25. КАЮТА ГРАФА ДИ БАССАНО. НОЧЬ
Граф ди Бассано, все еще охваченный экстазом идолопоклонничества, никак не может успокоиться и лечь в постель. Он рассматривает альбом с фотографиями. Снимки, на которых запечатлена божественная Тетуа, этот преданный ее обожатель комментирует ужасно нудными восхвалениями.
ГРАФ ДИ БАССАНО. Феномен вокала... божественный голос... сто певиц в одной... (Подходит к своеобразному домашнему алтарю, на котором расставлены фотографии, гипсовый бюст певицы и прочие реликвии.) Сколько эпитетов, сколько слов... Сколько историй написано о тебе. Но ни одна из них не может передать, какой ты была на самом деле. (Нежно проводит рукой по свежему цветку, красующемуся в центре алтарика.) Твой любимый цветок. Ты, как и прежде, будешь получать его каждый день. Никто и никогда не мог разгадать тебя, любимая. Кто ты - знаю один лишь я. (Направляется в другой угол каюты мимо надетых на манекены, словно в музее, дорогих театральных костюмов певицы.) Ты - девочка, вышедшая из моря. Помнишь стихотворение, которое я тебе посвятил? Ты рождена морем, будто богиня.
С этими словами верный жрец культа Тетуа включает портативный кинопроектор.
На белом полотняном экране, натянутом среди всех этих реликвий, перед нами проходят кадры из жизни великой певицы.
Вот Тетуа идет по аллее парка. На ней соломенная шляпа. Приблизившись к объективу, певица начинает гримасничать и скашивает глаза к носу; вот она на козлах экипажа; на лодке с приятельницей и кудрявым гребцом; за окном международного вагона; отвечает на приветствия толпы, собравшейся на перроне; после представления раскланивается перед восторженной публикой с авансцены известного театра.
Глядя на эти кадры, граф ди Бассано изнемогает от сладострастия.
Вдруг непонятный шум отвлекает его от этого интимного ночного ритуала.
Он открывает дверь каюты и, стоя на пороге, спрашивает:
- Кто там?
26. КОРИДОР "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
Дверь каюты графа ди Бассано открывается в коридор, где старая фрейлина принцессы Леринии делает предупреждающие знаки.
ФРЕЙЛИНА. Тссс!
И указывает вперед, в глубину коридора: там принцесса Гогенцуллер идет одна по красной ковровой дорожке, лишь слегка постукивая впереди себя палкой.
Орландо, накинувший перед сном халат, выставляет за дверь каюты свои ботинки и видит, как к нему приближается эта исполненная благородства и такая трогательная фигура.
Он даже слегка выпячивает грудь, когда принцесса, остановившись перед ним, спрашивает по-немецки:
- Кто здесь?
ОРЛАНДО. Гм-гм, Ваше высочество... это я... простой журналист...
Принцесса, улыбнувшись и вперив в пустоту незрячие глаза, роняет:
- Простите...
И продолжает свой путь, удаляясь несколько неуверенной, но полной достоинства походкой.
ОРЛАНДО (бормочет ей вслед). Спокойной ночи.
Фрейлина, поравнявшись с Орландо, говорит ему с подчеркнутой учтивостью:
- Благодарю вас.
Орландо вежливо и понимающе откликается:
- Да за что же...
Он провожает глазами обеих женщин, пока те не скрываются за поворотом. Затем, посмотрев в противоположную сторону, встречается взглядом с ди Бассано, тоже наблюдавшим за этой сценой из дверей своей каюты.
Орландо улыбается ему, но граф, не ответив на улыбку, уходит к себе.
Журналист задерживается на несколько мгновений в коридоре и, вертя в руках очки, сообщает:
- Граф ди Бассано. Он у нас... романтик. Большой романтик... Все знают, что на протяжении многих лет он каждый вечер приносил ей очень редкий цветок... Rubens Pistilla... Вы видели этот цветок у него в каюте, помните? И все-таки я убежден, что он никогда ее не любил. Быть может, он влюбился в нее только теперь... после ее смерти. Сомнительный субъект, право сомнительный. Он взялся за создание ее музея и под этим предлогом... ухитрился много лет жить у нее на содержании! Вот так! (Уходит в свою каюту.)
27. КАЮТА ОРЛАНДО. НОЧЬ
Орландо закрывает дверь и направляется к письменному столу, заваленному листками бумаги, собирает их, садится и говорит, время от времени заглядывая в листки и читая:
- Это так, ничего... просто записи, которые я делал для своего дневника... "Я все пишу, рассказываю, но о чем все-таки я хочу рассказать?.. О морском путешествии? Или о путешествии по жизни? Но о нем ведь не расскажешь... его совершаешь, и одного этого уже довольно". (Оторвав взгляд от текста.) Банально, да? Об этом уже столько писали. И лучше, чем я! (Резко поднимается, с яростью в голосе.) Но ведь все уже сказано! И сделано тоже все! (На тумбочке рядом с фотографией Гарибальди стоит бутылка. Он наполняет стакан раз, потом другой.) А вот о том, что я только что просадил в карты двести пятнадцать франков, не сказал еще никто! И заплатить их надо, не сходя с парохода!
С полным стаканом он проходит в ванную; после минутного колебания выплескивает вино в раковину и разглядывает свое отражение в большом овальном зеркале. Затем возвращается в каюту и, закрыв за собой дверь ванной, со вздохом произносит:
- Пожалуй, хватит пить!
С минуту он ходит взад-вперед по каюте, как зверь в клетке, потом плюхается в кресло.
И снова обращается к зрителям:
- Ну ладно, до завтра... завтра состоится традиционный... - Здесь его одолевает зевота, сулящая наконец приход желанного сна. - ...простите... завтра капитан... поведет пассажиров осматривать судно.
В заключение своей речи он машет нам на прощание рукой, и жест этот исполнен такой же сердечности и теплоты, как и его лицо, его улыбка.
28. КОТЕЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ "ГЛОРИИ Н.". ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ
Среди куч угля, клубов дыма и раскаленных котлов снуют кочегары; в этом аду они еще яростно переругиваются.
ПЕРВЫЙ КОЧЕГАР. Таких, как ты, двадцать на дюжину дают. В гробу я тебя видал!
ВТОРОЙ КОЧЕГАР (перебивая). А ну-ка отвали, а то, не ровен час, в топку у меня загремишь!
ПЕРВЫЙ КОЧЕГАР. Да я из тебя сейчас вот этой лопатой отбивную сделаю! Псих несчастный!
ВТОРОЙ КОЧЕГАР. Ах ты, проклятая рожа!
Под самым потолком огромного котельного отделения через открывшуюся металлическую дверь на узкий мостик выходят первые посетители: судовой врач, офицер и обе певицы меццо-сопрано.
СУДОВОЙ ВРАЧ. Ну вот мы с вами и в знаменитом котельном отделении... Что такое, что случилось?
Валеньяни уже ступила на мостик и, хотя с обеих сторон ее поддерживают врач и второй офицер, сразу же стала жаловаться на дурноту:
- Уведите меня отсюда, мне плохо, кружится голова, я сейчас упаду!
СУДОВОЙ ВРАЧ. Да нет же, дайте мне руку, и не нужно ничего себе внушать, синьора.
В мрачной глубине гигантского котельного отделения, двумя десятками метров ниже, черные от копоти кочегары непрерывно поддерживают жаркий огонь, все подбрасывая и подбрасывая уголь в топки. Кто-то из них запрокидывает голову и смотрит на мостик, где уже собралось немало пассажиров. Его любопытство передается остальным кочегарам; в конце концов они сбиваются в кучу на виду у артистов и почтительно стягивают с головы грязные береты.
Певцы стоят вдоль поручней мостика и сдержанно отвечают на приветствие. Слов не слышно из-за ужасного грохота - приходится кричать.
Второй офицер пытается что-то объяснить Орландо:
- Вон под тем большим котлом и еще вот под этим топку никогда не гасят!
ОРЛАНДО. Сколько же часов они здесь проводят?!
ПАРТЕКСАНО. Они так привыкли к этой обстановке, что на свежем воздухе им не по себе. (Усмехается.)
Из глубины котельного отделения кто-то обращается к группе экскурсантов. Это Паскуале.
- Господин капитан, мы все очень просим...
Подобная смелость не нравится капитану, и он раздраженно кричит:
- Что там еще?
ПАСКУАЛЕ. ...чтобы синьора Куффари спела.
Ильдебранда Куффари, отрешенная, величественная, в надвинутой на лоб шляпке, стоит как раз рядом с капитаном.
КАПИТАН. Кричи громче!
ДРУГОЙ КОЧЕГАР. Мы хотим послушать, как поет синьора Куффари!
Теперь уже практически все кочегары собрались под мостиком, на котором стоят певцы.
Эта просьба вызывает замешательство.
КАПИТАН. Ты что, совсем спятил?
КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. Это же невозможно!
ОРЛАНДО. Да вы ее здесь и не услышите.
Но кочегары понимают, что такой случай больше не повторится, и настаивают.
ВТОРОЙ КОЧЕГАР. Прекрасная синьора, спойте нам что-нибудь!
ТРЕТИЙ КОЧЕГАР. Уж будьте так добры, синьора, уважьте нас!
На мостике растерянно молчат. И в то же время певцы польщены просьбой кочегаров. Куффари колеблется.
Лепори уже представляет себе, какую овацию ему здесь устроят.
Но первым ломает лед необузданный Фучилетто: он исполняет вокализ.
Музыкальная фонограмма
Довольные кочегары аплодируют.
Сияющий Фучилетто выдает еще одно коротенькое соло.
И снова из чрева котельного отделения до мостика доносятся восторженные аплодисменты.
Здесь же, на мостике, аплодирует Партексано.
