и Оракул сказал ему: «Твой отец хочет, чтобы ты принес ему в жертву козу». Знаете, что он ответил Оракулу? Он сказал: «А спроси-ка моего покойного отца, была ли у него при жизни хоть курица?»
Все от души расхохотались, кроме Оконкво, этот смеялся смущенно, потому что, как гласит пословица, старухе всегда неловко, когда в ее присутствии поминают старые кости. Оконкво вспомнил своего собственного отца.
Наконец молодой человек, разливавший вино, поднял рог, наполовину заполненный густым белым осадком, и сказал:
– Еда закончилась.
– Это мы видим, – ответили остальные.
– Кто выпьет гущу? – спросил юноша.
– Тот, для кого это насущно, – ответил Идиго и озорно подмигнул старшему сыну Нвакиби, Игвело.
Все согласились, что гущу должен выпить Игвело. Тот принял наполовину полный рог из рук младшего брата и выпил. Как сказал Идиго, для молодого человека это было «насущно», потому что тот месяцем или двумя раньше взял первую жену. А считалось, что густой осадок пальмового вина полезен мужчинам, которые часто навещают своих жен.
После того как вино было выпито, Оконкво поведал Нвакиби о своих трудностях.
– Я пришел к тебе за помощью, – сказал он. – Возможно, ты уже догадался, о чем речь. Я расчистил поле, но у меня нет ямса для посадки. Я знаю, что значит просить кого-то доверить другому свой ямс, особенно в наши дни, когда молодые люди чураются тяжелой работы. Но я работы не боюсь. Ящерица, прыгнувшая с высокого дерева ироко [11] на землю, сказала: сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Я начинаю заботиться о себе в возрасте, когда большинство молодых еще сосут материнскую грудь. Если ты одолжишь мне немного ямса для посадки, я тебя не подведу.
Нвакиби откашлялся.
– Мне приятно видеть такого юношу, как ты, в наши времена, когда молодежь стала слишком изнеженной. Много молодых людей приходило ко мне просить ямса, но я отказывал им, потому что знал: они просто воткнут его в землю и бросят зарастать сорняками. Когда я им отказывал, они считали меня жестокосердным. Но это не так. Птица энеке говорит: с тех пор как люди научились стрелять без промаха, я научилась летать без отдыха. А я научился быть бережливым. Но тебе верю. Поверил, как только увидел. Как говорили наши отцы, зрелое зерно на глаз определить можно. Я дам тебе дважды по четыре сотни клубней. Иди, готовь свое поле.
Оконкво много раз поблагодарил его и, счастливый, пошел домой. Он знал, что Нвакиби ему не откажет, но не ожидал, что тот проявит такую щедрость. Он не рассчитывал получить больше четырехсот клубней. Теперь придется расширять поле. Потому что еще четыреста клубней он надеялся получить у отцовских друзей в Исиузо. Работа в долг была очень медленным способом обзавестись собственным хозяйством. После тяжких трудов должнику оставалась только треть урожая. Но для юноши, чей отец вовсе не имел ямса, это был единственный выход. А что было того хуже в случае Оконкво, так это то, что из остававшейся ему скудной доли урожая приходилось обеспечивать мать и двух сестер. Обеспечивать же мать означало обеспечивать и отца. Она не стала бы готовить и есть, если бы муж ее при этом голодал. Таким образом, в очень раннем возрасте, отчаянно стараясь создать собственное хозяйство тяжелыми трудами, Оконкво содержал еще и отцовский дом. Это было все равно что ссыпáть зерно в дырявый мешок. Мать и сестры трудились усердно, но они могли выращивать лишь то, что под силу женщинам: кокоямс, бобы и маниок. Ямс же, король всех полевых культур, был делом мужским.
Год, когда Оконкво взял в долг у Нвакиби восемьсот клубней посадочного ямса, был худшим на памяти живущих. Ничто не происходило в положенный срок, а только либо слишком рано, либо слишком поздно. Казалось, что мир сошел с ума. Первые дожди запоздали, а когда начались, продолжались очень недолго. Вернулось ослепляющее солнце, свирепое как никогда прежде, и сожгло все ростки, которые появились из-под земли за время дождей. Земля превратилась в раскаленные угли и испекла в себе весь посаженный ямс. Как все хорошие земледельцы, Оконкво начал посадку с приходом первых дождей. Он успел высадить четыреста клубней, когда дожди прекратились и вернулась жара. Он днями напролет высматривал в небе предвестников дождевых туч и не спал ночами. Спозаранку уходил в поле и видел там увядшие ростки. Он пытался защитить их от земного жара, окружая кольцами из толстых листьев агавы. Но к концу дня листья высыхали и серели. Он менял их каждый день и молился, чтобы ночью выпал дождь. Но засуха продолжалась восемь базарных недель [12], и посадки ямса погибли.
Кое-кто еще не посадил свой ямс. Это были беззаботные лентяи, всегда старавшиеся оттянуть расчистку полей на как можно более дальний срок. В этом году они оказались «мудрецами». Качая головами, они выражали сочувствие соседям, но в душе радовались тому, что толковали как собственную дальновидность.
Когда дожди наконец вернулись, Оконкво высадил оставшийся еще у него ямс. Утешался он только тем, что ямс, посаженный им до засухи, был его собственным, из прошлогоднего урожая. Так что у него все еще оставалось восемьсот клубней, одолженных у Нвакиби, и четыреста взятых у отцовского друга. Поэтому ему было чем начать все сначала.
Но безумие природы продолжалось. Теперь дождь лил как никогда прежде: день и ночь, бурными потоками, безжалостно смывавшими посадки ямса, с корнем выворачивая деревья, повсюду образуя глубокие промоины. Потом дождь ослабел, но продолжал идти день за днем без перерыва. Период ясной солнечной погоды, который обычно случался в середине сезона дождей, так и не наступил. Ямс выпустил пышную зеленую листву, но любой земледелец знал, что без солнца клубни расти не будут.
В тот год сбор урожая был печальным, как похороны, и многие мужчины плакали, выкапывая жалкие подгнившие клубни. Один человек привязал конец своей накидки к ветке дерева и повесился на ней.
Тот трагический год Оконкво до конца жизни вспоминал с дрожью. Позднее, думая о нем, он всегда изумлялся: как ему удалось выстоять под таким бременем отчаяния? Он считал себя сильным борцом, но тот год был способен и льву разорвать сердце.
– Раз уж я пережил тот год, – говорил он бывало потом, – то смогу пережить все, – и считал, что обязан этим своей несгибаемой воле.
Его отец Унока, который в тот ужасный месяц сбора урожая был уже немощен, сказал ему:
– Не отчаивайся. Да ты и без моего совета не отчаешься. У тебя мужественное и гордое сердце. А гордое сердце способно пережить любую общую беду, потому что такая беда не уязвляет твоей гордости. Куда горше и труднее пережить личный провал.
Таким был
