— Ну, что ж, — сказал Джордж, — не спорю: она и красивее, и богаче, и, быть может, даже умнее (все эти оценки, надо сказать, не слишком пришлись по вкусу миссис Ламберт), хорошо, пусть так. А вот мистер Джонсон гораздо умнее меня. А… кого бы взять к примеру?.. А мистер Хэган, актер, и выше меня ростом, и красивее. А сэр Джеймс Лоутер гораздо меня богаче. Так не считаете же вы, сударыня, что я должен ревновать мисс Тео ко всем трем этим господам или опасаться, что она бросит меня ради одного из них? Так почему бы мне не признать, что мисс Лидия и красивее, и богаче, и умнее, и обаятельнее, и даже, если вы очень настаиваете, лучше воспитана, и, наконец, просто сущий ангел, если вам так хочется? Разве это испугает Тео? Ведь нет же, скажите, дитя мое?
— Нет, Джордж, — отвечала Тео, и взгляд ее был так честен и прям, что всякая ревность была бы посрамлена и всякое подозрение убито. И если после этого разговора мамаша пользуется случаем, чтобы на минуточку удалиться из комнаты — то ли за наперстком, то ли за ножницами, то ли за носовым платком, который она забыла в прихожей, то ли чтоб достать луну с неба, — если, повторяю, миссис Ламберт покидает комнату под тем или иным предлогом, благовидным или нелепым, мне совсем не кажется удивительным, что по прошествии нескольких минут она, возвратясь, находит Джорджа в непосредственной близости от Тео, чьи щеки пылают, а рука едва успевает выскользнуть из руки Джорджа. Однако это вовсе не значит, что я имею хоть малейшее представление о том, чем они занимались в ее отсутствие. А вы, сударыня? Можете ли вы припомнить, что происходило, когда за вами ухаживал мистер Грэнди? Вас же в конце концов не было в той комнате, где молодые люди оставались наедине? Так неужто вы собираетесь кричать "ай-ай-яй!" и "какой позор!"? Если так, то: "ай-яй-яй", "какой позор!", миссис Грэнди!
Итак, поскольку Гарри отсутствует, Тео и Джордж накрепко помолвлены и привести в исполнение начертанный госпожой Эсмонд план не представляется возможным, почему бы миссис Ламберт не начать строить свои собственные планы, и если на жизненном пути Джека Ламберта, только что вернувшегося из Оксфорда, появилась богатая, красивая и очаровательная малютка, почему бы ему не посвататься к ней? Так рассуждает маменька, которой всегда хочется кого-то женить или кого-то выдать замуж; она шепчет об этом на ушко генералу Ламберту и в ответ, как обычно, получает за все свои старания "гусыню". В конце концов, заявляет миссис Ламберт, красота и богатство — не такой уж недостаток, а госпожа Эсмонд к тому же выразила желание, чтобы вновь прибывшей семье было оказано гостеприимство, и никто не виноват, что Гарри отправился в Канаду. Может быть, генерал хочет, чтобы он вернулся в Англию, бросил армию, погубил свою репутацию, женился на этой американке и разбил сердце бедной Этти? Может быть, папенька именно этого и добивается? Но не станем перечислять всех доводов, пущенных в ход миссис Ламберт, и не позволим себе неделикатных намеков в том смысле, что мистер Ламберт был по-своему прав, сравнив свою добросердечную супругу с глупой, неуклюжей птицей, которую из года в год в Михайлов день закалывают к праздничному столу,
В то отдаленное от нас время между придворными кругами и торговым людом пролегала весьма ощутимая пропасть, и первое время после своего прибытия в Лондон мистер Ван ден Босх едва ли имел возможность общаться с кем-либо, кроме представителей деловых кругов. Он поселился в Сити, неподалеку от своего агента. Когда его хорошенькая внучка приезжала из школы домой на праздник, он возил ее на прогулку в Излингтон или Хайгет, а случалось — и на Артиллерийский плац в Банхилл-Филдс. Они посещали баптистскую молельню в Финсбери-Филдс и раза два, украдкой от всех, ходили поглядеть мистера Гарржка или этого забавного негодника — мистера Фута в "Литл тиэтр". Получить приглашение на прием к лорд-мэру господин Ван ден Босх полагал для себя большой честью, а потанцевать с молодым галантерейщиком в Хемстедском собрании было немалым удовольствием для его внучки. Когда Джордж впервые нанес визит друзьям своей матушки, он обнаружил, что ваш старый знакомый мистер Дрейпер из Темпла — весьма усердно волочится за малюткой, причем сей законовед, будучи сам женат, тут же посоветовал мистеру Уорингтону глядеть в оба, так как капитал этой молодой особы под семью замками — не подберешься. Некий молодой квакер по имени мистер Дрэпшоу, доводившийся племянником мистеру Трейлу, бристольскому агенту госпожи Эсмонд, также не отходил ни на шаг от этой девицы и при появлении мистера Уорингтона преисполнился самых черных подозрений и тревоги. Желая оказать любезность соседям своей матушки, мистер Уорингтон устроил в их честь прием, где они, само собой разумеется, были тут же представлены его друзьям из Сохо, и все семейство вынуждено было признать, что малютка Лидия — настоящая красотка. У этой маленькой смуглянки ножка нимфы, а ее плечам, шее и сверкающим очам могла бы позавидовать сама охотница Диана.
С берегов своей родины она вывезла чуть тягучий говор, которому я, moi, qui vous parle {Я сам (франц.).}, слышал в Лондоне сотню грубых подражаний и столько же смешных попыток его скрыть и который, на мой взгляд (если им не злоупотреблять), звучит очаровательно в устах очаровательной женщины. Да и кто, скажите на милость, осмелится его осудить? Уж не вы ли, дорогая мисс Уиттингтон, обреченная судьбой на косноязычие? Или вы, прелестная мисс Николь Джарви, с вашей северной картавостью? Или, может быть, вы, прекрасная мисс Молони, с вашей ирландской гнусавостью? Любая погрешность произношения прелестна, если мы слышим ее из прелестных уст. Кто возьмется установить единый для всех образец, и какая эмблема будет ему соответствовать: роза, или чертополох, или трилистник, или звезды и полосы? Ну, а если говорить о произношении мисс Лидии, то в нем, я уверен, не было ничего ужасного даже в тот день, когда ее нога впервые ступила на берег нашего просвещенного острова, иначе мистер Уорингтон, известный своим тонким вкусом, безусловно, не одобрил бы ее речи и нам пришлось бы сделать заключение, что начальница Кенсингтонского пансиона не выполнила своего долга по отношению к этой воспитаннице.
По прошествии шести месяцев, в продолжение которых мисс Лидия, по расчетам своего деда, должна была усовершенствоваться во всех познаниях, какими располагал Кенсингтонский пансион, она весьма охотно возвратилась домой и заняла свое место в свете. На первых порах круг ее светских знакомств был довольно ограничен, но малютка обладала характером весьма решительным и твердо положила собственными силами расширить круг своих светских знакомств, дедушка же покорно следовал за ней, куда бы она его ни повлекла. Сам он не получал поблажек в юные годы, говорил старик, и не находит, чтобы эти суровые запреты принесли ему много добра. Потом он был столь же суров к своему сыну, и из этого тоже ничего путного не вышло. Так пусть же теперь малютка Лидия ведет самую что ни на есть приятную жизнь. Не кажется ли мистеру Джорджу, что он прав? В Виргинии поговаривали, справедливо ли, нет ли, это ему неведомо, — что оба молодых джентльмена из Каслвуда были бы намного счастливее, если бы госпожа Эсмонд давала им побольше воли. Джордж не стал опровергать этого распространенного мнения и не помышлял о том, чтобы оказывать влияние на доброго старика и заставлять его менять свои планы в отношении внучки. И разве могла семья Ламберт не встретить с распростертыми объятиями этого доброго человека, друга госпожи Эсмонд, столь нежного и снисходительного к своей внучке, которой он заменил отца?
Когда мисс Лидия возвратилась из пансиона, дедушка переселился с Монумент-Ярд в богатый особняк в Блумсбери, куда поначалу зачастили все их друзья из Сити: торговцы с Вирджиниа-Уок, почтенные коммерсанты, с которыми старый купец вел дела, их жены, дочери и сыновья, отдававшие дань восхищения мисс Лидии. Было бы слишком утомительно пересказывать, как они все исчезли с горизонта один за другим — как прекратились пирушки в Белсайз, поездки в Хайгет, пикники по субботам на даче у мистера Хиггса в Хайбери и танцы в доме мистера Лутестринга в Хэкни. Даже воскресные обычаи претерпели изменение: мистер Ван ден Босх покинул Вифлеемскую часовню на Банхилл-роу и — страшно подумать! — снял постоянную скамью в церкви на Куин-сквер.
Да, в церкви на Куин-сквер, а мистер Джордж Уорингтон живет совсем рядом, по соседству, — на Саутгемптон-роу. Теперь уже нетрудно было догадаться, на кого мисс Лидия расставляла свои сети, и мистер Дрейпер, прежде неустанно расточавший похвалы и ей, и ее дедушке, теперь почел своим долгом предостеречь мистера Джорджа и сообщил ему о мистере Ван ден Босхе новые и весьма отличные от прежних сведения. Мистер Ван ден Босх, столь кичившийся своими голландскими предками, родился в Олбани и происходит от совершенно неизвестных родителей. Деньги он нажил, спекулируя земельными участками, а по другим слухам — каперством (что не так уж сильно отличается от пиратства) и работорговлей. Его сын женился (если это можно назвать женитьбой) на ссыльной преступнице, после чего отец лишил его наследства, и он пустился во все тяжкие и умер по какой-то счастливой случайности на собственной постели.
