— Да. Я хромой. Я калека. Поэтому меня не любят девушки. И поэтому ты отвернулась от меня, я знаю…
Вдруг своими маленькими ладонями она стиснула мои пальцы.
— Как мне вас жалко!
— Не стоит меня жалеть.
— Значит, вы здесь никогда раньше не бывали?
— Конечно. Кто сюда пойдет с нищим калекой? Вот и сегодня… Думал, что ты… Дурак набитый…
Я просто был зол и на самом деле ни о чем таком не думал. Но именно эти лживые слова не годящиеся даже для плохого фильма, подействовали на Мицу сильнее всего.
— Ну… если так… если так, то… то пойдемте…
Третья запись Ёсиоки Цутому
— Ну… если так… если так, то… то пойдемте…
Скрежетали поезда, по запасным путям уходящие в депо. Пьяницы, сидевшие на террасе закусочной, прищурившись, разглядывали нас.
Мицу робко ступала за мной, опустив голову, и в лице ее было что-то детское, беззащитное.
Странно, но желание у меня исчезло.
Вместо него появилась несвойственная мне жалость и что-то вроде раскаяния.
Как низко я пал! Использовать добрые чувства этого бесхитростного существа для удовлетворения своей похоти может только подонок.
— Гм… Не слишком ли поздно ты одумалась? — я продолжал разыгрывать прежнюю роль.
— Вы сердитесь? Простите меня.
— Хватит. Ты мне надоела. Я уже не хочу идти туда.
Сказав это, я быстро зашагал по узкой пешеходной дорожке в сторону вокзала. Мицу, как собачонка, поплелась за мной. Пьяный мужчина, столкнувшись с ней, громко ее обругал.
— Подождите! Я задыхаюсь.
— Что?
— Вы шагаете, как солдат.
На привокзальной площади я замедлил шаг. Мицу тяжело дышала, лицо ее посинело, на кончике носа выступил пот.
— У тебя что, сердце не в порядке?
— Нет, я всегда так потею.
— Гм…
— Простите меня. Я виновата, но я не хотела вас огорчить.
На площади было ветрено. Девушки из ночного кабачка, окончив работу, быстро, так что грязь не успевала отлипать от их туфель, бежали по склону холма вниз, к вокзалу. Если бы я понимал, почему они так спешат домой, я бы, наверно, понял и Мицу, стоящую передо мной: каждую из них дома ожидали муж, дети, любовь, тихое семейное счастье… А Мицу…
— Что же мне делать?
Огни на привокзальной площади уже были потушены. Светились только окна двух-трех магазинчиков; возле одного из них стоял старик, похожий на пугало в своей потрепанной голубой форме Армии спасения. В руках он держал ящик для пожертвований.
Мицу подошла к нему.
— Оставь, ведь он же ничего не продает. Просит пожертвований, а на самом деле все, что ни дадут, присваивает себе.
Но Мицу уже открыла свой красный кошелек и, выбрав десятииенную монетку, сунула ее в ящик. Из бокового кармана брюк старик вытащил маленькую черную коробочку.
— Смотрите! — Мицу держала дешевый металлический крестик и глуповато улыбалась, думая, что я тоже обрадуюсь ее покупке. — Дайте еще два, — она бросила в ящик две десятииенные монеты, и старик невозмутимо протянул ей две черные коробочки.
— Зачем ты покушаешь это барахло?
— Я потеряла свой талисман. А один крестик я вам подарю.
— Нужен он мне, этот крестик!
— Возьмите. Он обязательно принесет вам счастье, — она насильно вложила мне в руку коробочку и засмеялась, широко раскрывая рот.
— Ну хватит, — сморщился я. — Пойдем домой.
— А вы на меня не сердитесь больше? В самом деле не сердитесь? Хотите, встретимся в следующее воскресенье? Я могу приехать к вам домой.
При последних словах я скорчил такую рожу, что она поняла — этого делать не стоит. Представляю, как будет смеяться Нагасима, да и другие жильцы, если ко мне припрется эта деревенщина.
Она уже порядочно мне надоела, и, сказав, что сам назначу следующее свидание, я, не попрощавшись, бесцеремонно подтолкнул ее в сторону вокзала. Подымаясь по лестнице, девушка поглядывала в мою сторону, и, когда она скрылась совсем, я почувствовал облегчение.
Боль в плече все еще не успокоилась. Сунув руку за сигаретами, я обнаружил в кармане коробку: Мицу все-таки умудрилась подсунуть ее. С досады прищелкнув языком, я выбросил в канавку сначала крестик, а потом коробку. Крестик прошел сквозь мусор, плывущий по воде, и погрузился на дно, а коробка поплыла, окруженная пачками из-под сигарет.
Усталый и злой, я едва добрел до дому. Нагасима лежал с марлевой повязкой на лице, натянув одеяло до подбородка.
— Ну как?
— Что как? — буркнул я, сбрасывая брюки, и быстро нырнул под сырое одеяло. Нагасима хотел еще что-то сказать, но я закутался с головой, и он не решился больше ко мне приставать.
Через два дня я снова поехал к Киму-сан. Я был уверен, что завоевал его доверие, и надеялся получить какую-нибудь работу.
Ким-сан сидел на том же месте, где я увидел его в первый раз. Положив ноги на стол, он с увлечением ковырял в носу.
— А, это ты! — хитровато улыбаясь, он уставился на меня. — Что-то у тебя снова унылая рожа. Наверное, с девчонкой поссорился?
— Мне нужна работа, сейчас не до девчонок.
— Работа? Гм… Что ж, работу можно найти, — сказал он, жуя резинку.
— Я согласен на любую, если подойду, вы знаете.
— У меня для тебя есть особая работа. Если выполнишь, заплачу хорошо. Как-то ты говорил, что можешь водить машину.
— Говорил.
— Прекрасно.
Я сразу сообразил, что дело непростое, раз Ким-сан счел нужным меня предупредить. Может быть, контрабанда — в последнее время газеты часто писали об иностранцах, доставляющих контрабандные товары через Гонконг.
— Займешься посредничеством.
— Посредничеством? А тяжестей носить не придется?
— Ну и дурак!
Ким-сан захохотал так, что сдунул пыль со стола, потом поднял трубку телефона и затараторил по-корейски, а под конец сказал по-японски:
— Все будет в порядке, — и, положив трубку, выплюнул на пол резинку. — Пошли, студент.
Мы вышли на улицу, щедро усыпанную золотом осенних листьев. Мимо нас пробежали, о чем-то болтая, гимназистки в коротких юбочках, с портфелями в руках.
— Если тебе не нравится эта работа, могу предложить другую.
— Какую?
— Физическую, — Ким-сан оглядел меня с головы до ног. — Но по-моему, тебе эта работа не подойдет. Там нужна силенка и еще кое-что.
— А что я должен делать?
— Займешься американками. Среди них много потаскух, и я познакомлю тебя с такой…
Сейчас ни к чему пересказывать все, о чем шептал мне тогда Ким-сан. От меня требовалось войти в близкие отношения с одной из белых женщин, которые жили в гостиницах Кандьг и служили в оккупационных войсках санитарками и медсестрами.
Войти в близкие отношения с женщиной? Разве не этого я вчера добивался от Мицу!
Ким-сан оценивающе оглядел меня, как оглядывает крестьянин корову, которую собирается покупать.
— Нет, эта работа не для тебя, — с сожалением сказал он. — Тебе все же лучше заняться сводничеством.
Разумеется, я был огорчен еще больше Кима-сан. До чего же я докатился! Он оценивал мое тело! И уверенно, не помышляя об отказе, предлагал такую работу. Впрочем, иным Ким-сан не знал меня.
Сводничество — такая же благородная профессия, как проституция. На свете много мужчин, которые сами не могут завоевать сердце женщины. Вот сводник и помогает этим жалким трусам.
Чего только не было в послевоенном Токио!
Ночью в парке Уэно шатались мужчины, напялившие на себя юбки и размалеванные как потаскухи. Повсюду рыскали сводники в поисках клиентов.
Сводники… Раньше я и не слыхал, что существует такое ремесло. Но, шагая за Кимом-сан, я понял: мне на собственном опыте придется убедиться в том, что это — увы! — не выдумка.
Мы шли по бывшему плацу. До войны здесь находились казармы гвардейской дивизии. Теперь окопы поросли травой, обвалились, наполнились грязной водой, в которой плавали щепки. По плацу гулял ветер, поднимая густую пыль. В те времена на окраинах Токио было множество таких пришедших в запустение мест.
Там и устраивали свои дела сводники, благодаря которым процветали проституция и гомосексуализм. Война опустошила не только землю, но и души людей.
— Куда мы идем?
— Уже пришли, — Ким-сан кивнул в сторону казармы, напоминающей конюшню.
Там возле обшарпанного автомобиля марки «даттосан» стоял мужчина в черной кожаной куртке.
— Студент. Хочет подработать. Я его знаю. На него можно положиться, — Ким-сан похлопал меня по плечу.
На правой щеке у мужчины был шрам. Мужчина пристально посмотрел на меня.
— Машину водить умеешь?
— Умею.
— Отлично.
Водить машину я научился, когда работал в американском военном городке.
— А такую водил?
— Водил.
— Ну что ж. Тогда до вечера я оставлю машину здесь. В кузове новый костюм. Переоденешься и часам к десяти будешь у эстрадного театра «Хигасимиякодза» в Сундзуку. Там перед входом увидишь мужчину лет пятидесяти с усиками. Это твой клиент. Зовут его Камэта-сан. Он начальник отдела какого-то завода, впрочем, тебе это все равно. Сейчас он влюблен в одну танцовщицу. Твоя роль в этом спектакле такова: ты должен создать у танцовщицы впечатление, будто этот мужчина — управляющий крупным заводом.
