Проходит тридцать лет и в вестибюле на коврах появляется странного вида личность, вахтер не пускает, оскорбляются зеркала... Выходит Глеб, обнимает за плечи этого бродягу - "Аркашка, друг..." Они идут в директорский кабинет, и здесь бывший заключенный говорит академику, что знает про донос. - Такое время было, Аркадий, с ножом к горлу... Могло быть наоборот.
Что скажешь, могло. Но все же было вот так, а не иначе. - Тебе давно отдохнуть пора, - говорит Глеб, - но я пойду навстречу, дам тебе место, работай. С условием - молчи. Пойми, так уж случилось.
Аркадий согласен, он мечтает осуществить свои идеи, хотя сил в себе больше не чувствует. "Случилось... Сначала дни радостно бежали, я жил. Потом - ползком по грязи... Вдруг что-то невероятное произошло - и опять ясный день, но ты уже как бы ни при чем. Ушло время."
Да, старость - становишься ни при чем. Удивительно интересно может быть вокруг, как в кино, а ты стоишь невидимкой, тебя уже никто не слышит. Ни сделать, ни крикнуть невозможно - бесполезно: новые пришли, они сами хотят все свершить, сила и время на их стороне. Особенно, если твое дело наука - в ней, если первый сделал, то второго быть не может. По крупному счету, конечно. Хотя второй тоже человек, ему должно быть интересно жить, копошиться. исследовать что-то, и приходить домой довольным. Аркадий не хочет понимать, что и не второй он, и не сотый даже, а вообще не в счет. Он решил головой пробить стену. Что тут скажешь... Можно проклинать время, людей, несправедливость случая... или пожелать гибкости несчастному, и мудрости - найти новый интерес. 2
Марк шел, здание постепенно вырастало, оно казалось громадным в окружении хрупких берез, как трехлетних детей, в нем было что-то мрачное и одновременно наивное - неуклюжесть рыцарских доспехов среди изящества извилистых линий ландшафта. - Договорились? - Шантаж, Аркадий, не ожидал от тебя. Что он тебе, какой-то парень... Да у нас мыши не протиснуться! - Отдай его Штейну. - Своему врагу? Ну, Аркаша... Что у тебя новенького? - Все старенькое. - Ты непримирим, по-прежнему. Стащил резонатор. Я ведь тоже могу тебя разоблачить. - Вырвал из мусорной кучи. - Подготовлен к списанию. А ты предъявил какую-то дрянь. Пил, наверное, с кладовщиком? Какая мерзость, Аркадий... - Не пил, мне вредно. Выбросили, я подобрал. - А что ты дома устроил?.. Как ты живешь! - Так договорились?
Ответа не последовало. Академик не привык, чтобы его припирали к стенке. Высокий изящный старик, и не старик вовсе - спортсмен, ловелас... Задавить бы, да сил не хватит. - А ты злодей, Арканя... Ну, иди, иди...
3
Не так-то просто выстроить город в лесу, в поле, ведь белых пятен у природы не бывает, она, как известно, боится пустоты. Вот если б срыть холм, залить всю местность бетоном, вбить, как гвозди, небоскребы, то, может, и получилась бы полная победа, и все милости взяты на ура. На это сил не хватило, желание- то всегда с нами, но денег нет, и природа осталась. Сначала, остолбенев, наблюдала, потом постепенно пришла в себя и начала наступать. Конечно, не джунгли у нас, нет той буйной силы, чтобы разваливать мрамор и гранит, и все же...
Паника среди мышей и крыс оказалась преждевременной, правда, ушло хлебное поле, но появился виварий с сытными крошками, и многое другое. Пауки с охотой освоили темные углы, среди мух появились новые - научные мушки, дородством не отличались, но числом своим и наивностью очаровали хищников. Заглянув как-то в подвалы, серые мыши обнаружили там своих белых сородичей, сначала враждовали, а потом породнились. Среди птиц, правда, многие сникли и убрались восвояси, но вороны и галки даже выиграли от нового соседства... Люди появились странные - ходят, не поднимая головы, бормочут на ходу, утром - туда, вечером - сюда, и непонятно, чем живут. Раньше здесь люди кормили сами себя, и даже могли прокормить ораву других, а теперь город, кормится привозным добром: везут сюда грузовиками, ввозят в ворота еду и разное барахло - стекло, железо... каждый день по каравану, а отсюда - ничего! Все куда-то пропадает. Утром вошли люди, въехали машины с грузом, к вечеру отворились двери, выехали пустые грузовики, выбежали все, кто входил... И так каждый день! Сельский житель сходит с ума, он не может понять такой жизни. Что нового узнаешь, сидя в запертом доме? В окно видно - чаи гоняют, потом в буфет... снова сидят, и так до вечера. Иногда смотрят в пробирки, в железных ящиках окошки прорезаны - прильнут к ним и замерли, наблюдают, что внутри. И в рабочие дни, и в праздники одинаково - рылом в землю и побежал, баб в упор не видят, портки дырявые - беднота, и нет им покоя. С утра пораньше прибежали, сели, смотрят: запищало что-то, завертелось, запрыгало, закружилось, замигало - то красным, то желтым, то зеленым, и все само, само... Лампочки врассыпную, потом рядами, весело перемигиваются - машина! Что считает - не слышно, не видно, не расспросишь. не узнаешь, а узнаешь - не поймешь. Нечистая сила нам ближе, понятней, к человеку относится заинтересованно, а здесь сплошное высокомерие: сидит человек, выжидает чего-то... Думает?.. О чем?.. 4
Марк не первый раз в учреждении, по коже мурашки, волосы дыбом - приготовился томиться у дверей пока кто-нибудь между дел не пошевелит пальцем, и со случайным прохожим спустится ему пропуск... Чудо! Тут же у порога подхватывают его два молодца и, блистая светской беседой, - "как доехали... погода... птички..." - то, что Марк от всей души презирал, - сажают его в лифт и осторожно подводят к двери, на которой большими буквами знакомое имя.
Вошел, навстречу встает высокий красавец с внешностью театрального испанца или итальянца - "мы вас так ждали!.." Поскольку речь зашла о национальности, то, чтобы отвязаться, скажу сразу евреем Глеб не был, он был кем надо, и в этом качестве ухитрялся находиться постоянно и легко, и жил бы вечно, если б обнаружилась малейшая возможность.
Марк уже в восторге от гибкой внешности, от черных лихих усов и легкости, исходившей от всего существа академика - ему легко, и вам становилось легко, чародей тут же все обещал, нажимал на кнопки и принимал меры. Через некоторое время фантастические построения, которые он возводил в умах очарованных посетителей, мутнели и таяли, люди в недоумении возводили руки к высокой двери, их снова принимал красавец, снова очаровывал, обещал... они уходят успокоенные, ждут... и так всегда, вечно. - Получил ваш реферат, весьма, весьма... - он говорит, - вы нас заинтересовали. У нас беда... - и далее о невыносимом положении, в которое попала отечественная наука из-за одной несносной проблемы. Она, как плотина, сдерживает развитие, и как только будет сметена, неисчислимые блага польются потоками на благодарную страну. И все это сделает он, Марк, с его блестящими способностями.
Это было совсем, совсем не то. "Он не заглядывал в реферат!" Конечно, Марк не стал докучать светилу Вечностью, ради этой проблемы пришлось бы повести за собой целый Институт. Юноша догадывался, что кинуть на вечность весь Институт ему вряд ли позволят, и потому в реферате писал о Парении. Тоже огромная проблема, и Глебу никак не нова, была ведь та статья! С тех пор без малого промчалось десять лет, страшно подумать, на каких высотах уже парит этот чародей!.. Теперь же, при всем восхищении красноречием академика, юноша не мог не расслышать, что будет при очень практической, даже можно сказать, житейской теме, далек от великих проблем века. Глупый, пропустил мимо ушей и про деньги, которые уже есть, про приборы - томятся в импортных ящиках, и про зарплату, немалую по нашим временам... "Как отказаться? - билось у него в виске, - что сказать... Вдруг сразу выгонит?.."
Еле слышным голосом, он, извиняясь, начал, что боится разочаровать родину, не оправдать ожиданий научного мира... пусть он немного освоится, почувствует себя уверенней, а пока, для начала у него есть скромная задумка, обычная, можно сказать, мечта... Все тише, все ниже - и замолк.
Академик на миг помрачнел, но тут же вернул себе лучезарность:
- Есть у нас и поскромней, но тоже замечательная идея! И стал рассказывать о соседнем хозяйстве, где ни с того ни с его начали рождаться цыплята, не требующие еды. И никакой магии, поскольку питание идет за счет полезных компонентов воздуха. В то время то и дело возникали животные, обещающие изобилие - то бычок, питающийся мухами, то гуси, поедающие собственные перья...
Марк слушал, в отчаянии, он ведь стремился к вершинам. А откажешься - наверняка пропал, уходи, несолоно хлебавши... Он чувствовал себя как прыгун, дважды заступивший за планку. И все же начал, что всегда был далек от птиц, не понимает в кормах... тут нужен истинный гений... - Так чего же вы хотите? - с явным раздражением последовал вопрос. "Чего тебе надобно, старче?".
Марк, заикаясь, лепечет, что хотел бы, как это прекрасно выразил в статье академик... - "заняться проблемой века... Вы писали..." - Опять Парение! Это уже штамп какой-то, в любом дурацком фильме... от каждого первокурсника слышу! - Глеб раздраженно прихлопнул ладонью записную книжку. - Великая проблема, правильно я писал. Но у нас для этого нет ничего, не надейтесь. И вообще... мы не этим сильны. Подумайте, для вашего же блага!
