Ольга Петровна просматривала курсовые работы.
Старик Никитинский что-то писал.
Володя Азаров и Семен Нефедов играли в шахматы.
Попов подошел к ним, спросил:
— Сеня, где методичка?
— Завтра, — сказал Нефедов.
— Слышу уже неделю, — сказал Попов.
— Человек к первенству готовится, — объяснил Азаров. — Не знаешь?
Игра продолжалась.
Попов стоял рядом, изучал положение на доске.
— Дело швах, — сказал Нефедов. — Твоя ладья на «эф»-три, и мой король в ловушке…
— Я не понимаю, — вдруг сказал Попов.
— Чего? — спросил Азаров.
— Ты играешь лучше… А на областное первенство едет Нефедов… Почему?
— Систематически занимается шахматами, — объяснил Азаров. — А я от случая к случаю…
— Нелогично, — возразил Попов.
— А почему верблюд вату не ест, знаешь? — подняв от доски голову, спросил Нефедов.
— Нет, — сказал Попов.
— Не хочет! — объяснил Нефедов и развел руками.
Все засмеялись.
Попов внимательно посмотрел на него.
— Нелогично, — повторил он.
— Кто? Верблюд?
— Вы с Азаровым… Тот, кто делает дело плохо, занимается им всерьез… А кто хорошо — от случая к случаю… Почему?
Нефедов прищурился.
— Послушай, Костенька… — сказал он, но не договорил.
Попов ждал.
Нефедов посмотрел на Наташу.
Она с интересом слушала их разговор.
— Ты сдала методичку? — вдруг спросил ее Нефедов.
— Нет, — виновато сказала Наташа. — Завтра.
— Почему же к ней не привязываешься? — спросил Нефедов Попова.
— Женщина, — громко объяснила Ольга Петровна. — А наш Константин Иванович — рыцарь.
— Женщина, — усмехнулся Нефедов. — Дочь Павла Романовича! А рыцарь наш… с сильными мира сего не связывается.
Наступила тишина. Тягостная, неприятная.
— Черт знает что! — сказал Азаров и, резко отодвинув стул, поднялся. Докатились!.. В лучшем стиле базарных торговок…
Старик Никитинский перестал писать. Он отложил перо и обратился к Нефедову:
— Семен Ильич… я прошу вас… будьте любезны… немедленно извинитесь перед Натальей Павловной.
— Наташа… — растерянно сказал Нефедов.
— Передо мной? — она холодно пожала плечами. — По-моему, ему надо перед Костей извиниться. — И Наташа вышла за дверь.
— Товарищи, — среди полного молчания восторженно пропела Ольга Петровна. — Что происходит, то-оварищи? Кто-нибудь мне объяснит?
В тесной, заставленной мебелью комнате повсюду стояли горшки и кадки с растениями. Круглые, продолговатые, квадратные кактусы, цветы с широкими, как лопух, листьями…
В кресле, укрыв ноги пледом, сидела девушка дивной красоты. Отложив раскрытую книгу, она рассказывала Наташе:
— …А это мы с Вовкой с Алтая привезли… Да? — она вопросительно посмотрела на Азарова. Тот кивнул. — Весной дает роскошные пурпурные цветы… А тот, длинненький, с Иссык-Куля… Два года не цвел… Листья удивительного оттенка…
Тут же был и Попов.
— А я в августе чуть было в Сочи не поехал, — вдруг сказал он. — Была горящая путевка…
— Ну и дурак, что не поехал, — сказала Катя. — Ни разу еще Черного моря не видел.
— Если начать считать, я много чего, не видел, — сказал Попов.
— Катя, — напомнил Азаров, — соловья баснями…
— Да, да, — заторопилась она. — Сейчас, ребята…
Она отложила книгу; сняла с колен плед, и мы увидели, что сидит она в инвалидном кресле на колесах.
Взявшись за рычаги, она ловко поехала к низкому буфету.
— Еще неизвестно, понравилось бы мне Черное море, — сказал Попов.
И Катя, не доезжая до буфета, обернулась и странным взглядом посмотрела на него.
…Наташа рассматривала висящую на стене фотографию. На ней был изображен школьный класс.
— Это ты? — Наташа обернулась к Азарову.
— Я. А это Костя. Шестой класс «А».
— Господи! — Наташа засмеялась. — Смешной какой! Как зайчишка. Ушки торчат.
— Зануда он был! — сказал Азаров. — Помню, однажды ночевал у нас. Никому не давал спать. Всю ночь зубрил Лермонтова. «А вы, надменные потомки»… Как же можно не выучить? Ведь задали.
— А почему он дома не ночевал? — спросила Наташа.
Ответил ей Попов:
— Отец пил безбожно. Как напьется — лезет с кулаками. Я — к Азаровым, а сестру Ленку мать эвакуировала к соседям.
— Я помню, — сказал Азаров, — ты читал на вечере Лермонтова, а приз почему-то дали Петьке Федотову.
— Не почему-то, а оттого, что мать у него была председателем родительского комитета, — веско сказал Попов.
— Какой Петька? — спросила Наташа, разглядывая фотографию.
— Да вот, толстяк, — Попов показал пальцем. — Ох, и ненавидел я его.
…Вчетвером они сидели за столом. Катя держала тарелку на коленях.
— Знаешь, — сказал Попов Азарову, — если заниматься, то не шахматами… Ты прав.
— А чем? — спросил Азаров.
— Стоклеточными шашками.
— Почему? — удивился Азаров.
— Сколько у нас в стране шахматистов? — сказал Попов. Тысяч сто… Да? А стоклеточников?.. В лучшем случае тысяча… В сто раз легче стать чемпионом.
— А зачем? — удивился Азаров.
— Затем, что у нас обожают любых чемпионов, — сказал Попов. Хоть в городки… Давно бы уже выбрались из этой коммуналки» — он обвел комнату рукой.
— Мне и сейчас предлагают, — сказал Азаров.
— Что?
— Перейти на «Красный витязь»… Через три месяца — квартира.
— Уйти с кафедры? — спросила испуганно Наташа.
— Квартира же! — сказала Катя.
Попов наморщил лоб. Спросил:
— Оклад?
— Сто восемьдесят.
— Никакого резона, — объяснил Попов. — Кооперативную квартиру тебе хоть сегодня дадут… Потому что Катя… — он не договорил. — Так?
Ответил не Азаров, а сама Катя.
— Ну так, — совершенно спокойно согласилась она. — И что же?
— Сколько первый взнос? — спросил Костя.
— Две тысячи двести, — сказал Азаров.
— Считай, — предложил Костя. — На заводе — сто восемьдесят. А на кафедре, после защиты, триста… Автоматизация «Красного витязя» — готовая диссертация… Разница — сто двадцать в месяц. В год — тысяча четыреста сорок. Два года — две тысячи восемьсот восемьдесят…
Катя вдруг звонко рассмеялась.
— Ты что? — спросил Попов.
— Нет, ничего, — смеясь сказала Катя.
— А где я сейчас возьму? На первый взнос? — спросил Азаров.
— Я тебе дам, — сказал Попов.
— Откуда у тебя? — удивился Азаров.
— Наследство, — усмехнулся Попов. — У матери после смерти сберкнижка обнаружилась. Копила на черный день.
— А когда я отдам? Неизвестно?
— Не имеет значения, — сказал Попов. — Деньги мне пока не нужны… И не предвидится, чтобы понадобились…
Попов спешил куда-то по институтскому коридору.
На стуле сидел муж Наташи Сережа Васильев. На коленях он держал футляр с духовой трубой.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте, — сказал Попов и остановился.
— Наташу жду, — пожаловался Сережа Васильев. — Принимает зачет, а мне вот… — он показал на футляр. — Опаздываю.
— Сейчас узнаю, — сказал Попов и открыл дверь в аудиторию.
Наташа сидела за столом и, подперев рукой подбородок, слушала студента. Тот говорил свободно, очень уверенно.
— Прекрасно, Фомин, — сказала Наташа. — Глубоко, серьезно… Слушать вас — одно удовольствие…
Вошедший Попов посмотрел на студента и, кажется, сильно удивился. Студент покосился на Попова и отвернулся.
— Это его зачетка? — спросил Попов.
— Да, — сказала Наташа. Она ничего не понимала.
Попов взял зачетку, опять посмотрел на студента.
Тот сидел отвернувшись.
— Это ваша зачетка? — спросил Попов. Студент молчал. — Значит всегда были Пархоменко, а сегодня с утра — Фомин. Перекрестились?
Наташа удивленно вскинула брови.
— Воспользовались тем, что преподаватель новый… не всех знает в лицо, и пошли сдавать за Фомина?
Студент молчал.
— Пархоменко, — спросил Попов, — вам известно, как это называется?
…В коридоре Сережа Васильев услышал доносящийся из аудитории громкий голос Попова.
Сережа встал. Заглянул в щелку двери.
Наташа сидела, чем-то вконец взволнованная.
Попов гневно отчитывал студента.
Сережа вошел в аудиторию. Осторожно приблизился к столу.
— Это называется подлог, Пархоменко, — громко говорил Попов.
— Наташа! — робко позвал Сережа Васильев.
Но она даже не посмотрела на него. До него ли ей было?
— Сегодня зачет за товарища сдаете, — говорил Попов, — а завтра? — он вопросительно поднял бровь.
— Наташа, — опять позвал Сережа. — Мы опаздываем… А мне никак нельзя… Я играю…
На него никто не обращал внимания.
Наташа с ужасом смотрела на студента.
