– Отступать уже не можете! – воскликнул Антонов. – В своей статье вы решительно предупредили о сроке битвы за власть коммунистов. Отступать уже поздно!
– Я не отступаю! – засмеялся Ленин. – Я только стремлюсь к достижению всеобщего порыва и наибольшего напряжения.
– Скажите слово, Владимир Ильич, и через час не будет строптивых… – буркнул Антонов и понуро глянул на Ленина. – Истреблю, хоть весь центральный комитет партии и весь Совет Рабочих и Солдатских Депутатов!
Третий, скрытый в темном проломе стены, скрежетнул зубами.
– Что вам нужно, товарищ Халайнен? – спросил Ленин.
Халайнен на ломаном русском языке ответил:
– Вы знаете охраняющих вас финских революционеров? Знайте, мы наведем порядок… Никто уже больше не будет вам возражать…
Снова скрипнул зубами. Выпрямился. Был как молодой дуб, твердый, непреклонный.
Ленин засмеялся тихо.
– Посмотрим… Сегодняшняя ночь покажет, – шепнул он.
– Сейчас идем!
Не скрываясь, вышли они на Невский проспект, разговаривая громко о второстепенных вещах.
Остановили их около Аничкова Дворца. Патруль проверил удостоверения. Они были выданы на фамилии секретарей Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, возвращающихся из Зимнего Дворца, где находилась Резиденция Временного Правительства.
Пошли дальше.
На улице, где в подземном канале протекала река Лиговка, заметили перед зданием железнодорожного вокзала солдатский патруль, а в воротах всех домов укрывшиеся группки людей – молодых и старых, в гражданских костюмах и в военных шинелях.
Продвигаясь в сторону Таврического Дворца, встречали они все более многочисленные толпы рабочих и солдат, укрывшихся в полутемных улочках и в нишах домов. Отдельные фигуры и значительные толпы тянулись к Лиговке и Знаменской площади. Далекие предместья выливали эти молчаливые грозные тени, крадущиеся и ползущие в ночном мраке руслами убогих, грязных улиц.
– Авангард пролетарской революции! – шепнул Ленин и потер руки. – Эти не изменят!
– Не изменят, – повторил Антонов. – Других собрали мы поблизости с почтой, крепостью и зданием Государственного Банка.
Умолкли, быстро идя вперед.
Дошли до большого, ярко освещенного здания, окруженного обширным садом. Не снимая пальто и шапок, вошли они в зал, заполненный рабочими, солдатами и студентами.
Заметили их сразу. По залу пробежал шепот изумления:
– Владимир Ленин! Керенский приказал его арестовать… Ленин не знает страха!
Товарищи в это время размашистым шагом продирались сквозь толпу, направляясь к столу президиума, стоящего на высоком возвышении. Ленин вышел на эстраду, сорвал с головы шапку и, сминая ее обеими руками, начал говорить.
Голос звучал жестокой страстью, падали твердые, простые, доходчивые мысли. Фразы короткие, не разукрашенные профессиональным выговором, порой оборванные на полуслове, ударяли как тяжелые камни. Была это речь, полная внутренней силы, непреклонного убеждения, почти яростного красноречия, готового взорваться ненавистью и богохульством.
Лысый череп метался в мутном, пропитанном дымом воздухе, поднимались, как молоты, и били по столу кулаки, загорались и гасли огни в глазах, которые все охватывали, изучали каждое лицо, отвечали на каждый выкрик, угрожали и хвалили, оценивали мельчайшую, неуловимую гримасу на сгрудившихся обличьях.
Речь была длинной, но Ленин как бы вбивал гвозди в дерево, постоянно повторял фразу:
– Ждать дальше было бы преступным! Было бы предательством революции! Вооруженное восстание должно быть начато немедленно! Нынешнее правительство не имеет здравого рассудка, ни плана, ни сил, ни помощи. Оно должно подчиниться нам! Заключение мира предлагаем завтра! Землю крестьянам, немедленно! Фабрики рабочим массам, немедленно! Или победа революции, или победа реакции! Если вооруженное восстание начнется сегодня – победа, если будем медлить – поражение! Промедление – это преступление, предательство! Наша победа потребует два или три дня битвы. Да здравствует социалистическая революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует вооруженное восстание!
Разразилась буря возгласов и аплодисментов. К Ленину бросались, толкаясь и продираясь сквозь толпу, рабочие и солдаты. Люди кричали, протягивали к нему руки, били себя в грудь. В этом гомоне утонули крики протестов и голоса, кричащие:
– Безумие! Утопия!
На эстраду внезапно выбежал громадный моряк и голосом, перекрикивающим гомон и шум, объявил:
– Крейсер «Аврора» на призыв товарища Ленина бросил якорь на Неве! Его орудия направлены на крепость и Зимний Дворец! Ждем сигнала!
Крейсер «Аврора».
Фотография. 1917 год
Владимир Ульянов-Ленин.
Фотография. Начало ХХ века
Неописуемый энтузиазм охватил всех собравшихся. Даже те, которые минуту назад протестовали, кричали теперь вместе с другими.
– Да здравствует вооруженное восстание!
Ленин ударил кулаком по столу и поднял высоко над головой руку с зажатой в ней шапкой.
– Товарищи! На рассвете вы должны быть на местах, на самых опасных местах, в рядах авангарда революции! – крикнул он хрипло.
– Да здравствует Ленин! – рвались и взрывались новые восклицания.
Начался гомон, замешательство: люди выбегали из зала, толкались у дверей, отыскивая свою одежду. Другие окружили стол президиума и слушали, что говорит человек с бледным лицом и непримиримыми губами; он вонзил черные глаза в карту, наклонился над ней, разметанной в беспорядке темной шевелюрой и, казалось, грозил крючковатым носом, на котором поблескивали очки.
– Да! Да! Товарищ Троцкий прав! – соглашались младший лейтенант Крыленко и моряк, исполин Дыбенко, вглядываясь в план Петрограда.
– Выслать телеграмму товарищу Муравьеву, чтобы начинал «шарманку» в Москве, – сказал Ленин, дотрагиваясь плечом Троцкого.
– Телеграмма готова! – парировал Троцкий, глядя через стекла очков безразличными сверлящими глазами. – Товарищ Володарский поедет на телеграф и вышлет депешу.
– Удастся ли мне обмануть бдительность правительственных цензоров? – спросил молодой студент.
– Телеграф в наших руках с полудня. Цензоры присоединились к партии, – сказал Антонов.
Ленин засмеялся громко, начал потирать руки и ходить по эстраде, повторяя:
– А это хорошо! Это хорошо!
Неожиданно он стал серьезным и кивнул Антонову.
– Начинайте, товарищ, немедленно, чтобы не отступили те, которые не имеют смелости!
Человек в солдатской шинели ничего не ответил и выбежал из зала.
Ленин уселся в стороне и не слушал совещания командиров, которые должны были завтра повести пролетариат к победе или на смерть. Достал из кармана тетрадь и начал писать.
Троцкий приблизился и посмотрел на него с изумлением.
– Пишу статью, что-то в форме нашего манифеста. Должен он установить основы нового права, – отвечал Ленин на молчаливый вопрос товарища. – Сделайте все, чтобы эта статья была завтра в газетах.
– Окружу типографию «Правды» батальоном полка Павловского, и газета с вашей статьей появится, – произнес Троцкий.
Ленин начал смеяться, потирать руки и повторять:
– Хорошо и так, если иначе нельзя! Хорошо и так!
Закончил и отдал исписанные листы Троцкому.
Дотронулся до его плеча и спросил:
– Как будем титуловать наших министров? Министрами не можем их называть. Это старый и ненавидимый титул! Подумайте только! Министр Плеве, министр Горемыкин, министр Керенский… к черту! Это ничто! Самое такое сопоставление может разбудить в массах недоверие и погубить целое дело. Министр – это проклятье, трижды проклятое слово!
– Может… народными комиссарами, – подал мысль Троцкий.
– Народный комиссар, – буркнул Ленин. – Народный комиссар. Может, это и хорошо? Пахнет революцией, а это почва для масс… Комиссар народный! Вполне хорошо!
Потер руки и сказал со смехом:
– Уже писал об этом в наших газетах: «Удержит ли пролетариат власть в своих руках?». Что власть будет захвачена, об этом не может быть уже и речи, и что для этого нет сомнений. Но как ее удержать, это нужно разъяснить массам.
– Это вопрос второстепенный! – парировал Троцкий. – Сперва должны прийти к власти, а позже…
Ленин сморщил брови и гнев зажег холодные огни в раскосых глазах.
– Ничего не позже! Все сразу! Я знаю, что нужно сделать. Я не заслуживаю полного доверия ЦК Коммунистической партии и всяких соглашателей. Может, они желают играть в сентиментализм и буржуазную правоверность? К черту! Я еще за границей все себе составил. Знаю народ русский сверху донизу. На горе царит утопия и отсутствие воли, дальше пропасть, а на дне невозмутимые спящие силы! Разбудить их, вот это наша задача. А дорога, ведущая к цели, отчетливая, хотя по правде, это не дорога, но мощеное шоссе!
