Когда Шпигель дошел до этого места своего рассказа, Пинайс прервал его вопросом:
- И что же, драгоценное золото все еще лежит в колодце?
- А где же ему лежать, - отозвался Шпигель, - один я могу его вытащить, а пока что я этого не сделал.
- Ах да, верно! - вскричал Пинайс. - Слушая тебя, я начисто забыл об этом. Ты недурно рассказываешь, чертово отродье! И мне захотелось обзавестись женушкой, которая вот так бы во мне души не чаяла; но она должна быть раскрасавица! Ну, а теперь расскажи поскорее, как одно связано с другим.
- Прошло немало лет, - продолжал Шпигель, - прежде чем девица несколько оправилась от тяжкого душевного недуга и мало-помалу стала той молчаливой старой девой, какою была, когда я познакомился с ней. Могу похвалиться, что в ее отшельнической жизни я был для нее единственной отрадой и самым близким другом до тихой ее кончины. Но, почувствовав приближение смерти, она вновь живо представила себе далекие дни, когда была молода и прекрасна, и вновь, но в более кротком, смиренном расположении духа, пережила сперва сладостные волнения, а затем жестокие муки тех времен и так горько плакала семь дней и семь ночей подряд, вспоминая про любовь юноши, утех которой она лишилась по своей недоверчивости, что совсем незадолго до смерти ее старые глаза ослепли. Тогда она пожалела о том, что произнесла заклятие над кладом, и сказала, препоручая мне это важное дело: "Ныне, милый мой Шпигель, я изменяю свое распоряжение и уполномочиваю тебя привести в исполнение то, что я решила сейчас: ищи, разыскивай, пока не найдешь, девицу, прекрасную как день, но неимущую, которой из-за ее бедности женихи пренебрегают. И если найдется рассудительный, честный, видный из себя мужчина, живущий в достатке, и, несмотря на бедность девушки, посватается к ней, побуждаемый единственно ее красотой, то пусть этот мужчина наисвященнейшими клятвами обязуется быть ей преданным столь же глубоко, самозабвенно и непоколебимо, как был мне предан несчастный мой возлюбленный, и всю свою жизнь угождать этой женщине всегда и во всем; и тогда отдай те десять тысяч золотых гульденов, что лежат на дне колодца, в приданое этой девушке, дабы в день свадьбы она доставила этим радостную неожиданность своему нареченному". Так сказала мне покойница, а я из-за превратностей моей судьбы не успел заняться этим делом, и теперь меня гнетет мысль, не тревожится ли бедняжка в гробу, что и для меня может иметь весьма неприятные последствия.
Недоверчиво взглянув на Шпигеля, Пинайс сказал:
- А сумеешь ли ты, бездельник, точнее осведомить меня об этом кладе и показать мне его воочию?
- В любое время! - с готовностью отозвался Шпигель. - Но вы должны знать, господин чернокнижник, что не такое это для вас простое дело достать золото из колодца. Вам наверняка свернули бы шею: ведь в колодце шалит нечистая сила; об этом у меня есть кое-какие сведения, о которых я, по некоторым обстоятельствам, не могу распространяться.
- Э, да кто же говорит о доставании? - не без опаски сказал Пинайс. Сведи меня туда и покажи мне клад! Или, лучше, давай-ка я тебя сведу на крепкой веревке, чтобы ты не удрал от меня!
- Как вам угодно! - отвечал Шпигель. - Но захватите с собой еще и другую длинную веревку и потайной фонарь, который вы могли бы опустить на этой веревке в колодец, - ведь он страх какой глубокий и темный!
Пинайс последовал совету и привел резвого кота в сад покойной старой девы. Вместе перелезли они через ограду, и Шпигель показал чернокнижнику скрытый среди разросшихся кустов путь к заброшенному колодцу. Придя туда. Пинайс спустил в колодец фонарь и стал жадно вглядываться вглубь, ни на минуту не спуская Шпигеля с привязи. И действительно, на дне, под зеленоватой водой, поблескивало золото.
- Я и впрямь вижу его! - воскликнул Пинайс. - Это правда! Ну и молодец же ты, Шпигель! - Потом, снова зорко вглядываясь во мрак, он спросил: - А их в самом деле десять тысяч?
- Поклясться в этом, пожалуй, нельзя, - отвечал кот. - Я не был там, внизу, и не считал! Возможно даже, что девица, когда несла сюда деньги, обронила по дороге несколько золотых, уж очень она была взволнована.
- Ну, если и будет на десяток-другой меньше, - сказал Пинайс, - это для меня не важно.
Он уселся на закраину колодца; Шпигель тоже сел и принялся лизать лапку.
- Вот клад и налицо, - молвил Пинайс, почесав за ухом, - и подходящий мужчина тоже найден; не хватает только девицы, прекрасной как день!
- Как так? - спросил Шпигель.
- Я хочу сказать, - пояснил чернокнижник, - не хватает только той, что должна получить эти десять тысяч золотых гульденов в приданое, чтобы доставить мне этим радостную неожиданность в день свадьбы, и, сверх того, должна обладать всеми теми приятными свойствами, которые ты расписал!
- Гм! - возразил Шпигель. - Дело обстоит не совсем так, как вы говорите. Клад налицо, это вы правильно заметили, девица, прекрасная как день, у меня, по правде сказать, тоже на примете; а вот найти мужчину, который при этих сложных обстоятельствах захочет на ней жениться, - в этом-то и загвоздка! Ибо в наши дни красота в придачу должна быть еще позолочена, точно орехи на рождественской елке, и чем пустопорожнее становятся головы у мужчин, тем больше им охота заполнить эту пустоту жениным добром, чтобы с большей приятностью провести время: то муж с важным видом осматривает лошадь, то покупает кусок бархата, то, после долгой суеты и беготни, заказывает хороший самострел и у него безвыходно сидит оружейник; только и слышишь: "Надо мне собрать мой виноград и вычистить мои бочки, заняться прививкой моих деревьев, заново покрыть мою крышу, послать мою жену на воды - она прихварывает и стоит мне больших денег; надо вывезти мои дрова из лесу; надо взыскать с моих должников все, что мне причитается; я купил пару борзых; я выменял моих гончих; я сторговал массивный выдвижной дубовый стол и отдал в придачу мой большой ореховый ларь; я подвязал мои бобы на жерди; я продал мое сено; я посадил в моем огороде салат"; словом, с утра до вечера разговор все один - про мое да про мое. А есть и такие, что говорят: "На будущей неделе у меня стирка, мне пора проветрить мои перины, мне нужно нанять служанку, нужно переменить мясника, прежним я недоволен; я по случаю купил прехорошенькую вафельницу и продал мой серебряный ларчик для пряностей, он мне был ни к чему...". Все это, разумеется, по праву принадлежит жене, и вот эдаким манером лежебока проводит время и крадет у господа бога один день за другим, перечисляя свои хлопоты, а на самом деле палец о палец не ударяя. В крайнем случае, если бездельник смекнет, что надо сбавить спеси, он, пожалуй, скажет: "Наши коровы и наши свиньи", но все же...
Тут Пинайс, дернув привязь так сильно, что Шпигель жалобно замяукал, в ярости закричал:
- Замолчи, пустобрех! И скажи немедля: где та, которая у тебя на примете? - Ибо перечисление всех этих благ и занятий, связанных с приданым жены, еще больше разохотило тощего чернокнижника.
- Неужели вы действительно хотите взяться за это дело, господин Пинайс? - с удивлением спросил Шпигель.
- Разумеется, хочу! Кому же за него взяться, как не мне? А посему выкладывай! Где некая особа...
- Чтобы вы могли пойти и посвататься к ней?
- Разумеется!
- Ну, так знайте - без меня вам не обойтись! Вы должны обратиться ко мне, если хотите заполучить жену и деньги! - с невозмутимым видом заявил Шпигель и начал прилежно водить обеими лапками по ушам, всякий раз предварительно слегка смачивая их.
Пинайс призадумался, покряхтел и молвил:
- Я вижу, ты хочешь расторгнуть наш договор и спасти свою шкуру!
- А по-вашему, это так уж странно и противоестественно?
- Выходит, ты меня морочишь и лжешь мне, как первейший плут?
- И это возможно, - отозвался Шпигель.
- А я тебе говорю: не морочь меня! - повелительно крикнул Пинайс.
- Ладно, значит, я вас не морочу, - ответил Шпигель.
- Посмей только!
- А вот посмею!
- Не мучь меня, милый Шпигель! - сказал Пинайс плаксивым тоном, а Шпигель ответил, теперь уже серьезно:
- Удивительный вы человек, господин Пинайс! Вы держите меня на привязи, дергаете ее так, что у меня дыхание спирает, более двух часов - да что я говорю! Более полугода назад вы занесли надо мной смертоносный меч, а теперь просите: "Не мучь меня, милый Шпигель!". Так вот, если вам угодно, я вкратце скажу вам: мне может быть только приятно выполнить наконец долг признательности в отношении покойной и найти для некой особы подходящего супруга, а вы действительно, думается мне, удовлетворяете всем требованиям. Оно кажется нехитрым, а все-таки мудреное это дело - хорошо пристроить женщину, и я снова говорю: я рад, что вы на это согласны! Но даром дается только смерть! Прежде чем вымолвить еще хоть слово, сделать еще хоть шаг, прежде чем хотя бы рот раскрыть еще раз - я хочу получить свободу и быть спокойным за свою жизнь! Поэтому уберите веревку и положите договор сюда, на закраину колодца, вон на этот камень, или же отрежьте мне голову - одно из двух!
