Я спросил Сэнфорда, где они остановились.
— В нашем вагоне, — сказал он таким тоном, точно я должен был это знать. Я даже не сразу понял, что он имеет в виду. Как и многие другие магнаты, не сумевшие найти себе приличное жилье в переполненном городе, Сэнфорды предпочли ночевать в собственном железнодорожном вагоне.
— Наш адрес: вокзал на Брод-стрит, — сказала Дениз. — Рядом с почтой.
Мы несколько смущенно отправились на вокзал в вечерних туалетах («Я даю обед в честь сенатора Конклинга, — сказал Сэнфорд. — Вы оба должны прийти»). На боковой ветке мы нашли сверкающий, богато отделанный вагон Сэнфордов.
— Как это странно — обедать на вокзале. — Эмма была в отличном настроении, она радовалась новой встрече с Дениз. Я тоже. Дениз показалась нам обоим необычайно жизнерадостной и счастливой.
Чуствуя себя несколько скованно, мы вошли в узкий и длинный салон железнодорожного вагона (как будто он мог иметь иную форму). Уже собралась дюжина гостей. Сенатора Конклинга среди них не было.
— Он нас покинул, — холодно заметил Сэнфорд. — Сегодня прием в честь президента, и он посчитал себя обязанным быть там.
— Мы переживем. — Дениз представила Эмму гостям. То же сделал Сэнфорд в отношении меня. Джентльмены были очень похожи на тех, что я видел у мадам Рестел. Дамы — на тех, что были на приеме у мадам Пэрен Стивенс, иными словами, они красивее, чем у мадам Астор, но не столь блистательны, как у Бельмонтов.
Нас прекрасно обслуживали два чернокожих лакея, и маленькая кухня, или камбуз, приготовила утонченный обед. Если бы не периодическое подергивание вагона, могло показаться, что вы находитесь в нью-йоркской обеденной зале причудливой формы.
Рядом со мной сидела пожилая дама внушительной комплекции, простая с виду, с добрыми глазами и удивительно приятным голосом, который показался мне отдаленно знакомым. Она с удовольствием болтала о выставке.
— Два года назад я купила пишущую машину Шолса и научилась ею пользоваться. — Эту изящную пишущую машину мы сегодня видели среди множества экспонатов. — Вы пользуетесь пишущей машиной, мистер Скайлер?
— Нет. Техника приводит меня в ужас.
— Я обожаю машины. Они куда надежнее, чем люди. — Весь вечер я гадал, кто бы это мог быть. Писательница? Еще одна Саутворт? Иначе зачем ей пишущая машина? Со знанием дела эта дама говорила о политике.
— Должна сказать, я удивлена, что генерал Грант рискнул появиться сегодня на выставке. Он был уместен во время войны, конечно.
Она решительно настроена против рабства. Рассказала, что перед войной жила на Юге; она и в самом деле говорит с английским акцентом. Я все никак не мог понять, кто она. И только когда мы уходили, Дениз мне открыла, что я разговаривал с Фанни Кембл.
— Идол моей юности! — Вот этого я не ожидал. — Я видел ее сорок лет назад, когда она впервые появилась на нью-йоркской сцене.
Мы ходили смотреть на нее с полковником Бэрром, и оба восхищались ею. На протяжении по крайней мере двух поколений это была самая выдающаяся актриса Америки. Еще очень молодой она прервала свою сценическую карьеру, выйдя замуж за рабовладельца с Юга. Этот специфический институт привел ее в такой ужас, что она из актрисы превратилась в неистовую писательницу. Теперь она живет в Филадельфии. Не узнав ее, я лишился возможности поговорить с ней о днях минувших.
Зато после обеда я наговорился о днях нынешних с Дениз (в этой крошечной столовой мужчины не засиживались за столом). Мы устроились на маленьком диванчике. Остальные гости предпочитали стоять. Вообще было такое ощущение, что сейчас войдет кондуктор и потребует билеты.
— Эмма сказала, что она приедет в Ньюпорт в июне, если вы не станете возражать. Значит, я просто обязана заставить вас сказать «да». Я пущу в ход любое оружие.
Такой стремительной атаки я не ожидал.
— Ноя тогда буду в Вашингтоне, а потом, видимо, отправлюсь в Цинциннати на конвент…
— Вы же не потащите Эмму с собой в Цинциннати? Вы не можете быть столь жестоки. К тому же Вашингтон в июне все равно что Каир в августе.
— Нет, нет. — Вообще-то я рассчитывал, что в следующем месяце Эмму пригласит погостить у себя миссис Астор, пока я с головой окунусь в предвыборные дела. Но на сегодняшний день таинственный розарий помалкивает.
Дениз в таких делах умеет быть деликатной, она хорошо понимает, что меня беспокоит.
— На следующей неделе вы оба возвращаетесь в Нью-Йорк. Почему бы Эмме не остановиться у меня в «Брунсвике»? Вы поедете в Вашингтон, а она останется со мной, пока не определятся ваши дальнейшие планы.
— Если она захочет, то почему бы…
— Она захочет, конечно, захочет! — Дениз просияла от счастья, настояв на своем. Я поискал глазами Эмму, чтобы получить ее согласие. Однако в салоне ее не было.
Дениз увидела, что я озадачен, положила свою руку на мою.
— Эмма с Биллом. В кабинете. — Она показала мне на дверь, обтянутую красным бархатом. — Не волнуйтесь. Мы знаем, что делаем.
— Хотел бы я знать, что вы обе затеяли.
— Ничего страшного, уверяю вас. Не могу дождаться, когда мы вместе окажемся в Ньюпорте! Это будет рай на земле — для меня.
— И для него тоже?
Дениз улыбнулась.
— Должна сказать, мы… Билл и я… у нас все хорошо, как никогда. Не знаю почему. Впрочем, ни одна женщина не понимает своего мужа.
— Думаю, все обстоит как раз наоборот.
Дениз предложила мне заглянуть в кабинет.
— Как бы случайно, конечно. Посмотрите, как вершится заговор.
Несколько озадаченный, я подошел к красной двери, стараясь в тесноте не отдавить кому-нибудь ногу.
За красным занавесом оказался крошечный кабинет, этакий кубик, почти целиком заполненный столом красного дерева, за которым, точно президент корпорации, восседала Эмма; она смотрела на Сэнфорда серьезно, нахмурившись. Он сидел напротив Эммы, спиной ко мне.
— Вы уверены, что это сработает? — В голосе Сэнфорда слышалось сомнение.
— Абсолютно. — Голос Эммы звучал твердо. Затем она подняла глаза, увидела меня и улыбнулась. — Папа, мы создаем президентов. — Сэнфорд вскочил на ноги. Он казался возбужденным. — И кандидатов в президенты, добавила она.
— Ваша дочь хочет, чтобы я занялся политикой.
— Только потому, что сама не имею такой возможности! — Эмма встала. — Это так несправедливо — отстранение женщин. — Говорила она вполне серьезно; к моему удивлению, Эмма заразилась африканской лихорадкой, как Блейн и все прочие.
По дороге в нашу жалкую гостиницу Эмма посвятила меня в детали заговора, который они замыслили с Дениз.
— Сэнфорд знает, что он мне не нравится, а ты его презираешь.
— Это слишком сильно сказано. — Мы говорили долго, уличные пробки задержали нас на целый час. Ночью было светло, как днем, тысячи людей высыпали на улицы. Почти все были пьяны. Праздник.
— Так или иначе, Дениз хочет, чтобы я его очаровала.
— Думаю, ты давно это сделала.
— Ты имеешь в виду цветы? Те чары улетучились, когда мы с Дениз подружились и он почувствовал, что мы его избегаем.
— А сегодня?
— Дениз хочет подготовить его к летнему сезону. Чтобы oh проникся ко мне расположением.
— Я не часто говорю с тобой по-отцовски, Эмма, но ваша заговорщическая деятельность меня пугает.
— Пугает? — В тусклом свете газовых фонарей, освещающих рекламу «ИЛ.Бейкер, знаменитая машина для переработки сахарной кукурузы на выставке Столетия», я не видел ее лица. Эмма перешла на французский. — С какой стати? Конечно, мы с Дениз сумеем держать его в руках. Мне кажется, я была очень убедительна.
— Предложив ему заняться политикой?
— Более того. Я сказала, что он должен работать на Блейна. Я сказала ему, что, если потребуется, я помогу устранить из борьбы сенатора Конклинга.
— Историей с Кейт?
— Да. Она немало мне рассказала на улице Дюфо.
Я был шокирован и не скрыл этого.
— Пайа, — твердо сказала Эмма. — Тебе сенатор Конклинг не нравится. Кейт не моя подруга. А я ничего не могу поделать со своей страстью к Блейну. Так почему же не впутать в это Сэнфорда? Сработает ли это, спросил он. Я ответила, что абсолютно уверена. Вообще-то мне все это безразлично. Важно удалить его из Ньюпорта на июнь, пока я там буду.
— А ты коварна,· Эмма.
На ее лицо упал свет ярких огней летнего театра; она улыбнулась и сжала мне руку.
— Не волнуйся, папа. Твой губернатор Тилден должен побить моего месье Блейна.
— Молю бога, чтоб так было. Конечно, я не думаю, что твой заговор что-нибудь даст в политическом смысле. Не могу себе представить Сэнфорда в роли политического интригана. Но если ты устранишь его из Ньюпорта на то время, пока мы там будем, то прими мои благословения.
Эмма спросила, одобряю ли я ее намерение остановиться в «Брунсвике» у Дениз.
