который состоял шпионом на службе у Франции и мистера Франклина, а позднее выступил королевским свидетелем против ла Мотта, вследствие чего тот был повешен.
Сдается мне, что этот Люттерлох, который служил сначала вербовщиком германской армии во время войны с Америкой, затем лакеем в Лондоне во время бунта Гордона, затем связным шпиона, затем шпионил за другим шпионом, был отъявленным негодяем, вдвойне отвратительным из-за того, что говорил по-английски с немецким акцентом.
Что, если бы ему вздумалось жениться на той очаровательной девушке, которая жила у мистера Уэстона в Уинчелси? Гм-гм! Здесь мне видится некая тайна.
Что, если этот негодяй, желая получить свое вознаграждение от английского адмирала, с которым он поддерживал связь в Портсмуте, оказался на борту "Ройял Джорджа" в тот самый день, когда этот корабль пошел ко дну?
Что касается Джорджа и Джозефа Уэстонов из Приората, то я, к сожалению, должен сказать, что и они были мерзавцы. В 1780 году их обвинили в ограблении бристольской почты, ввиду отсутствия улик признали невиновными, но тотчас же снова предали суду по другому обвинению, на этот раз в подлоге, причем Джозеф был оправдан, а Джордж приговорен к смертной казни. Но бедняге Джозефу это не помогло. Незадолго до суда они с несколькими другими заключенными бежали из тюрьмы Ньюгет, и Джозеф выстрелом ранил привратника, который пытался его остановить на Сноухилле. За это он был предан суду, признан виновным, согласно Закону о Чернолицых, и повешен вместе со своим братом.
Так вот, если бы я оказался невинным соучастником измены де ла Мотта, а также подлогов и грабежей Уэстонов, в какие переделки я должен был попасть?
Я женился на молодой девушке, которой хотел завладеть злодей Люттерлох, и жил счастливо до конца своих дней.
Здесь, как может убедиться читатель, весьма бегло намечен общий план, причем план этот выполнен был далеко не по всем пунктам. В другом письме, которое так и не было отослано по назначению, повествуется о дальнейшей судьбе Дени:
Деда моего звали Дюваль; он был цирюльником и парикмахером по профессии и состоял старостой французской протестантской церкви в Уинчелси. Меня отправили в город Рай на полный пансион к бакалейщику-методисту, с которым он вел дела.
Эти двое держали лодку для рыбной ловли, но вместо рыбы вылавливали большое количество бочонков нантского коньяку, которые мы выгружали на берег - неважно где - в одном хорошо известном нам месте. По наивности своей я совсем еще дитя - выпросил разрешение ездить на рыбную ловлю. Мы обыкновенно выходили в море ночью и встречали корабли с французского берега.
Я научился сплеснивать тросы,
брать рифы на парусах при сильном ветре,
подбирать утлегарь ничуть не хуже самого ловкого из них. Как хорошо я помню тарабарщину французов в первую ночь, когда они передавали нам бочонки! Другой ночью нас обстрелял британский таможенный куттер "Рысь". Я спросил, что это за шарики свистят на воде, и т. д.
Я не хотел больше заниматься контрабандой - меня обратил на путь истинный мистер Уэсли, который приехал в город Рай читать нам проповеди, но это уже к делу не относится...
В этих письмах не фигурирует ни "моя матушка", ни граф де Саверн со своей несчастною женой, а Агнеса существует лишь как "та прелестная девушка". Граф де ла Мотт, барон де Люттерлох и Уэстоны, по-видимому, занимали главное место в мыслях автора - это исторические лица. В нервом письме, упоминая об истории де ла Мотта и Люттерлоха, автор ссылается на "Ежегодное обозрение", и вот что мы там читаем:
5 января 1781 года. - Дворянин по имени Генри Фрэнсис де ла Мотт - имя, которое он носил с титулом барона - был взят под стражу за изменнические действия. Он некоторое время проживал на Бонд-стрит в доме мистера Отли, суконщика.
Поднимаясь по лестнице в канцелярию Государственного секретаря на Кливленд-роу, он уронил на ступеньки несколько бумаг, что было тотчас же замечено курьером, который, войдя вместе с ним к лорду Хилсборо, передал их последнему. По окончании допроса он был заключен в Тауэр по обвинению в государственной измене. Взятые у него бумаги оказались чрезвычайно важными. В числе их находятся подробные списки всех боевых кораблей, стоящих во всех наших верфях и доках, и т. д. и т. п.
В связи с обнаружением вышеупомянутых бумаг позднее был схвачен и доставлен в Лондон Генри Люттерлох, эсквайр, из Уикема, что близ Портсмута. Курьеры нашли мистера Люттерлоха одетым и готовым к выезду на охоту. Поняв, зачем они явились, он не выказал ни малейшего замешательства и с величайшей готовностью отдал им свои ключи... Мистер Люттерлох - немец; он недавно снял дом в Уикеме, в нескольких милях от Портсмута, а так как он держит свору гончих и слывет добрым малым, его охотно принимают местные дворяне..
14 июля 1781 г.- Показания мистера Люттерлоха были настолько важными, что в продолжение всего его допроса судьи не переставали изумляться. Он заявил, что в 1778 году вступил с подсудимым в сговор с целью снабжать французский двор секретными сведениями о британском военно-морском флоте, за каковые вначале получал всего лишь восемь гиней в месяц; однако, убедившись в важности его донесений, подсудимый вскоре положил ему пятьдесят гиней в месяц, не считая множества ценных подарков; далее он сказал, что в случае крайней необходимости он приезжал в город к де ла Мотту почтовым дилижансом, но обычно по условиям их договора посылал ему донесения почтой. Он подтвердил подлинность бумаг, найденных у него в саду; что же до печатей, то они, по его словам, принадлежат мосье де ла Мотту и хорошо известны во Франции. Он ездил в Париж по поручению подсудимого и совещался с мосье Сартином, французским морским министром. Он составил план захвата эскадры капитана Джонстона, за что потребовал восемь тысяч гиней и одну треть судов, которые предполагалось поделить между подсудимым, им самим и его другом, занимающим некий высокий пост, но французский двор не соглашался уступить более одной восьмой части эскадры. Согласившись дать французам возможность захватить командира эскадры, он явился к сэру Хью Паллисеру и предложил ему план захвата французов, который должен был расстроить его первоначальный замысел, представленный им французскому двору.
Суд продолжался тринадцать часов, а когда присяжные после краткого совещания признали подсудимого виновным, ему был тотчас же вынесен приговор. Подсудимый принял свою страшную участь (его приговорили к виселице, дыбе и к четвертованию) с большим самообладанием, но в весьма резких выражениях обрушился на мистера Люттерлоха... На протяжении всего суда поведение его являло собою сочетание мужества, спокойствия и присутствия духа. В то же время он держался учтиво, снисходительно и непринужденно и, смеем сказать, не мог бы сохранить такую твердость и уверенность в столь страшную минуту (хоть он и был справедливо осужден как изменник государству, которое предоставило ему защиту), не будь он - пусть даже и ошибочно - внутренне убежден в своей невиновности, ибо посвятил жизнь служению своему отечеству.
