Это его стиль! Но именно он первым и увидел Вилли. Katzchen терпеть не может обер-лейтенанта, который давал мне читать книжки... ой!.. я вспомнила фамилию автора! Людвиг... ЛюдвигФердинанд Целин'[Имеется в циду Луи-Фердинан Селин-французский писатель, активно сотрудничавший с нацистами]! Вилли был в штатском. Весьма элегантен. Где это он раздобыл такую английскую шерсть? Надо будет его спросить. Если здесь, я могла бы заказать себе костюм. Это, правда, не мой стиль, но в английских тканях все-таки есть свой шик. Katzchen очень побледнел. Он боится гестапо, это сильнее его.
Вилли посмотрел на нас своим особенным взглядом и спросил, что мы здесь делаем. А он что делает? Выслеживает террористов.
Мы должны опасаться террористов, особенно в уединенных местах. Katzchen в басню о террористах не поверил. Он сказал, что Вилли следит за ним, ясное дело. Местные жители не замышляют против нас ничего дурного. Так сказал доктор Гримм.
В горах, может, и водятся террористы, они там прячутся. А здесь ничего такого нет. Я промолчала. В принципе Katzchen совершенно прав. Вот только сюда Вилли пришел не по делам службы.
Просто он увивается за мной. Мне так скучно, что я, возможно, и разрешу ему поухаживать. Лишь бы не пронюхал Katzchen! Он способен раздуть из этого целую историю.
В конце концов, он просто невыносим. В тот раз, на лекции доктора Гримма, не захотел, чтобы нас видели вместе. Из-за Труды, она кузина этого... Знал бы он, как мне наплевать на его Труду! Он уперся и не хочет сводить меня в "Золотой колокол", где бывают офицеры-летчики. Гильда-не самая из нас красивая-рассказала недавно, когда мы вместе мылись под душем, что ее пригласили однажды в "Золотой колокол", там были офицеры-летчики, и один из них подарил ей золотую брошку. Она мне показала. Брошка так себе. Но золото есть золото. Выглядит, правда, очень провинциально. Наверное, принадлежала жене какого-нибудь нотариуса. Не знаю, кому бы пришло в голову писать Труде, что я обедала с Katzchen в "Золотом колоколе", но он и слышать не хочет о том, чтобы туда пойти. И зря. Кончится тем, что я разрешу Вилли за мной ухаживать. Его особенный взгляд очень меня интригует.
Как скучно в этом городишке! А если-в кои-то веки! - чтото и происходит, я об этом ничего не знаю! В понедельник утром казнили пятерых заложников. Я могла бы туда пойти и все увидеть!.. Устроила сцену майору. Вилли обещал, что в следующий раз он меня возьмет. Я не создана для такой жизни. Это совсем не мой стиль. Посмотреть только, как мы одеты, эти наши накрахмаленные блузки, прямые юбки, мужеподобный вид... Мой стиль-пышные оборки, накладные локоны, шуршащие юбки, кружева. По ночам мне снится, что я такая же, как эти киноактрисы, которые в доме у очень приличных людей вдруг задирают юбки и выбивают чечетку. И вокруг много, много мужчин. Или так: шелковое платье, высокая шляпка, в руке стэк.
Или еще: длинное платье, в танце оно взметается, видны ноги (у меня ляжки чуть-чуть полноваты), чулок нет, мягкие сапожки. Но здесь ужасно недостает музыки. Музыки, музыки, музыки!
Может, Америка больше в моем стиле. Вырожденческий негроидный джаз? Ну и пусть! Жаль, наша армия туда еще не добралась.
Нам прожужжали все уши про эту Францию. А она совершенно не в моем стиле. Все-таки, я надеюсь, война продлится достаточно долго, и наши ученые придумают, как перебросить нашу армию в Америку. А пока...
Если бы даже и был хоть какой-то уголок, где можно послушать музыку, Katzchen все равно бы меня туда не повел: вдруг кто-то увидит... Для чего, спрашивается, нужен мужчина, не для того разве, чтобы держать вас за руку, когда вы слушаете музыку? Но нет такого места, где можно было бы послушать музыку в этой смертельно скучной стране.
Единственное развлечение-и правда-трибунал. Недавно меня даже пробрало. Привели женщину. Жуткую. Совершенно вульгарную. Таких можно встретить на базаре, на бульваре...
Средних лет. Katzchen задает ей вопросы, а она не отвечает. Ее арестовали за саботаж, ну, эти дела с поездами при выезде из города... В конце концов Katzchen рассердился. Тогда она разинула рот, чтобы мы увидели ее язык. Во время одного из допросов она отрезала его, чтобы ни о чем не проболтаться. Я удивилась, почему же она не умерла, ведь из раны на языке всегда вытекает очень много крови. Мне об этом рассказывал Буби. У них там, на Восточном фронте, тоже была одна такая история. Но Вилли мне все объяснил: к этой женщине сразу позвали хирурга и велели лечить хорошенько, чтобы наказать, пусть-ка поживет с отрезанным языком... Katzchen-вот болван! - приговорил ее к расстрелу.
А то еще: ночью поднялась пальба, какие-то машины забыли про комендантский час. Есть же идиоты... Они что, немцев не знают или им жизнь не мила?
Но все это музыки не прибавляет. А мне нужна музыка. Мне мало приемника в "Метрополе". В Лионе хоть танцы бывают.
Какая тоска!
Katzchen застал меня за разговором с Вилли и устроил сцену.
У него теперь такой стиль. Я ему сказала: на этот раз Вилли со мной разговаривал... и только... Но если он не поспешит разогнать мою скуку, я не поручусь, что... Katzchen разгорячился, наговорил кучу гадостей, потом остыл и обещал, что мы совершим небольшую поездку в деревню. Погода прекрасная.
- Есть одно такое местечко... если ехать по направлению к... нет, вылетело из головы... говорят, пейзаж там вполне романтический. Час-полтора поездом.
- Еще бы: ни Вилли, ни Труды там можно не опасаться. А пока мне бы очень не помешало хоть немного музыки...
Ах вот как, фройляйн Лотта Мюллер, вам не помешало бы немного музыки... Вы, видно, глухая, фройляйн Лотта Мюллер, если не слышите, как много ее кругом. Бывают дни, когда она поднимается с земли как ветер и гуляет по городу и в поднебесье, когда хлопают двери, летят бумаги, вам приходится придерживать свои юбки... И вы говорите, что не слышите музыки? Бывает.
правда, и так, что доносится лишь слабый отголосок песни, лишь вздох гитарной струны, лишь угасающий стон воспоминания...
Под майским солнцем зазвучал весь огромный мирный пейзаж, распустились цветы, загудели насекомые; мухи-которых неодолимо тянет к человеческим существам, так, словно это уже трупы, а не живые пока что люди, - успели прожужжать первые такты похоронного марша. В оркестровой яме еще только настраивают скрипки.
Вы, видно, глухая, фройляйн Лотта Мюллер, если не слышите нарастающей музыки. Бывают дни, когда она звучит сильнее, чем треньканье будней в маленьком городке, где вы так скучаете, фройляйн Лотта Мюллер... слушайте же, слушайте музыку.
Вот глухое lamento, скорбные звуки несутся из темниц, звучат неведомые музыкальные инструменты, когда-то звавшиеся людьми... Хруст раздробленных костей, треск лопающейся горелой кожи, жуткий концерт орудий пытки, крики душевной муки, такие несхожие с криками от муки физической, басистые ритмичные удары, бульканье алой крови и слезы, слезы. слезы...
Вы не слышите музыки, фрой-чяйн Лотта Мки/юр'.' Тик возьмите же за руку своего поклонника u c-'iyuiailie, i-..ак -лг принято делать в немецких городишках по воскресеньям; вы упиваетесь там игрою женского оркестра, сидя в пивной за большой узорчатой кружкой мюнхенского нива, темного и холодного.
А вот и ноктюрн, ноктюрн смятения: темные жилища, никто не осмелится раздуть тлеющие угли, люди прислушиваются к шагам патрулей на улице, вздрагивают при каждом скрипе лестницы или шорохе за дверью-идет полиция! Ноктюрн, в котором биение сердец звучит как слабо приглушенный аккомпанемент к тревожному ожиданию... Куда все идет? В какую песню выльется глухой ноктюрн? И почему она еще не зазвучала в полный голос? Тени не выходят на свеч. Ставни и рты закрыты наглухо. По улицам ходит патруль.
О, неужели вы не слышите, неужели не слышите музыки?..
Хлопнули выстрелы, машины влетели на полном ходу в нроулок против универмага, а там одностороннее движение... Ворота гаража взорваны, машины канули в ночь. В госпиталь явились неизвестные, потребовали выдать им раненого-он из заключенных, - уложили на месте обоих дежурных полицейских. Взорвано помещение СПР'[Служба отправки на принудительные работы в Германию.]. Из центрального холодильника исчезли говяжьи чуши, жандармы стерегли их для Господ Оккупантов. В двух километрах от вокзала стоял эшелон с боеприпасами, три вагона взорваны, всю ночь и весь следующий день снаряды рвались в полях. Если кого-то преследует полиция, он исчезает в глубокой тайне домов. Те, кто прячет у себя этих людей, не боятся расклеенных повсюду объявлений, устрашений под бой барабанов, извещений в газетах, их не останавливают даже расстрелы заложников. Около часа ночи прилетели большие черные птицы, на заранее разведанные поляны упали пакеты и опустились люди под шелковыми зонтами - розовыми, зелеными, красными или белыми. Заря обнаружила, что на домах предателей нарисованы виселицы, а на перекрестках улиц написано такое, чего совершенно не имели в виду музыканты, когда сочиняли свою нежную старинную немецкую музыку.
