– Перестаньте корчить рожи! – с раздражением крикнул обыватель. – Пришли грабить, так грабьте. Забирайте, что там на туалете.
– Прошу прощенья, – сказал вор с усмешкой. – Меня вот тоже скрутило. Вам, знаете ли, повезло – ведь мы с ревматизмом старинные приятели. И тоже в левой. Всякий другой на моем месте продырявил бы вас насквозь, когда вы не подняли свою левую клешню.
– И давно у вас? – поинтересовался обыватель.
– Пятый год. Да теперь уж не отвяжется. Стоит только заполучить это удовольствие – пиши пропало.
– А вы не пробовали жир гремучей змеи? – с любопытством спросил обыватель.
– Галлонами изводил. Если всех гремучих змей, которых я обезжирил, вытянуть цепочкой, так она восемь раз достанет от земли до Сатурна, а уж греметь будет так, что заткнут уши в Вальпараисо.
– Некоторые принимают «Пилюли Чизельма», – заметил обыватель.
– Шарлатанство, – сказал вор. – Пять месяцев глотал эту дрянь. Никакого толку. Вот когда я пил «Экстракт Финкельхема», делал припарки из «Галаадского бальзама» и применял «Поттавский болеутоляющий пульверизатор», вроде как немного полегчало. Только сдается мне, что помог главным образом конский каштан, который я таскал в левом кармане.
– Вас когда хуже донимает, по утрам или ночью?
– Ночью, – сказал вор. – Когда самая работа. Слушайте, да вы опустите руку… Не станете же вы… А «Бликерстафовский кровоочиститель» вы не пробовали?
– Нет, не приходилось. А у вас как – приступами или все время ноет?
Вор присел в ногах кровати и положил револьвер на колено.
– Скачками, – сказал он. – Набрасывается, когда не ждешь. Пришлось отказаться от верхних этажей – раза два уже застрял, скрутило на полдороге. Знаете, что я вам скажу: ни черта в этой болезни доктора не смыслят.
– И я так считаю. Потратил тысячу долларов, и все впустую. У вас распухает?
– По утрам. А уж перед дождем – просто мочи нет.
– Ну да, у меня тоже. Стоит какому-нибудь паршивому облачку величиной с салфетку тронуться к нам в путь из Флориды, и я уже чувствую его приближение. А если случится пройти мимо театра, когда там идет мелодрама «Болотные туманы», сырость так вопьется в плечо, что его начинает дергать, как зуб.
– Да, ничем не уймешь. Адовы муки, – сказал вор.
– Вы правы, – вздохнул обыватель.
Вор поглядел на свой револьвер и с напускной развязностью сунул его в карман.
– Послушайте, приятель, – сказал он, стараясь преодолеть неловкость. – А вы не пробовали оподельдок?
– Чушь! – сказал обыватель сердито. – С таким же успехом можно втирать коровье масло.
– Правильно, – согласился вор. – Годится только для крошки Минни, когда киска оцарапает ей пальчик. Скажу вам прямо – дело наше дрянь. Только одна вещь на свете помогает. Добрая, старая, горячительная, веселящая сердце выпивка. Послушайте, старина… вы на меня не серчайте… Это дело, само собой, побоку… Одевайтесь-ка, и пойдем выпьем. Вы уж простите, если я… ух ты, черт! Опять схватил, гадюка!
– Скоро неделя, как я лишен возможности одеваться без посторонней помощи, – сказал обыватель. – Боюсь, что Томас уже лег, и…
– Ничего, вылезайте из своего логова, – сказал вор. – Я помогу вам нацепить что-нибудь.
Условности и приличия мощной волной всколыхнулись в сознании обывателя. Он погладил свою седеющую бородку.
– Это в высшей степени необычно… – начал он.
– Вот ваша рубашка, – сказал вор. – Ныряйте в нее. Между прочим, один человек говорил мне, что «Растирание Омберри» так починило его в две недели, что он стал сам завязывать себе галстук.
На пороге обыватель остановился и шагнул обратно.
– Чуть не ушел без денег, – сказал он. – Выложил их с вечера на туалетный столик.
Вор поймал его за рукав.
– Ладно, пошли, – сказал он грубовато. – Бросьте это. Я вас приглашаю. На выпивку хватит. А вы никогда не пробовали «Чудодейственный орех» и мазь из сосновых иголок?
Дверь, не знающая покоя
(Перевод Абеля Старцева)
Я сидел уже битый час в редакторском кабинете монтополисского еженедельника «Трубный глас». Я был его редактором.
Шафрановые лучи заходящего солнца, процеженные сквозь кукурузные стебли на огороде дядюшки Уиддэпа, увенчали янтарным нимбом мою баночку с клеем. Я сидел за редакционным столом на потерявшем способность вертеться вертящемся стуле и сочинял передовую статью на страх олигархиям. В кабинете было только одно окно, по углам хозяйничал сумрак. Беспощадным пером я отсекал олигархической гидре одну голову за другой, между тем благодушно вслушиваясь в звон бубенчиков мирно бредшего к дому стада и гадая, что мне подаст сегодня на ужин миссис Фланаган.
В эту минуту с тихой темнеющей улицы вошел неслышной стопой и умостился на краю моего стола старик, древний, как мир. Безбородое лицо его было шишковатым, как грецкий орех. Ничего равного расцветке его одежды я в жизни не видывал. По сравнению с ней плащ Иосифа показался бы до унылости серым. Но то не было достижением красильщика. Многоцветность была лишь итогом пятен, заплаток, ржавых потеков и долгой работы солнца. Башмаки его были покрыты таким слоем пыли, точно они отшагали не менее тысячи миль. Добавлю, что гость был таинствен, мал ростом и дряхл, словно прожил много веков. Вспоминаю еще, что от него исходил слабый запах, наподобие мирры, алоэ или, может быть, кожи: так пахнет в музеях.
Я взял карандаш и бумагу, ибо дело есть дело. Визит местного старожила – немалая честь для редакций и подлежит освещению на страницах газеты.
– Счастлив видеть вас, сэр, – сказал я ему. – Охотно предложил бы вам стул, но… вы видите сами. Признаться, я здесь, в Монтополисе, всего три недели и мало с кем успел познакомиться.
Тут я оглядел с подозрением пыль на его башмаках и заключил стереотипным репортерским вопросом: «Полагаю, что вы здешний житель?»
Мой гость покопался в недрах своей одежды, извлек грязную визитную карточку и вручил ее мне. На карточке было начертано неверной рукой: «Майкоб Адер».
– Счастлив, что вы навестили меня, мистер Адер, – сказал я ему, – как местный старейшина вы должны испытывать гордость, взирая на нынешний рост и процветание города. Могу гарантировать вам, что Монтополис будет иметь инициативную живую газе…
– Вам знакомо имя на карточке? – спросил, прерывая меня, мой гость.
– Не припомню, – сказал я.
Опять он стал шарить в древнем своем одеянии. И на сей раз вынул листок, обрывок книжной страницы или, быть может, газеты, потемневший и хрупкий от времени. Заголовок «Турецкий шпион» был набран старинными литерами. Текст под ним был таков:
«В нынешнем 1643 году в Париж пришел человек, утверждающий, что он живет на земле уже тысячу шестьсот лет. Он сказал нам, что был сапожником в Иерусалиме, когда распинали Христа; что его зовут Майкоб Адер; что когда Иисус, Мессия христиан, осужденный на смерть Понтием Пилатом, римским наместником, нес свой крест к месту казни, он остановился передохнуть на минуту у дверей Майкоба Адера. Сапожник ударил Христа кулаком и сказал: „Иди, чего ждешь?“ Мессия ответил ему „Я пойду, но ты будешь ждать, пока я не вернусь“, приговорив его тем жить до Второго пришествия. С тех пор он живет на земле, а каждые сто лет впадает как бы в бесчувствие, опомнившись от которого снова становится молод, каким был в год распятия Христа; ему не исполнилось тогда и тридцати лет.
Такова судьба Агасфера согласно Майкобу Адеру, который сказал нам…»
На этом текст обрывался.
Я, видимо, стал бормотать что-то вслух насчет Агасфера, и старик молвил громко и с горечью:
– Вздор и пустые выдумки, как, впрочем, и девять десятых того, что у вас слывет за историю. Я не был иудеем, сынок. И то, что я проживал в эту пору в Иерусалиме, не значит, что я иудей. Если взяться так рассуждать, все, что сосешь из бутылки, будет детское молочко. Вы прочли мое имя на карточке. А в руках у вас лист газеты «Турецкий шпион», где все про меня напечатано. Я зашел к ним в редакцию двенадцатого июня тысяча шестьсот сорок третьего года вот так, как зашел сейчас к вам.
Я отодвинул бумагу и уронил карандаш. Не лезет ни в какие ворота. Пустить в «Местную хронику»? Но какая же это хроника? И все-таки в моем, тренированном на газетных трафаретах, мозгу стали складываться сами собой отдельные фразы. «Дядюшка Майкоб держится молодцом, никто не дал бы ему больше тысячи лет». Или так: «Уважаемый гость припомнил не без горделивости, что сам Джордж Вашингтон…» – да нет же, какой Вашингтон… – «сам Птолемей Великий качал его на коленях в родительском доме»… «Дядюшка Майкоб сказал, что нынешняя сырая весна – чистый пустяк по сравнению с Потопом, который в его младенчестве сгубил урожай у подножия горы Арарат». Нет!.. Не лезет ни в какие ворота!
