Тогда в дни карнавала затеяли великолепный костюмированный бал. Гарри хотел нарядиться тореадором, потому что влюблен был в Мариану, а ей очень шли черная кружевная мантилья и мексиканский гребень. Мария и Миранда видели фотографию матери в том наряде, на милом ее лице ни тени кокетства, она так серьезно глядит из-под водопада кружев, спадающих с торчком стоящего в волосах гребня, и над ухом воткнута роза. Эми скопировала свой костюм с маленькой пастушки дрезденского фарфора, что стоит на каминной доске в гостиной; это была точная копия: шляпа с лентами, золоченый посошок, очень открытый зашнурованный корсаж, короткие пышные юбки, зеленые туфельки - все в точности такое же. И черная полумаска, но она никого не обманывала. "Эми можно было узнать хоть за тысячу шагов", - сказал отец. Габриэл, невзирая на свои шесть футов три дюйма росту, оделся под стать - ну и вид же у него был в голубых шелковых панталонах до колен и в белокуром парике, да еще кудри перевязаны лентой. "Он себя чувствовал дурак дураком и выглядел по-дурацки, и в тот вечер уж доподлинно свалял дурака", - сказал дядя Билл.
Вечер проходил очень мило, пока все не собрались внизу, готовясь ехать на бал. Отец Эми - наверно, он так и родился самым настоящим дедушкой, думала Миранда, - только глянул на дочку, на виднеющиеся из-под юбки ножки в белых чулках, глубокий вырез корсажа и нарумяненные щеки - и сразу вспылил, возмущенный таким неприличием. "Позор! - провозгласил он во всеуслышание. Моя дочь не покажется на люди в таком виде! Это непристойно! - прогремел он. - Непристойно!"
Эми сняла маску и улыбнулась ему.
"Полно, папочка, - нежно сказала она, - что же тут плохого? Посмотри на каминную полку. Пастушка целую вечность тут стоит, и тебя она никогда не смущала".
"Это совсем другое дело, барышня, - возразил отец. - Совсем другое дело, и ты сама прекрасно это понимаешь. Изволь сию минуту подняться к себе, и заколи повыше корсаж, и спусти пониже юбки, из дому ты выйдешь только в приличном виде. Да смотри умойся!"
"По-моему, тут нет ничего дурного, - решительно вмешалась мать Эми. - И напрасно ты так выражаешься при невинных девочках". Она пошла с Эми, в доме нашлись и еще помощницы, много времени не потребовалось. Через десять минут Эми вернулась чистенькая - румяна смыты, на груди над корсажем кружева, пастушеские юбки скромно тянутся шлейфом по ковру.
Когда Эми вышла из гардеробной и закружилась в первом танце с Габриэлом, никаких кружев в вырезе ее корсажа уже не было, юбки вызывающе вздернулись короче прежнего, пятна румян на щеках так и рдели. "Скажи правду, Габриэл, ведь жаль было бы испортить мой наряд?" Габриэл, восторге от того, что она поинтересовалась его мнением, объявил: наряд превосходен! И оба дружно, снисходительно порешили, что, хотя старшие частенько докучают, не стоит их расстраивать откровенным непослушанием, ведь их-то молодость миновала, что же им остается в жизни?
Гарри танцевал с Марианой, которая, кружась в вальсе, искусно откидывала тяжелый трен платья, но при этом все сильней беспокоился за сестру. Эми пользовалась чересчур большим успехом. Молодые люди, точно мухи на мед, устремлялись к ней через всю залу, не сводя глаз с обтянутых белым шелком ножек. Иные из этих молодых людей были Гарри незнакомы, других, напротив, он знал слишком хорошо и не считал их общество подходящим для своей сестры. Габриэл, нелепый в шелку и парике лирического пастушка, стоял поодаль и сжимал перевитый лентой посох так, словно безобидный посох ощетинился шипами. С Эми он почти не танцевал, танцевать с другими ему было мало радости, на душе черным-черно.
Довольно поздно, в одиночестве, наряженный Жаном Лафиттом, появился некий джентльмен, по рождению креол, который двумя годами раньше некоторое время был помолвлен с Эми. Он прямиком направился к ней, точно влюбленный, уверенный во взаимности, и сказал, почти не понижая голоса, так, что все поблизости слышали: "Я пришел только потому, что знал - вы здесь. Вот потанцую с вами и сразу уйду". "Раймонд!" - воскликнула Эми и просияла, точно при встрече с возлюбленным. Она танцевала с этим Раймондом четыре танца подряд, а затем, об руку с ним, скрылась из залы.
Гарри и Мариана в благопристойных романтических костюмах, безупречные жених и невеста, имеющие полное право быть счастливыми, медленно вальсировали под свой любимый напев - печальную песнь мавританского владыки, покидающего Гранаду. Не слишком уверенно выговаривая испанские слова, они чуть слышно напевали друг другу эту песнь любви, разлуки и скорби, пронзающей сердце точно острием меча и рождающей в нем сострадание ко всем, кто повержен и обездолен: "Приют любви, мой рай земной... я расстаюсь навек с тобой... скворец усталый без гнезда, где кров найдешь, летишь куда? А мне, вдали родной страны, увы, и крылья не даны... Крылатый странник, пусть твой путь тебя ведет ко мне на грудь, гнездо со мною рядом свей, упьюсь я песнею твоей, оплачу родину мою..."
В блаженную сладость этих минут ворвался Габриэл. Где-то на полпути он отшвырнул пастушеский посох, белокурый парик держал в руке. Он жаждал немедля поговорить с Гарри, и не успела Мариана опомниться, как уже сидела подле матери, а взволнованные молодые люди скрылись. Дожидаясь жениха, встревоженная и огорченная, Мариана улыбнулась Эми, которая пронеслась мимо, вальсируя с молодым человеком в костюме дьявола - имелись даже не очень ловко сидящие на ноге ярко-красные башмаки с раздвоенным копытом. Через минуту вновь появились Гарри и Габриэл, очень серьезные, Гарри тут же метнулся в гущу танцующих и возвратился с Эми. Девушек и их старших спутниц попросили покинуть бал, их немедля доставят домой. Все это было загадочно и внезапно, Гарри лишь сказал Мариане: "Я тебе объясню, что случилось, но не сейчас, после..."
Из всего этого постыдного происшествия бабушке только и запомнилось, что Габриэл привез Эми домой один, а Гарри появился позже. Остальные тоже возвращались порознь, картина происшествия сложилась понемногу из отрывочных рассказов. Эми молчала и, как потом стало ясно матери, вся горела в жару. "Я сразу поняла, что-то стряслось неладное. Спрашиваю Эми - что случилось, а она упала в кресло, будто совсем обессилела, и отвечает: "Да вот, Гарри ходит там на балу и стреляет в людей". "Это все из-за тебя Эми", - говорит Габриэл. А Эми в ответ: "Ничего подобного. Не верь ему, мамочка". Тогда я говорю: "Ну, довольно. расскажи мне все по порядку, Эми". И она сказала: "Понимаешь, мамочка, пришел Раймонд, а ты же знаешь, он мне нравится и он прекрасно танцует. Вот мы с ним и танцевали, может быть, многовато. А потом вышли на галерею подышать свежим воздухом и там стояли. И он сказал, какие у меня красивые волосы и что ему нравится эта новомодная короткая стрижка". Тут Эми мельком глянула на Габриэла. "А потом вышел другой молодой человек и сказал:
"Я вас всюду искал. Сейчас ведь наш танец, правда?" И я пошла в залу танцевать. А после этого, видно, сразу пришел Габриэл и вызвал Раймонда из-за чего-то, уж не знаю, на дуэль, но Гарри не стал ждать их дуэли. Раймонд уже вышел, велел подать ему лошадь, наверно, на дуэли не дерутся в маскарадном костюме, - говорит Эми и смотрит на Габриэла, он прямо весь съежился в своем пастушеском голубом шелку, - а Гарри вышел да сразу в него и выстрелил. По-моему, это нехорошо".
Мать согласилась, что это нехорошо, это даже недостойно, она просто не понимает, о чем только думал ее сын Гарри, когда так поступал. "Защищать честь сестры следует по-другому", - сказала она ему после. "А я не хотел, чтобы Габриэл дрался на дуэли, - возразил Гарри. - Да и толку большого от этого бы не было".
Габриэл стоял перед Эми, он наклонился к ней и опять задал вопрос, который, видно, твердил всю дорогу с бала домой: "Он тебя поцеловал, Эми?"
Эми сняла широкополую пастушескую шляпу и откинула волосы со лба. "Может быть, и поцеловал, - сказала она, - может быть, я сама этого хотела".
"Ты не должна так говорить, Эми, - вмешалась мать. - Отвечай Габриэлу".
"А у него нет никакого права меня спрашивать", - сказала Эми, но сказала не сердито.
"Ты его любишь, Эми?" - спросил Габриэл, и у него на лбу выступил пот.
"Это неважно", - сказала Эми и откинулась на спинку кресла.
"Нет, важно, страшно важно, - сказал Габриэл. - Отвечай мне сейчас же". Он взял ее за руки и хотел их удержать. Но она упрямо, решительно старалась отнять руки, и Габриэлу пришлось их выпустить.
"Оставь ее в покое, Габриэл, - сказала мать. - Сейчас тебе лучше уйти. Мы все устали. Поговорим завтра".
Она помогла Эми раздеться, заметила перемену в корсаже и укороченную юбку. "Напрасно ты это сделала, Эми. Это неразумно. По-другому было лучше".
"Мамочка, - сказала Эми, - опостылела мне такая жизнь. Все это не по мне. До чего все скучно!" У нее стало такое лицо, будто она вот-вот заплачет. Эми даже в раннем детстве плакала очень редко, и мать испугалась. И тут-то она заметила, что от дочери пышет жаром.
