- Что же теперь делать? - спросила рыжеволосая, обращаясь к подругам.
- Подождем, посмотрим, что скажет старуха, - предложила гречанка.
- Если еще подождем, он и вовсе нас не отгадает, - сказала третья девушка.
- Да, трагедия моей жизни... - продолжал Гаврилеску. - Ее звали Эльза. Но я покорился. Я сказал себе: 'Гаврилеску, так должно было случиться. Не судьба! Нет счастья артистам...'
- Видите? - снова заговорила рыжеволосая. - Теперь он опять запутался, и неизвестно, как выпутается.
- Это рок! - воскликнул Гаврилеску, воздев руки и поворачиваясь к гречанке.
Девушка слушала его, улыбаясь, заложив руки за спину.
- Бессмертная Греция! - воскликнул он. - Мне не пришлось тебя увидеть.
- Не надо об этом! Не надо! - воскликнули разом две другие девушки. Вспомни: ты нас избрал!
- Цыганка, гречанка, еврейка, - произнесла гречанка, многозначительно заглядывая ему в глаза. - Ты так хотел, ты нас избрал...
- Угадай нас! - крикнула рыжеволосая. - И ты увидишь, как будет прекрасно!
- Какая из нас цыганка? Какая цыганка? - наперебой спрашивали все три девушки, окружив его.
Гаврилеску быстро отступил к роялю.
- Так, значит, вот как тут у вас принято. Артист или простой смертный вы одно твердите: отгадай цыганку. А зачем, скажите на милость? Кто распорядился?
- Такова наша игра, так принято у нас, цыганок, - сказала гречанка, попробуй угадай. Не пожалеешь.
- Но я не расположен играть, - возразил Гаврилеску с горячностью. - Я вспомнил трагедию моей жизни. Ибо, видите ли, теперь я очень хорошо понимаю: если бы в тот вечер в Шарлоттенбурге я не вошел бы с Эльзой в пивную... Или даже если бы я вошел, но если бы у меня были деньги, чтобы заплатить за еду, жизнь моя сложилась бы иначе. Но случилось так, что у меня не было денег, и заплатила Эльза. И назавтра я пытался раздобыть несколько марок, чтобы отдать ей долг. Но не нашел. Все мои друзья и знакомые разъехались. Было лето, стояла ужасная жара...
- Он снова испугался, - прошептала рыжеволосая, опустив глаза.
- Так слушайте, ведь я еще не закончил! - крикнул Гаврилеску взволнованно. - Три дня я не мог раздобыть денег и каждый вечер приходил к Эльзе на ее временную квартиру; приходил, чтобы извиниться, что не нашел денег. А потом мы отправлялись вдвоем в пивную. Если бы хоть я выдержал характер и не ходил с ней в пивную! Но что вы хотите? Я был голоден. Я был молод и красив, Хильдегард была в отъезде, и я был голоден. По правде говоря, случались дни, когда я вовсе не ел. Жизнь артиста...
- Что же теперь делать? - прервали его девушки. - Ведь время идет.
- Теперь? - воскликнул Гаврилеску, снова воздев руки. - Теперь хорошо, тепло, и мне у вас нравится, потому что вы молоды, красивы, вы здесь рядом и готовы поднести мне варенье и кофе. Но мне больше не хочется пить. Теперь мне хорошо, я прекрасно себя чувствую. И я говорю себе: 'Гаврилеску, эти девушки чего-то от тебя ждут. Доставь им удовольствие. Если они хотят, чтобы ты угадал их, угадай. Но будь осторожен! Будь осторожен, Гаврилеску, если снова ошибешься, они закружат тебя в хороводе и ты не очнешься до утра'.
И, улыбаясь, он зашел за рояль, обратив его в щит от девушек.
- Так, значит, вы хотите, чтобы я вам сказал, какая из вас цыганка. Хорошо, я скажу...
Девушки оживились, стали рядом, молча уставились на него.
- Я скажу вам, - помолчав, продолжал он.
И мелодраматическим жестом выкинул руку к девушке, покрытой бледно-зеленой вуалью. Девушки застыли, будто не веря своим глазам.
- Что с ним? - спросила наконец рыжеволосая. - Почему он не может угадать?
- С ним что-то случилось, - сказала гречанка. - Он вспоминает о том, что потерял, он заблудился в прошлом.
Девушка, которую он принял за цыганку, выступила вперед, взяла поднос с кофейным прибором и, проходя мимо рояля, грустно улыбнувшись, шепнула:
- Я еврейка...
И исчезла за ширмой.
- Ах! - воскликнул Гаврилеску, ударив себя по лбу. - Мне бы следовало понять. В ее глазах было что-то пришедшее из дали веков. И на ней была вуаль - прозрачная, но вуаль. Она была будто из Ветхого Завета...
Рыжеволосая громко рассмеялась и крикнула:
- Не отгадал ты нас, барин! Не отгадал, кто цыганка.
Она провела рукой по волосам, тряхнула головой, и огненно-рыжие кудри рассыпались, закрыли ей плечи. Пританцовывая, она кружилась вокруг него, хлопала в ладоши и напевала, а волосы языками пламени лизали ее шею.
- Скажи, гречанка, как было бы, если бы он отгадал, - крикнула она, откидывая непослушные пряди.
- Это было бы прекрасно, - прошептала гречанка. - Мы бы пели тебе, и танцевали, и водили бы тебя по всем комнатам. Это было бы прекрасно.
- Это было бы прекрасно, - эхом повторил Гаврилеску и печально улыбнулся.
- Скажи ему, гречанка! - крикнула цыганская девушка, останавливаясь перед подругами, продолжая хлопать в такт и все сильнее притопывая по ковру голой ногою.
Гречанка крадучись подошла к Гаврилеску и стала что-то нашептывать; она говорила быстро, временами качала головой или прикладывала палец к губам, о чем - Гаврилеску не понял. Но он слушал ее, улыбаясь, глядел растерянно и временами повторял: 'Это было бы прекрасно!..' А цыганка топала все сильнее и все глуше, как из-под земли доносился до него ее топот, и, когда этот дикий, странный ритм стал непереносим, Гаврилеску сделал над собой усилие, ринулся к роялю и заиграл.
- Скажи теперь ты, цыганка! - крикнула греческая девушка.
Он слышал, как она приближается, будто пританцовывая на огромном бронзовом барабане, и через несколько мгновений почувствовал спиной ее горячее дыхание. И тогда, еще ниже склонившись над роялем, он обрушился на клавиши с такою гневной силой, будто хотел разбить их и вырвать, чтобы проникнуть в фортепиано, в самую его глубь.
Он больше ни о чем не думал, увлеченный новыми, незнакомыми мелодиями; казалось, он слышал их впервые, хотя они возникали в его сознании одна за другой, словно вспоминались после долгого забвения. Так прошло много времени, и, только перестав играть, он заметил, что один и в комнату спустились сумерки.
- Где вы? - испуганно крикнул он, вставая из-за рояля.
И, поколебавшись, направился к ширме, за которой исчезла еврейка.
- Куда вы спрятались? - крикнул он снова.
Тихонько, на цыпочках, точно хотел застать их врасплох, он пробрался за ширму. Здесь будто начиналась другая комната, переходившая в извилистый коридор. Комната была странная, с низким неровным потолком, ее чуть волнистые стены то исчезали, то вновь возникали из темноты. Гаврилеску сделал наугад несколько шагов, остановился и прислушался. Ему показалось, что именно в этот момент торопливые шаги прошуршали по ковру совсем рядом.
- Где вы? - повторил он.
Ему ответило только эхо. Он вгляделся в темноту и будто увидел: все три девушки жались в углу коридора; вытянув вперед руки, он ощупью двинулся к ним. Но вскоре понял, что идет в неверном направлении, ибо через несколько метров коридор сворачивал влево, тогда он снова остановился.
- Вы напрасно прячетесь, я все равно вас найду! - крикнул он в темноту. - Лучше выходите по доброй воле!..
И опять напряженно прислушался, вглядываясь в темноту. Все было тихо. Только, казалось, опять нахлынула жара, и он решил вернуться и подождать за роялем. Он очень хорошо помнил, откуда пришел, и знал, что сделал не больше двадцати - тридцати шагов. Вытянув вперед руки, он осторожно направился обратно, но через несколько шагов руки его уперлись в ширму, и он испуганно отпрянул. Еще несколько мгновений назад - он это твердо знал - ширмы здесь не было.
- Что вы задумали? Выпустите меня! - крикнул он.
И ему показалось, что вновь раздались сдавленные смешки и шорох. Тогда он осмелел.
- Может, вы решили, будто я испугался, - сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше бодрости. - Нет, позвольте, позвольте! поспешно прибавил он, словно ожидая, что его прервут. - Если я стал играть с вами в прятки, то только из жалости. Вот в чем дело: я пожалел вас. Увидел вас, бедных девочек, запертых в цыганской хижине, и сразу сказал себе: 'Гаврилеску, эти девушки тебя разыгрывают. Притворись, что им удалось тебя обмануть. Пускай подумают, что ты не знаешь, какая из них цыганка. Таковы условия игры!..' Таковы условия игры! - крикнул он во весь голос. - Но теперь наигрались, выходите на свет.
Он прислушался, улыбаясь, опершись правой рукой на ширму. В эту минуту кто-то пробежал мимо - совсем рядом. Он резко повернулся, вытянул вперед руки со словами:
- Посмотрим, кто ты. Посмотрим, кого я поймал. Уж не цыганку ли?
И долго шарил в воздухе руками, а когда остановился и прислушался, ниоткуда не доносилось ни малейшего шороха.
- Ну ничего, - сказал он, будто не сомневался, что девушки прячутся в темноте где-то совсем рядом. - Я еще подожду. Вижу, вы пока не поняли, с кем имеете дело. Потом пожалеете. Я мог бы научить вас играть на рояле. Вы лучше бы узнали музыку. Лучше бы поняли 'Песни' Шумана. Какая это красота! воскликнул он с горячностью. - Что за божественная музыка!
