Воззвания обоих претендентов оказали свое влияние. Юноши из школ и кафе (этих знаменитых храмов науки), привлеченные благородным лозунгом принца Наполеона: "Свобода, равенство и война всему миру!" - толпами стекались под его знамя; аристократы же, естественно, поспешили предложить свою верность законному потомку святого Людовика.
И, в самом деле, мир не видел еще столь блестящих и благородных воинов, как те, что сплотились вокруг отважного принца Генриха. В его армии не было ни единого бойца, который не надевал бы лакированных туфель и свежих лайковых перчаток на утренний и вечерний смотр. Причудливые и нежные, как женщины, но храбрые и верные войска подразделялись на легионы: был там полк "Флердоранж", батальон "Розовая вода", добровольческий корпус "Фиалковая помада" и кавалерийская часть "Одеколон", - название выбиралось в зависимости от излюбленного аромата. Большинство воинов носили кружевные манжеты и напудренные парики с косичками, как в истинно рыцарские времена. Отряд тяжелых драгун под командой графа Альфреда де Хорсея выделялся железной дисциплиной, жестокостью и восхитительным покроем мундиров; вместе с этими славными кавалеристами прибыл из Англии прославленный герцог Дженкинс со своей великолепной пехотой. В каждом из пехотинцев было шесть футов росту. У каждого в петлице был букетик самых лучших цветов; они припудривали волосы, носили блестящие аксельбанты и треуголки с золотой оторочкой. На них были узкие бархатные панталоны до колен, как требовала форма этого рода английской пехоты: и ноги их были столь совершенной формы, что герцог Бордосский, обнимая на смотре их очаровательного командира, сказал: "Дженкинс, доселе Франция еще не видела таких икр". Это грандиозное ополчение было вооружено огромными дубинами или тростями, богато отделанными золотом, длиной от кончиков ног до носа своих владельцев. Ничто не могло устоять перед этим ужасающим оружием, и, без сомнения, нагрудники и украшенные перьями шишаки французских кирасиров расплющились бы от их ударов, если бы им когда-нибудь довелось встретиться в смертельной схватке. Между этим отрядом в армии принца и ирландскими вспомогательными силами шла непримиримая вражда. Увы, это неизбежно в военных станах! Сыны Альбиона не забыли тот день, когда дети Эрина оказались под их жестоким игом.
Форма ирландцев была пестрой - богатый материал, именуемый "Королевская гвардия" (который носил Ричард Львиное Сердце при Азенкуре), в основном составлял нижнюю часть их одеяния, мундиры же были сшиты из национальной байки {Не связано ли это с теми байками, которые рассказывали о них во французской армии?}. У них были фантастически рваные локти, юбки и воротники, которые держались на всевозможных пуговицах, лентах и шнурках. Вооружены эти воины были ирландскими шляпами, дубинками и глиняными трубками - последние были хоть и не слишком длинным, но сокрушающим оружием нападения. После кончины почтенного Теобальда Мэтью, этот народ забыл свой обычай трезвости, и скорбь об усопшем выразилась в повальном пьянстве; впоследствии это стало их новым обычаем. Так люди всегда возвращаются к любимым местам своего детства: такова сила дорогих сердцу воспоминаний! Однако у вождей этого воинства были, видимо, изнеженные вкусы: современные историки рисуют их страстными любителями воздушных змеев. Другие утверждают, что они шли в бой, вооруженные векселями, - бесспорно, могучим оружием; ибо известно, что иностранцев невозможно было заставить променять на них свое собственное оружие.
Принцы Мэйосский, Донегальский и Коннемарский шагали рядом со своим юным вождем, в чьих жилах текла королевская кровь, - принцем Бэллибеньонским, четвертым сыном Дэниела Первого, короля Изумрудного острова.
Итак, к столице Франции подступали два войска - одно под Орлами, вокруг которых сплотились приверженцы республиканской империи, второе - под древними королевскими лилиями. Герцог Бретонский, посаженный в Шарантонский сумасшедший дом, нашел способ обнародовать протест против своего заточения, который не вызвал в столице ничего, кроме насмешек. Вот каково было положение империи, вот какие тучи сгущались вокруг солнца Орлеана!
ГЛАВА IV
Битва при Реймсе
Королю не впервые приходилось испытывать превратности судьбы; и теперь он тоже встретил их, как подобает мужчине. Принц Жуанвильский не достиг успеха в борьбе с претендентом на императорский трон: храбрость, обратившая в бегство английский флот, как и следовало ожидать, оказалась недостаточной против неотразимого мужества истых французов. Морские кавалеристы, очутившись не в своей стихии, не могли действовать с обычным успехом. Их, привычных к бурным морским волнам, нетрудно было вышибить из седла на terra firma {Твердой земле (лат.).} тем более, что это была земля Шампани.
Да, именно в Шампани встретились войска, которыми командовали Жуанвиль и принц Наполеон! Ибо обе армии достигли Реймса, и под его стенами грянул смертельный бой. Поначалу не было никакой возможности выбить с позиций армию Жуанвиля, окопавшуюся в погребах с шампанским мсье Рюинара, Моэ и других; однако, злоупотребляя этой чудесной влагой, вся армия в конце концов напилась в стельку; и тогда сторонники императора, ворвавшись в погреба, легко одержали победу; а совершив это, сами начали накачиваться вином.
Принц Жуанвильский, при виде такого разгрома своего войска, вынужден был бежать в Париж с наиболее верными из своих приверженцев, и принц Наполеон остался победителем на поле битвы. Незачем приводить здесь бюллетень, который он обнародовал на другой день, как только он и его штабисты обрели способность писать: орлы, пирамиды, радуга, солнце Аустерлица и т. д. фигурировали в возвании, в котором он сильно подражал своему прославленному дяде. Но главным достижением было вот что: отрезвев, бывшие солдаты Жуанвиля принялись целовать и обнимать своих товарищей из императорской армии и перешли на их сторону.
- Солдаты! - сказал принц во время смотра на второй день после сражения. - Петух - храбрая птица, но далеко ему до орла! Ваше знамя осталось прежним. Наше развевалось на стенах Москвы, ваше - на крепостных валах Константинополя. Оба покрыты славой. Солдаты Жуанвиля! Мы встречаем вас с распростертыми объятиями, как встретили бы и вашего прославленного вождя, который разгромил флот Альбиона. Пускай же и он примкнет к нам! Мы вместе выступим против вероломного врага.
Но, солдаты! От хмеля увяли вчерашние славные лавры! Не станем же больше пить пьянящую влагу нашей родной Шампани. Не забудем Ганнибала и Капую и, прежде чем устраивать кутежи, вспомним, что нам еще предстоит завоевать Рим!
Солдаты! После неумеренных возлияний весьма полезна сельтерская вода. Немного терпения, и ваш император приведет вас на родину этой воды. Французы! Она лежит за Рейном!
Оглушительные возгласы "Vive l'Empereur" {Да здравствует император! (франц.).} прозвучали в ответ на этот прозрачный намек принца, и армия поняла, что законные границы будут восстановлены. Отдав должное храбрости принца Жуанвильского, принц Наполеон покорил все сердца, и это необычайно способствовало успеху его дела. "Журналь де Деба" не знал, кого поддерживать. В одной статье он называл императора "кровавым тираном, убийцей и карманным вором", в другой - признавал, что это "великодушный мятежник, заслуживающий прощения"; а возвестив о "блестящей победе принца Жуанвильского", присовокупил, что это "funeste journee" {Траурный день (франц.).}.
На следующий день император, как мы вправе теперь его называть, готовился выступить на Париж, когда ему представились господа Рюинар и Моэ и попросили уплатить за триста тысяч бутылок вина. "Отправьте еще триста тысяч бутылок в Тюильри, - сурово молвил на это принц. - Мои солдаты будут испытывать жажду, когда вступят в Париж". После чего, взяв с собой в качестве заложника Моэ и пообещав Рюинару расстрелять его в случае неповиновения, император, под звуки труб, с орлами, сверкающими на солнце, двинулся во главе своей отважной армии в победоносный поход.
Глава V
Битва при Туре
А теперь нам предстоит поведать о боевых действиях принца Немурского, который вознамерился остановить наступление своего кузена Генриха V. Его высочеству не удалось выступить на врага с теми силами, о каких он мечтал; ибо его августейший родитель, памятуя о несметном богатстве, спрятанном в подвалах Тюильри, не позволил ни одному солдату покинуть форты столицы, оснащенные ста сорока четырьмя тысячами 84-фунтовых пушек и с гарнизоном в четыреста тридцать одну тысячу человек, это ведь совсем немного, памятуя, что на одну пушку приходилось всего лишь три солдата. Чтобы прокормить эту огромную армию и жителей города, которых было вдвое больше, его величество приказал опустошить всю округу на пятьдесят миль, не оставив там ни быка, ни осла, ни травинки. Когда ограбленные жители обратились к нему с мольбой, августейший Луи-Филипп ответил, со слезами на глазах, что сердце его обливается кровью, что они его дети и каждая корова, отобранная у последнего крестьянина, подобна куску мяса, отрываемому от собственного его тела; но долг приходится выполнять, интересы отечества требуют жертв, так что, в сущности, пускай они идут ко всем чертям. И беднягам ничего другого не оставалось.
