- Ты ненормальная.
Это сказала Элис, сестра Бена, из другой комнаты. Элис, которая, конечно, никак не могла знать, что сегодня, за один-единственный день, Рут переменилась. Впрочем, это началось еще с той минуты, когда в Тефтоне она купила кусок кварца, и потом, возвращаясь домой, поднялась на холм, и ей в лучах солнца открылся новый мир, и все сложилось в единый сияющий образ, четкий, правильный и прекрасный, как этот кристалл. Образ, который понятен ей одной.
Элис. Надо вернуться туда, надо сказать что-нибудь Элис. Не пытаться объяснить ей, нет. Но постараться все же быть доброй с этой девушкой, которая никогда ее не любила, всегда была восстановлена против нее. Ведь никому из них не было дано того, что открылось ей, - это постижение мира, завершившееся в четыре часа пополудни, когда умирал Бен. И что бы ни случилось потом, она не утратит этого познания - ведь только оно и может принести ей спасение в конце концов.
- Может, ты хочешь пить?
Элис уставилась на нее.
- Ты ничего не понимаешь, да? Ты ходишь взад-вперед, словно во сне. Бен умер. Он мертв.
Внезапно она с силой стукнула кулаками по столу.
- Я знаю.
- Ты не понимаешь. Ты все не можешь в это поверить.
- Есть чай. И какао. Я купила немного какао на рынке.
- Ты что же...
И тут Элис вдруг встала, огляделась по сторонам, ища свое пальто. Было уже поздно, далеко за полночь. Никто больше не появлялся.
- Ты сказала, что хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Ладно. Я ухожу. Я тебе не нужна. Никто из нас тебе не нужен. И никогда не был нужен.
Рут стояла на пороге. Ей было жаль Элис, и в то же время она снова почувствовала свою отчужденность от нее - их разделяла целая пропасть.
Она сказала:
- Сегодня луна. Тебе светло будет спускаться с холма. Иди, ничего не бойся.
В очаге рассыпались поленья, искры взлетели вверх и медленно опустились, словно фейерверк.
- У меня к тебе дело. - Голос Элис звучал жестко. - Принести его сюда, когда они сделают все, что нужно, или в Фосс-Лейн? Тебе решать.
- Мне все равно.
- Так куда же?
- Твоя мать...
- Она хочет, чтобы его принесли к нам домой.
- Тогда пусть будет по ее.
Потому что она не хотела, чтобы здесь стоял гроб и лежало тело. У нее есть все, что ей нужно: Бен с ней, и весь дом полнился им, как если бы он был жив.
- Так будет проще.
Но едва она произнесла эти слова, как почувствовала страшную усталость и отупение.
- Оттуда легче. Ближе.
На пороге Элис обернулась:
- Ты даже не плачешь. Ты такая бесчувственная, что у тебя нет даже слез.
Рут вернулась к своему стулу и тут же заснула. Огонь в очаге понемногу затухал и угас совсем, и, когда Джо пришел к ней в шесть часов утра, комната стояла холодная и неуютная в первых стылых лучах рассвета.
Они никогда не послали бы его сюда, он, верно, сам решил пойти, и тут уже ничто не могло его остановить. Когда она открыла глаза, он был здесь, рядом. И с тревогой смотрел на нее.
- Джо...
Она пошевелилась и сразу почувствовала, что у нее болит все тело особенно шея и спина; а левая рука, лежавшая под головой, пока она спала, совсем занемела.
Комната была такой же, как прежде, все на своих привычных местах, и это удивило ее в первое мгновение - ей почему-то казалось, что все станет совсем другим.
- Джо, - повторила она снова, обрадованно, потому что он был единственный, кого ей хотелось видеть возле себя, с кем ей хотелось побыть вместе. Она испытала огромное облегчение, увидав его и зная, что он не станет настаивать на чем-то вопреки ее желанию и ей ничего не надо будет ему объяснять.
- Ты так и не ложилась.
- Но я спала. Я не думала, что мне захочется... уснуть. А подняться наверх не было сил, слишком устала.
Ей припомнилось это изнеможение, когда все мысли у нее путались и она сама не понимала, что делает.
- Но тебе, верно, было неудобно.
- Это неважно.
С минуту они помолчали, глядя друг на друга. Но не потому, что чувствовали смущение или страх. Просто им не нужны были лишние слова.
Джо прошел на кухню, и она слышала, как он открыл плиту и принялся выгребать оттуда золу; потом пошел во двор за углем, наполнил водой чайник.
Он крикнул ей из кухни:
- Пока чайник закипит, я займусь курами.
- Не надо.
Она хотела сделать что-то сама, и к тому же ей захотелось поглядеть на кур. Она взяла миску, насыпала в нее отрубей. Джо не спорил. Он всегда принимал как должное то, что говорили другие, уважал чужие желания.
Куры в ожидании, пока отопрут курятник, расшумелись, словно орава ребятишек, а потом выпорхнули из курятника и, хлопая крыльями, наскакивая друг на друга, сновали у ее ног, а она стояла и смешивала отруби с водой. Рут казалось, что со вчерашнего утра, когда она вот так же отправилась кормить кур после ухода Бена на работу, прошла целая вечность.
Потом она собрала яйца - некоторые были еще теплыми. Она положила их в пустую миску, и они лежали там кучкой, серовато-кремовые и светло-светло-коричневые, похожие на камушки, которые Джо собирал на морском берегу, когда ему было шесть лет и родители взяли его с собой, уезжая в отпуск. У Брайсов было тогда немного денег, и они откладывали их из года в год, чтобы поехать на поезде за сорок миль от Тефтона к морю. Джо рассказывал ей про эту поездку, он помнил каждую мелочь; те пять дней у моря волшебным светом сияли ему из прошлого. Это было еще до того, как Рут приехала сюда, и она любила слушать его рассказы о тех днях, потому что ей хотелось знать все, что было с Беном раньше, ей хотелось хоть в мыслях быть участницей его жизни.
А через месяц после этой поездки Артура Брайса покалечил бык, и хотя Райдал в конце концов снова взял его к себе, но теперь ему поручали только случайную работу, денег уже не стало, и в отпуск они больше не ездили.
- Я зажарю тебе яичницу, - сказал Джо, когда она вернулась из курятника. - Плиту я уже растопил.
- Не надо.
Он не стал настаивать.
- Но ты сам поешь. Приготовь себе завтрак, Джо.
- Я, как проснулся, прямо пошел сюда. В доме еще не вставали.
- Элис сидела здесь допоздна.
- Ну да. А потом они не спали всю ночь, плакали и всякое такое. Я все слышал.
Он взял два яйца.
- А ты не плачешь, Рут.
- Нет.
Джо. Как это он в четырнадцать-то лет так все понимает, так знает, что надо делать, как говорить? Он невысок для своего возраста и сложением в отца - такой же широкоплечий, с широкими ступнями и запястьями. А Бен и Элис высокие и тонкокостные - оба в мать.
Джо аккуратно зажарил два яйца, поливая их жиром, пока желтки не покрылись тускло-кремовой пленкой. Похоже, он все умеет делать. И делает хорошо, потому что добросовестен и терпелив. Он подошел к буфету достать тарелку, остановился, поглядел на Рут. Она отрицательно покачала головой. Но ей приятно было смотреть, как Джо ест яичницу, намазывает на хлеб масло: лицо его серьезно, спокойно, и им обоим так легко вдвоем.
Она впервые увидела Джо несколько дней спустя после первой встречи с Беном, и между ними сразу возникла симпатия и взаимопонимание. Джо рассказал ей, как заметил однажды в лесу удода и просто онемел от восторга - так необычайна и красива была эта птица в ее экзотическом оперении и с хохолком.
- Никто мне не поверил, - сказал он, - и я пожалел, что рассказал им. Но все-таки все отправились в лес поглядеть на него. А я знал, что им его не увидеть - слишком уж много подымали они шума, этак ничего никогда не увидишь. Они же сказали, что мне это, верно, пригрезилось, а подумали-то небось, что я просто вру. Но это был удод. Я знаю, я видел его.
На другой день он пришел к ней, в дом крестной Фрай, где она тогда гостила, и принес книгу о птицах - показать ей.
- Эта книга принадлежала моему прадеду. - Он с величайшей осторожностью перелистывал страницы. - У нас в доме много таких вещей, только никто ими не интересуется, кроме меня.
Книга была тяжелая, переплетенная в темно-красную, цвета вина, кожу, и перед каждой картинкой был вложен лист папиросной бумаги. Гравюры были цветные и очень точно воспроизводили тончайшие оттенки оперения птиц Рут и Джо долго рассматривали изображение удода.
- Может, я уже никогда в жизни не увижу больше такую птицу. Они редко залетают сюда. Но я все-таки видел ее однажды. И этого не забудешь.
Джо знал также, где водятся зимородки - над ручьем, в дальнем конце райдаловского леса, - и однажды жарким тихим послеполуднем повел ее туда и по дороге учил, как надо двигаться, чтобы никого не вспугнуть. На синеве птичьих крыл играли блики сверкающей глади ручья.
- Я никому не говорю, где их гнезда, - сказал Джо. - Я прихожу сюда один.
- Но ты же привел сюда меня.
- Ну да.
- И не боишься, что я расскажу кому-нибудь?
Джо, полу отвернувшись, глядел за ручей, туда, где полого поднимался вверх противоположный берег.
- Ты - нет, - сказал он. - Ты не расскажешь.
Так между ними возник первый секрет, и Рут хотелось сказать что-то, выразить ему свою благодарность, но у нее не нашлось слов. Это было три года назад. Джо только что сравнялось одиннадцать лет, он был совсем еще маленький мальчик, с короткой стрижкой ежиком, и все же уже тогда была в нем эта удивительная мудрость и умение постигать мир.
