Остаюсь всегда любящим тебя отцом. Т. Н."
- Ну не молодчина ли мой старик?! - В этом вопросе друзья были абсолютно единодушны все три года. Мистер Джей Джей заметил еще, как Клайв, прочитав отцовское письмо, вторично пробежал глазами послание мисс Этель и спрятал его в боковой карман, а потом весь день ходил пасмурный и всячески поносил статуи в музее, куда они отправились в тот день.
- Откровенно говоря, - ворчал Клайв, - все это лишь второсортная дрянь! Ну что за нелепый ублюдок этот верзила Геркулес Фарнезский! Во всей галерее только и есть одна стоящая вещь!
То был знаменитый фрагмент статуи Психеи. С улыбкой слушал Джей Джей, какие похвалы расточал его друг этой фигуре - стройному стану, изящному изгибу шеи - всему гордому девственному облику; эта Психея имеет известное сходство с Дианой из Лувра, а Диана из Лувра, как вам ведомо, напоминала собой некую молодую особу.
- Откровенно говоря, - продолжал Клайв, закинув голову и созерцая огромные мускулистые ноги неуклюжего, гротескного носильщика, которого Гликон Афинский лепил, несомненно, уже в дни упадка искусства, - она просто не могла написать иначе, не правда ли? Письмо очень доброе и ласковое. Она вот пишет, что всегда будет рада получить от меня весточку. Надеется, что я скоро вернусь и привезу с собой несколько хороших полотен, раз уж я взялся за это дело. Она не высокого мнения о живописцах, Джей Джей, - ну да пусть, ведь мы-то знаем себе цену, мой благородный друг! Наверно... наверно, сейчас уже все совершилось, и мне надо будет адресовать свои письма ее сиятельству графине Кью.
Служитель музея привык к тому, что его мраморный великан вызывает восторг и удивление посетителей, однако он и не помышлял, что Геркулес способен возбуждать такие страсти; а вот этот молодой иностранец с минуту молча взирал на статую, потом со стоном провел рукой по лицу и побрел прочь от могучего исполина, который в свое время тоже немало натерпелся от женщин.
- Отец хочет, чтобы я съездил повидать мадам де Флорак и нашего друга Джеймса, - проговорил Клайв, когда они спускались по улице, ведущей к "Толедо".
Джей Джей продел руку под руку товарища, которую тот глубоко засунул в карман своего бархатного пальто.
- Тебе нельзя возвращаться, покуда не будет известно, что там все кончено, Клайв, - прошептал Джей Джей.
- Разумеется, старина, - отвечал его приятель, покачивая головой и выпуская изо рта клубы табачного дыма.
Вскоре по приезде друзья, разумеется, отправились в Помпею, каковую мы не обязаны описывать, поскольку пишем не картины Италии, а хронику жизни Клайва Ньюкома, эсквайра, и его досточтимого семейства. Прежде, чем им отправиться в это путешествие, наш молодой герой прочел восхитительную повесть сэра Бульвера Литтона, ставшую чем-то вроде истории Помпеи, а также описание Плиния, приведенное в путеводителе. Восхищенный мастерством, с каким английский романист как бы иллюстрировал своей книгой эти места, словно помпейские дома были картинами, к которым он сочинил текст, шутник Клайв, постоянно упражнявшийся в своем любимом искусстве карикатуры, предложил сочинить пародийную историю с теми же персонажами и местом действия.
- Главной у нас будет, - говорил он, - маменька Плиния, которую историк описал как даму редкой тучности; вот она спешит с места катастрофы в сопровождении рабов, прикрывающих подушками ее пышные формы от раскаленных осколков. Да, старая миссис Плиний и будет моей героиней! - заключил Клайв. Этот рисунок на темно-серой бумаге, у края подштрихованной красным, по сей день сохранился в альбоме Клайва.
И вот, когда они там смеялись, болтали, дивились на окружающие их чудеса и передразнивали гнусавую речь сопровождавшего их чичероне или останавливались в молчании, поддавшись воздействию этого необычного места, как бы озаренного печальной улыбкой, - Им неожиданно повстречалась другая группа англичан, состоящая из двух молодых людей и пожилой дамы.
- Ба! Клайв! - воскликнул один из встречных.
- Милый лорд Кью! - вскричал наш герой; они кинулись жать друг другу руки и при этом оба покраснели.
Лорд Кью обитал со своими родными в Неаполе в соседнем отеле на Кьяфа, и в тот же вечер, по возвращении с помпейской экскурсии, оба живописца были приглашены на чашку чая этими дружелюбными людьми. Джей Джей, извинившись, остался дома и рисовал до ночи. А Клайв пошел и приятно провел вечер в разговорах, заполненных всевозможными планами совместных путешествий и увеселительных прогулок. Молодые люди задумали посетить Пестум, Капри, Сицилию. А может, еще поехать на Мальту и на Восток? - предложил лорд Кью.
Леди Уолем всполошилась. Ведь Кью уже ездил на Восток. Клайв тоже был смущен и взволнован. Как может Кью собираться на Восток или в какое-то еще длительное путешествие, когда... когда другие насущные дела требуют его возвращения домой? Нет, ему не следует ехать на Восток, прямо сказала матушка лорда Кью; Кью обещал провести все лето с нею в Кастелламаре, и мистер Ньюком тоже пусть приезжает и пишет там с них портреты - со всех подряд. Она готова устроить картинную галерею из всех Кью, лишь бы сын сидел дома, пока его будут рисовать.
Леди Уолем рано отправилась на покой, вырвав у Клайва обещание, что он приедет в Кастелламаре; Джордж Барнс тоже ушел, чтобы облачиться в вечерний костюм и ехать с визитами, как то подобает молодому дипломату. В Неаполе эти дипломатические обязанности исполняются только по окончании оперы; и светская жизнь приходится здесь на те часы, когда во всем мире уже спят.
Клайв просидел с Кью до часа ночи, после чего возвратился к себе в гостиницу. Ни одна из восхитительных поездок в Пестум, Сицилию и прочее не состоялась. Клайв так и не поехал на Восток, а портрет лорда Кью писал в то лето в Кастелламаре не кто иной, как Джей Джей. Наутро Клайв отправился в посольство за паспортом, и пароход, отплывавший в тот день на Марсель, взял на борт мистера Ньюкома. Лорд Кью с братом и Джей Джей махали ему с берега шляпами, когда судно отвалило от пристани.
Судно шло, стремительно рассекая лазурную гладь моря, а Клайву все казалось, что оно движется слишком медленно. Джей Джей со вздохом возвратился к своим альбомам и мольбертам. А второй служитель прекрасной музы, очевидно, узнал нечто такое, что побудило его оставить свою возвышенную подругу ради другой, куда более земной и капризной.
^TГлава XL,^U
в которой мы возвращаемся на Рима на Пэл-Мэл
Прекрасным июльским утром, когда даже в Лемб-Корте светило солнце и два джентльмена, совместно обитавшие здесь в квартире на четвертом этаже, были, по обыкновению, заняты своими трубками, рукописями и чтением очередного номера "Таймс", они узрели еще один солнечный луч, ворвавшийся к ним в образе юного Клай-ва, бронзового от загара, с пожелтевшими от солнца бородой и усами и веселыми ясными глазами, видеть которые всегда было радостью для нас обоих.
- Ты ли это, Клайв, дружище?! Ты ли это, о Вениамин?! - воскликнули Пенденнис и Уорингтон. Клайв успел полностью завоевать сердце последнего, так что будь я способен ревновать к такому прекрасному человеку, я бы непременно почувствовал себя уязвленным. Клайв покраснел от радости, что снова нас видит. Пиджен, прислуживавший нам мальчишка, ликуя, ввел его в комнаты, а уборщица Фланаган с сияющей улыбкой выбежала из спальни, чтобы поскорее увидеть и поздравить с прибытием всеобщего любимца.
Не прошло и двух минут, как журналы, гранки и рецензируемые книги, сваленные в кресле, переместились в стоящее рядом ведерко из-под угля, а вместо них там расположился Клайв с сигарой в зубах, и притом так уютно, будто и вовсе не уезжал отсюда. Когда он воротился? Вчера вечером. Обитает опять в своей старой квартире на Шарлотт-стрпт; нынче утром завтракал на Фицрой-сквер; Джеймс Бинни при виде него чуть было не запел от счастья. Отец попросил в письме, чтобы он поехал домой и повидал Джеймса Бинни. Хорошенькая мисс Рози здорова, спасибо. А миссис Мак? То-то, небось, возрадовалась при виде него!
- Признайтесь по совести, сэр, уж конечно, вдова облобызала вас по случаю приезда! - Клайв через всю комнату швыряет в голову вопрошающего неразрезанный номер "Пэл-Мэл", но при этом так мило краснеет, что у меня почти не остается сомнений в правильности моего предположения.
Экая жалость, что он не поспел на великосветскую свадьбу, а то мог бы проводить к алтарю своего милого кузена Барнса, Ньюкома и расписаться в книге свидетелей наряду с другими сановными лицами! Мы описали ему эту церемонию и сообщили, как с недавних нор преуспел в жизни его, а теперь и наш друг Флорак, ставший директором крупной Англо-французской железнодорожной компании, а также принцем де Монконтур. Затем Клайв рассказал нам о том, как прошла для него зима; о веселых днях, проведенных им в Риме, и удалых друзьях, обретенных там. Не намерен ли он изумить мир каким-нибудь шедевром? Не намерен, нет. Чем больше он работает, тем больше почему-то недоволен своими произведениями; а вот у Джей Джея дела идут великолепно, скоро он поразит весь мир! Тут мы с гордым удовлетворением открыли тот самый номер нашей газеты, которым юноша запустил в нас, и показали ему отличную статью Ф. Бейхема, эсквайра, где сей маститый критик на все лады расхваливал картину, присланную Джей Джеем на родину.
