— Да?
— Да. Должен сказать, я никогда в это не верил. Мне это казалось пустой тратой времени. — Он снова поднял чашку. — Но человек может ошибаться. Так что он, наверное, попробовал. — Тут он едва заметно улыбнулся. — И, может быть, даже преуспел немного на этом пути.
Беннету захотелось спросить, видится ли он сейчас со своим сыном, но это означало бы нарушить правила игры… все равно что заигрывать с несчастьем. Наверняка он услышит: Конечно, видел Джека на той неделе, у него все отлично. А такой ответ Беннета не устраивал. Но чем дольше они говорили, тем больше крепла его уверенность.
Они побеседовали о прошлом этого человека, о друзьях, которые у него были.
Обсудили, где он раньше жил и кем он работал.
И в этом разговоре, полном имен, названий и событий, одни то и дело набатным гулом отзывались в его памяти — какие совпадения, — а другие не значили ровным счетом ничего. Неизвестная Беннету сторона отцовской жизни. Но он по-прежнему избегал вопросов, которые могли бы поставить незнакомца перед какой-нибудь проблемой космического порядка… или просто вызвать нежелательный ответ, который испортит все.
Беннет, в свою очередь, тоже рассказал этому человеку о своем отце… причем такие вещи, которых, он был уверен, не только отец не знал, но и сам он давно забыл. А может быть, тоже не знал… по крайней мере, не той, повседневной, частью своего сознания, до которой можно дотянуться в любую минуту, стоит лишь захотеть.
И каждый раз, когда Беннет рассказывал что-нибудь, мягкая улыбка расцветала на губах того человека, и он говорил: «Правда?», или «Да что вы говорите», или, несколько раз, «Он, судя по вашим словам, был настоящим мужчиной».
— А он и был. Настоящим мужчиной.
Мгновение человек как будто боролся с желанием что-то сказать, кончик языка мелькал в створе губ:
Спасибо,
но передумал, и невысказанная мысль утонула в тишине.
Беннет поставил кружку на стойку и вытащил из кармана афишу.
— Вы верите в привидения? — спросил он.
— Привидения?
— Угу. — Он пододвинулся к человеку и показал ему афишку. — Вот, сегодня получил, с газетой. Слышали когда-нибудь о таком?
Тот покачал головой:
— Да нет, не сказал бы.
— Как, по-вашему, такое возможно?
Человек пожал плечами:
— Говорят же, что все возможно. Может, привидения видят все одним разом… и то, что было, и что есть, и что потом будет. Может, время для них совсем ничего не значит. И они просто заскакивают на борт своей туманной машины времени и едут, куда им захочется.
Беннет снова поглядел на афишку, рассматривая буквы-завитушки.
— Но зачем им возвращаться… я о привидениях?
— Может, потому что они забывают, как все было? Забывают людей, которых оставили в прошлом? Говорят, живые рано или поздно забывают мертвых: что ж, может, и с теми оно так. — Он снова пожал плечами и устремил взгляд в кофе. — Кто знает?
Что это, он нервничает? Беннет нахмурился. Может, он нарушает какой-нибудь божественный код, подводя разговор к такой точке, где ему останется только подтвердить подозрения Беннета… и, может быть, это будет значить…
Он снова сунул афишку в карман, и человеку, видимо, полегчало, хотя легкая тревога все равно осталась.
— Ну, да, — небрежным тоном продолжал Беннет, — что такое призраки, как не наши воспоминания?
Человек кивнул:
— Вот именно. Воспоминания. Это мне нравится. И что такое рай, как не маленький городок… вроде этого. Маленький город всего в нескольких милях вверх или вниз по дороге.
Теперь кивнул Беннет.
— Знаете, — сменил он тему, — раньше, когда я был маленьким, мы играли в одну игру, нам надо было сказать, какое чувство каждый из нас сохранил бы, если бы пришлось пожертвовать всеми другими, и почему.
— Кто-то говорил «слух» и объяснял, «потому что тогда я бы не смог слушать любимые пластинки», другой говорил «зрение», «потому что тогда я бы не смог читать комиксы, или смотреть телик, или ходить в кино».
— А вы что?
Беннет улыбнулся. Он много раз рассказывал эту историю своему отцу.
— Я сказал, что никогда не расстался бы с памятью, ведь без нее все, что со мной было, потеряет смысл. Все, что я есть — если забыть о коже, плоти и костях, забыть о мускулах, артериях и сухожилиях, — все, что я есть, это память.
Человек улыбнулся:
— А вам никогда не приходило в голову, может, вы тоже дух?
Беннет рассмеялся:
— А вы?
И тот рассмеялся вместе с ним.
— Ангел, наверное.
— Ангел?
Человек пожал плечами:
— Посланец. Посланцы и есть ангелы.
— Да? А какое у вас послание?
Человек засмеялся:
— Да, когда еще и поговорить о нем, как не сейчас, правда?
Беннет вдруг понял, что уже довольно ясно видит дом по ту сторону улицы. Вот там открылась дверь… вот безошибочно узнаваемая Дженни Коппертон вышла на крыльцо и остановилась, подняв голову к небу. Потом она повернулась и снова зашла в дом.
Беннет услышал, как приглушенно стукнула дверь.
Хватка, которой туман сжимал мир, постепенно слабела.
Он посмотрел на мужчину, который стоял перед раковиной, и заметил, что тот хмурится на кружку с кофе, перекладывает ее из руки в руку, как будто у него вдруг возникли с ней какие-то проблемы. Может, он слишком горячий… хотя нет, он же пил его все это время, разве не так?
Снаружи по дороге медленно проехала машина, свет ее фар мелькал в тумане.
И вдруг — хауррнк! — снова прогремел рог, так же, как прежде, только немного иначе по тону. Теперь в нем звучало предупреждение.
Человек уронил свою кружку, и Беннет видел, как она отскочила от пола, а кофе выплеснулся из нее на пол, на ножки стола и стульев.
Кружка покаталась немного и остановилась — чудом не разбившись, — прежде чем он поднял взгляд. Человек стоял и смотрел на него, он был слегка бледен… и немного печален.
— Я не… я не удержал, — сказал он.
— Вам пора, — ответил Беннет. Знание пришло из глубины сердца, из того места, где хранилось все то, что, по его ощущениям, стоило знать.
— Да, мне пора.
— Я провожу вас…
Человек поднял руку.
— Нет, — резко ответил он. И добавил: — Не надо, уверен, у вас много дел… вам надо продолжать работать.
— Строить воспоминания, — сказал Беннет.
— Вот именно, строить воспоминания. — Он отошел от стойки, шагая сначала неуверенно, не сводя глаз со своих ног, словно ступал по натянутому канату. Беннет сделал движение ему навстречу, желая помочь, но тот отпрянул. — Нельзя, — сказал он.
Они довольно долго стояли, глядя друг на друга, и все это время Беннету отчаянно хотелось сделать шаг — тот единственный шаг, который перенесет его на двадцать сем лет в прошлое, — обхватить отца руками, зарыться носом ему в шею и вдохнуть прежний знакомый запах, запах, которого он не мог вспомнить… как же ему хотелось дать новую жизнь старым воспоминаниям. Но он знал, что нельзя.
Подойдя к двери, человек остановился и обернулся.
— Знаете, у моего сына в детстве была кличка.
Беннет улыбнулся:
— Да? Какая?
— Баббер.
— Баббер? — О, Господи… Баббер… его звали Баббером потому…
— Он заикался — не то чтобы сильно, но заметно, — а его имя… его имя начиналось на «б».
Беннет почувствовал, как его глаза словно застилает туманом.
— Дети бывают жестоки, правда?
Он только и мог, что кивнуть.
Дверь захлопнулась, ширма снаружи сказала «рат-тат», рикошетом отлетев от косяка, и Беннет снова остался один… таким одиноким, как никогда в жизни.
— Береги себя, — сказал он пустой кухне.
И ты, отозвался голос в его голове.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он подошел к двери, открыл ее, вышел на свежий декабрьский воздух и направился к дороге.
— Так какое же у тебя было послание, старина? — сказал он.
Туман поднялся, и водянистое зимнее солнце с трудом пробивалось сквозь дымку высоко над головой.
Машины ездили по дороге, люди шагали по тротуарам, но того человека нигде не было видно.
— Эй, Беннет!
Он помахал Джеку Коппертону — вместе с рукой из кармана брюк выскользнула афишка. Теперь она оказалось флайером научно-фантастического книжного клуба; может, так было с самого начала. Аккуратно сворачивая ее, он вспоминал своего посетителя, как тот в последний раз обернулся к нему от двери, и вдруг сам повернулся и опрометью бросился в дом.
На столе, на том самом месте, куда он ее поставил, лежала шляпа.
Послание!
Беннет осторожно прошел через кухню, сердце его колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди, прорвав рубашку, когда он, закрыв глаза, протянул руку, ожидая, что его пальцы сомкнутся в пустоте.
Но они коснулись ткани.
Он поднял ее, не осмеливаясь открыть глаза… ведь он нарушал какое-то правило, в этом он был уверен… но, может быть, просто может быть, если хотя бы одно или два чувства работают, то у него все получится. Он поднял шляпу и зарылся в нее лицом.
