Надеюсь, твое имя не Энн?
– Не Энн, – сказала она. – Меня зовут Леона.
– Леона? – он снова улыбнулся. Его улыбка обычно действовала безотказно. – Красивое имя.
– А как зовут тебя?
– Меня? Руфус Скотт.
Он не понимал, как девушка могла очутиться здесь, в Гарлеме. Она явно не принадлежала к фанаткам джаза, а также к тому типу женщин, что могут шляться одни по незнакомым ресторанам. На ней было легкое демисезонное пальто, заколки удерживали ее зачесанные назад волосы, на лице немного помады и больше никакой косметики.
– Пошли, – пригласил он. – Доберемся на такси.
– А это удобно?
– Было бы неудобно, не приглашал, – сказал он с некоторым сомнением. – Говорю тебе, все в порядке.
– Ну что ж, – проговорила она с коротким смешком. – Тогда пошли.
Они присоединились к остальным, которые уже выходили на улицу; стоял всеобщий гвалт, все болтали, смеялись, флиртовали. Было три часа утра, шикарно одетые люди, сверкая драгоценностями, подзывали такси и отъезжали. Другие, попроще – ресторанчик находился в западном конце 125-й улицы, – расположившись группками вдоль тротуара, праздно болтали, прохаживаясь взад-вперед и бросая – исподтишка или открыто – на незнакомые лица не столько заинтересованные, сколько оценивающие взгляды, как бы прикидывая, на что тут можно рассчитывать. Мимо прошествовал полицейский, который каким-то таинственным образом проникся убеждением, что с этими неграми, хоть они находятся на улице в неурочное время и все поголовно пьяные, нельзя поступать по старинке, то же касалось и бывших с ними белых. Руфуса вдруг пронзила мысль, что Леона – чуть ли не единственная белая среди них. Ему стало не по себе, а почувствовав, что нервничает, он взбесился еще больше. Но тут Леона высмотрела свободное такси.
Белый водитель безо всяких колебаний остановил машину, и даже когда они сели, в его отношении ничего не изменилось.
– Ты завтра работаешь? – спросил Руфус. Оставшись наедине с девушкой, он вдруг оробел.
– Нет, – спокойно ответила она. – Завтра воскресенье.
– А ведь правда. – Ему сразу стало радостно, и он почувствовал себя совсем раскрепощенным. Руфус собирался наведаться в воскресенье к родным, но теперь передумал, представив, как чудесно будет провести день в постели с Леоной. Он окинул девушку взглядом, отметив, что, несмотря на миниатюрность, она хорошо сложена. Интересно, о чем она думает? Слегка коснувшись ее руки, он предложил сигарету, но Леона отказалась.
– Ты не куришь?
– Иногда. За рюмкой.
– Часто поддаешь?
Она засмеялась.
– Нет. Не люблю пить в одиночестве.
– Думаю, теперь, – прокомментировал Руфус, – тебе какое-то время не придется пить в одиночестве.
Девушка не ответила, но даже в темноте было заметно, что она покраснела и как-то вся напряглась. Потом уставилась в стекло.
– Хорошо, что ты не спешишь домой.
– Мне некуда спешить. Я уже большая девочка.
– Радость моя, – сказал он. – Да ты не больше минутки.
Она вздохнула.
– Иногда минутка решает многое.
Руфус не решился спросить, что Леона имеет в виду. Лишь многозначительно взглянув на девушку, согласился: «Это верно». Но она, казалось, не поняла подтекста.
Они ехали по Риверсайд-Драйв, приближаясь к условленному месту. Слева, на темном противоположном берегу Гудзона, там, где находился Джерси-сити, проступали бледные огоньки. Подавшись вперед и слегка касаясь Леоны, Руфус всматривался в темноту, ловя взглядом огни светофоров. Автомобиль свернул, и перед Руфусом на миг предстал во всем великолепии, словно начертанная на небе тайнопись, дальний мост. Сбросив скорость, шофер разглядывал номера домов. Из ехавшего впереди такси вывалилось несколько человек, а сама машина покатила дальше по улице.
– Нам тоже сюда, – сказал водителю Руфус.
– Похоже, гуляете? – улыбнулся шофер и подмигнул.
Руфус ничего не ответил. Он расплатился, и они, выйдя из такси, тут же нырнули в подъезд. Огромный вестибюль поражал роскошью – повсюду висели зеркала, стояли кресла. Лифт только что начал подниматься, в нем слышались оживленные голоса.
– Что ты делала там в клубе одна, Леона? – спросил он.
Она удивленно взглянула на него.
– Не знаю. Хотелось увидеть Гарлем, вот я и пошла туда вечером. Случайно проходила мимо, услышала музыку, зашла и осталась. Музыку я люблю. – Она бросила на него насмешливый взгляд. – Тебя это устраивает?
Он только рассмеялся.
Наверху с шумом захлопнулась дверь лифта, и Леона повернула голову в сторону шахты. Послышалось гудение – лифт опускался. Девушка продолжала напряженно глядеть в сторону закрытой двери, как будто от этого зависела ее судьба.
– Ты первый раз в Нью-Йорке?
– Да, – призналась она, хотя всю жизнь мечтала о поездке; она отвечала, по-прежнему не глядя ему в глаза, на ее губах блуждала улыбка. Девушка держалась не очень уверенно, но оттого казалась еще более беззащитной и трогательной. Похожа на дикого зверька, который не знает, то ли подойти к протянутой руке, то ли спасаться бегством – короткими прыжками, путая следы.
– Я здесь родился, – сообщил он, не спуская с нее глаз.
– Знаю, – ответила она. – Потому все здесь не кажется тебе таким чудесным, как мне.
Руфус снова рассмеялся. Ему вдруг вспомнилось время на Юге, в учебке для новобранцев, и он явственно почувствовал на губах соль от сапог белого офицера, как будто вновь валялся в светлой солдатской форме на пыльной красноватой глине. Друзья из цветных поддерживали его, что-то кричали, помогая подняться. Белый офицер, смачно выругавшись, скрылся, тем самым навсегда унеся с собой всякую возможность отмщения. На грязном от глины лице Руфуса кровь смешалась со слезами, он сплюнул, но кровь потерялась на красной глине.
Лифт спустился, и двери раскрылись. Руфус взял Леону за руку и ввел в лифт.
– Ты очень милая девушка, – сказал он, прижимая ее руку к груди.
– Ты тоже милый, – отозвалась она.
В поднимающемся лифте голос ее странно дрожал – в унисон телу; легкая дрожь – словно от весеннего ветра с улицы.
Он сильней сжал ее руку.
– А тебя разве никогда не предостерегали там дома от черномазых, которых встретишь на Севере?
Девушка затаила дыхание.
– Мне они никогда не мешали. Люди как люди. Это мое мнение.
А баба есть баба – это мое мнение, подумал он, но был тем не менее благодарен ей за тон: он помог Руфусу справиться с собой, ведь его тоже начала сотрясать дрожь.
– Зачем ты отправилась на Север? – спросил он.
У него мелькнуло в голове: а кто должен предложить переспать? Он? Она? Он не станет просить об одолжении. Значит, она? В штанах, там, где росли волосы, отчаянно зачесалось. А непредсказуемый мускул у основания живота медленно наливался кровью и твердел.
Лифт замер, затем раскрылся, и они направились по длинному коридору к приоткрытой двери.
– Думаю, – вдруг заговорила она, отвечая наконец на его вопрос, – у меня просто кончилось терпение. После развода муж отобрал ребенка, мне даже не разрешали видеться с сыном, и тогда я подумала: не лучше ли вместо того, чтобы сидеть там и сходить постепенно с ума, поехать на Север и начать все заново.
Слова ее на какой-то миг захватили его воображение: значит, Леона – личность, и у нее есть своя история, а всякая история – драма.
