Несмотря на показную беспечность лорда Каслвуда (последний со времен ссоры между двумя лордами ничем не выдавал своей тревоги), Гарри видел, что его покровитель неотступно следит за гостем, и улавливал кое-какие признаки недоверия и сдерживаемой ярости, не предвещавшие, по мнению Гарри, ничего доброго. О том, как чувствителен милорд в вопросах чести, Эсмонду было хорошо известно; и, наблюдая его, подобно врачу, наблюдающему пациента, он приходил к выводу, что здесь перед ним организм, который не сразу поддается болезни, однако бессилен справиться с отравой, когда она уже проникла в кровь. Мы читаем у Шекспира (которого пишущий эти строки ставит много выше мистера Конгрива, мистера Драйдена и иных гениев нашей эпохи), что, когда ревность пробудилась, ни мак, ни мандрагора, ни все сонные снадобья Востока не в силах излечить ее иль успокоить. Коротко говоря, симптомы болезни показались столь грозными нашему юному лекарю (который, несмотря на свою молодость, умел следить за биением пульса всех этих дорогих и близких ему людей), что Гарри почел своим долгом предостеречь лорда Мохэна и открыть ему, что о замыслах его догадываются и за действиями следят. Застав однажды его милость в крайнем раздражении, ибо слуга, посланный к леди Каслвуд, обещавшей поехать с ним на прогулку, только что воротился с отказом, Гарри сказал:
- Милорд, я был бы весьма благодарен, если б вы сегодня позволили мне занять в экипаже место рядом с вами; мне многое нужно сказать вам, и я предпочел бы побеседовать с глазу на глаз.
- Мистер Генри Эсмонд, вы оказываете мне честь своим доверием, отвечал тот с церемонным поклоном. Милорд всегда оставался изысканным джентльменом, а в манере Эсмонда, невзирая на его молодость, было нечто, указывающее, что и он джентльмен и никто не смеет обходиться с ним вольно. Итак, они вместе вышли во двор замка, где уже ожидал легкий экипаж и богато убранные пегие ганноверские лошадки в нетерпении жевали удила.
- Милорд, - сказал Гарри Эсмонд, когда они выехали за ограду замка, и указал на ногу лорда Мохэна, укутанную теплой фланелью и с нарочитой осторожностью вытянутую на подушках, - милорд, я изучал медицину в Кембридже.
- Вот как, пастор Генри? - отвечал лорд Мохэн. - И что же, вы намерены получить диплом и лечить своих однокашников от...
- От подагры, - перебил Гарри, глядя на него в упор. - Я весьма сведущ в лечении подагры.
- Надеюсь, вы никогда сами не будете страдать ею. Это пренеприятная болезнь, - сказал милорд, - и ее приступы просто мучительны! Ох! - Тут он скорчил отчаянную гримасу, словно испытал внезапный приступ.
- Ваша милость почувствовали бы себя много лучше, сняв всю эту фланель: от нее только воспаляются суставы, - продолжал Гарри, глядя собеседнику прямо в лицо.
- В самом деле? Неужели суставы воспаляются? - воскликнул тот с невинным видом.
- Если б вы сняли фланель, и сбросили эту дурацкую туфлю, и надели сапог... - продолжал Гарри.
- Вы мне советуете надеть сапоги, мистер Эсмонд? - спросил милорд.
- Да, сапоги и шпоры. Три дня тому назад я видел, как ваша милость довольно резво бежали по галерее, - настаивал Гарри. - Я убежден, что тарелка каши на ночь куда менее по вкусу вашей милости, нежели бутылка хорошего кларета; зато она позволяет вашей милости садиться за игру с ясной головой, тогда как у моего покровителя голова разгорячена и отуманена вином.
- Гром и молния, сэр, уж не осмелитесь ли вы сказать, что я нечестно играю? - вскричал милорд и так стегнул лошадей, что они перешли в галоп.
- Ваша милость трезвы, когда мой покровитель пьян, - продолжал Гарри. У вас с милордом шансы неравны. Я следил за вами, отрываясь от своих книг.
- Каков юный Аргус! - воскликнул лорд Мохэн, который был расположен к Гарри Эсмонду, да и Гарри, следует признать, охотно бывал в его обществе, ценя его остроумие и своеобразный задор. - Каков юный Аргус! Но смотрите хоть во все свои сто глаз, вы увидите, что я всегда играю честно. Мне случалось за вечер проигрывать состояние, случалось проигрывать с себя рубашку; а однажды я проиграл свой парик и пошел домой в ночном колпаке. Но ни один человек не может сказать, что я обыграл его, пустив в ход иные средства, кроме умения играть. Я играл в Эльзасии с одним мошенником из тех, что мечут фальшивые кости; я играл с ним на его уши и выиграл: одно из них и сейчас лежит у меня на Боу-стрит в склянке со спиртом. Гарри Мохэн согласен играть с кем угодно и на что угодно - и всегда готов к услугам.
- Но в доме моего покровителя, милорд, вы затеяли опасную игру, сказал Гарри, - и рискуете не только тем, что поставлено на карту.
- Что вы хотите сказать, сэр? - вскричал милорд, оборотясь к нему и сильно покраснев.
- Я хочу сказать, - отвечал Гарри довольно ядовито, - что ваш приступ подагры миновал, если он у вас вообще был.
- Сэр! - вспыхнув, вскричал милорд.
- По правде говоря, я думаю, что ваша милость не более страдает от подагры, нежели я. Но если уж на то пошло, перемена климата весьма полезна в таких случаях. Право же, лорд Мохэн, лучше будет, если вы уедете из Каслвуда.
- А по какому праву вы говорите мне это? - воскликнул милорд. - Это Фрэнк Эсмонд послал вас?
- Никто меня не посылал. А говорю я по праву человека, охраняющего честь своей семьи.
- И вы готовы ответить за свои слова? - закричал лорд Мохэн, яростно нахлестывая лошадей.
- Когда угодно, милорд; ваша милость опрокинете карету, если будете так горячиться.
- Клянусь богом, вы, кажется, не робкого десятка! - воскликнул милорд, разражаясь хохотом. - Должно быть, это ваш дьявольский botte de jesuite {Фехтовальный прием (франц.).} придает вам смелости, - добавил он.
- Это забота о благополучии семьи, которая мне дороже всего на свете, с жаром возразил Гарри Эсмонд, - о чести благороднейшего покровителя, о счастье моей дорогой госпожи и ее детей. Им я обязан всей своей жизнью, милорд, и, не задумываясь, положу ее за любого из них. Зачем вы явились сюда и нарушили мир и спокойствие этого дома? Зачем месяц за месяцем медлите в деревенской глуши? Зачем прикидываетесь больным и под разными предлогами откладываете свой отъезд? Для того, чтобы обыграть моего бедного покровителя? Будьте великодушны, милорд, и не пользуйтесь его слабостью во зло его жене и детям. Или же для того, чтоб смутить простую душу добродетельной женщины? Это все равно, что идти на штурм Тауэра в одиночку. Но вы можете запятнать ее имя своими назойливыми преследованиями, дав повод к вздорным толкам. Несомненно, в вашей власти сделать ее несчастной. Пощадите же этих невинных людей и уезжайте отсюда.
- Черт подери, да уж не заглядываешься ли ты сам на хорошенькую пуританку, юный Гарри? - сказал милорд с беззаботным и веселым смехом; казалось, он не без участия слушал страстную речь молодого человека. Признайся-ка, Гарри. Ты сам влюблен в нее? Пьянчуга Фрэнк Эсмонд не избежал судьбы всех смертных?
- Милорд, милорд! - воскликнул Гарри. Краска бросилась ему в лицо, и глаза наполнились слезами. - Я никогда не знал матери, но эту леди я люблю, как родную мать. Я чту ее, как верующий чтит святыню. Когда ее имя произносится без должного уважения, мне это кажется кощунством. Мне страшно подумать, что кто-нибудь может взирать на нее с нечистыми помыслами. Молю вас, заклинаю вас, оставьте ее. Не то быть беде.
- Какая там беда! - воскликнул милорд, яростно стегнув лошадей; и лошади - мы в ту пору уже выехали в дюны - помчались таким аллюром, что никакая человеческая рука не в силах была их сдержать. Вожжи лопнули, и взбесившиеся животные, не разбирая пути, неслись вперед, карету бросало из стороны в сторону, а седоки отчаянно цеплялись за стенки, покуда наконец не увидели перед собой глубокий овраг, где карета неизбежно должна была опрокинуться; тут оба джентльмена, не раздумывая, выпрыгнули каждый со своей стороны. Гарри Эсмонд отделался падением в траву, которое в первую минуту оглушило его; но вскоре он поднялся на ноги, не испытывая иных последствий прыжка, кроме дурноты и кровотечения из носу. Лорд Мохэн оказался менее счастливым: падая, он ушибся головой о камень и теперь неподвижно лежал на земле без всяких признаков жизни.
Несчастье это случилось, когда джентльмены были уже на пути к дому; и лорд Каслвуд, выехавший на прогулку вместе с сыном и дочерью, встретили пустую карету и взмыленных пони, которые все еще скакали, путаясь в разорванных постромках; люди милорда повернули и остановили их. Юный Фрэнк первым заметил красное платье лорда Мохэна, распростертого на земле, и вся кавалькада поспешила на помощь к несчастному, над которым склонялся уже Гарри Эсмонд. Пышный парик и шляпа с перьями свалились с головы милорда, из раны на лбу обильно струилась кровь, и казалось, что на земле лежит безжизненное тело, - да так оно, впрочем, и было.
- Великий боже! Он умер! - вскричал милорд. - Эй, кто-нибудь, скачите за лекарем... нет, стойте. Я съезжу в Каслвуд и привезу Тэшера, он сведущ в хирургии. - И милорд в сопровождении сына поскакал по направлению к замку.
