провести у вас собрание…
Это была настоящая буря.
Откуда было известно Центральному Комитету все то, что волновало нас — товарища Папаяна, товарища Миракяна, товарища Драмбяна, Парнака Банворяна, Лилик Тер-Маркосян, меня?..
— Центральный Комитет требует… — И слова наркома терялись в громе аплодисментов.
Многого я не помню. Помню только, что выступила и «Умерла — да здравствует». Свою пламенную речь она закончила следующими словами:
— Время покажет, кто был прав. Я… мы уйдем. Напоминаю: справедливость хворает, но не умирает… А пока что, — она подошла к наркому и протянула ему какую-то бумагу, — вот мое заявление…
— Мы предлагаем вам работать вместе с нами, — сказал нарком. — Просто придется перестроиться.
— О не-е-ет, — протянула «Умерла — да здравствует», — не знаю, как кто, а я не могу.
…Газар снова обратился к собравшимся:
— Ну, будьте здоровы, не поминайте лихом!
Она гордо сошла со сцены и не оглядываясь вышла из зала.
После совещания мы все высыпали на улицу. Товарищ Папаян обнял меня за плечи и рассказал последнюю новость:
— С сентября открывается музыкальная десятилетка.
Рядом с нами шли Газет-Маркар и Парнак Банворян.
— Давно надо было устроить это совещание. Я всегда так думал, — говорил Газет-Маркар.
Асатур шел мрачный. Он хорошо понимал, что звезда его закатилась.
Все ушли. Получилось так, что я должен был проводить Шушик. Мы попрощались с товарищем Папаяном и Асатуром.
— Я тебя провожу, Шушик, — предложил Асатур.
— Нет, Рач живет в наших краях, — ответила Шушик. — Спокойной ночи, товарищ командир…
Асатур ушел расстроенный, и, как ни странно, во мне даже шевельнулась какая-то жалость к нему.
— Ой, я очень боюсь собак! — сказала Шушик и взяла меня под руку.
Было уже поздно. На улицах ни души. Я молчал, взволнованный дневными впечатлениями и присутствием Шушик.
— Ты не боишься собак? — спросила она.
— Собак? Нет, не боюсь.
— А людей?
Странный вопрос. Я долго думал. Всякие встречались люди, и хорошие и плохие: парон Рапаэл и Газар, тикин Грануш и Мариам-баджи, убийца Длинный и Вардан-Карапет, товарищ Шахнабатян и товарищ Папаян, Газет-Маркар и десять Амазов, «Умерла — да здравствует» и она, Шушик…
— Нет, не боюсь, — наконец ответил я.
— И я не боюсь, — сказала Шушик. — Я очень люблю людей, очень люблю…
Не знаю почему, я рассказал Шушик про Шапа и Нунуш, сказал, что Нунуш очень похожа на нее и что я очень люблю Нунуш.
Мы уже давно дошли до ее дома, стояли под деревом и разговаривали. И я вновь и вновь повторял ей, как люблю Нунуш.
НАШИ С НАЗИК НЕПРИЯТНОСТИ И ДЕСЯТЫЙ ЧЛЕН СЕМЬИ
В августе в музыкальной школе начались приемные экзамены. Шап и Назик с нетерпением ожидали этого, но больше всех не терпелось мне: ведь я собирался поразить товарища Папаяна.
Шап блестяще сдал экзамен, его даже приняли сразу во второй класс. А Назик…
— Ты ошибся. Ничего, всякое случается, — утешал меня Папаян. — Ведь у бедной девочки неважный слух.
Я едва сдерживал слезы!
— А как же она готовила уроки?
— Бывает, — говорил Папаян, — бывает. Девочка просто очень увлеклась игрой на рояле.
Я верил моему учителю. Вспомнил, как зачарованно смотрела Назик на мои руки, когда я играл. Учитель мой все понимает и прощает, но я-то не могу себе простить — ведь я обещал ей… Она выскочила из экзаменационной комнаты и убежала. Я понимал — убежала поплакать.
Я пошел за ней, разыскал ее, обнял. Она всхлипнула и стала колотить меня по груди маленькими кулачками.
— Не хочу, нет!..
Люди, собравшись во дворе музыкальной школы, с удивлением смотрели на нас, а Назик все плакала, топала ногами.
— Нунуш-джан, Нунуш-джан… — повторял я, беспомощно оглядываясь.
Я взял ее на руки и почему-то пошел к Шапам. Все были дома. Девять коротышек с любопытством уставились на нас. Я уложил обессилевшую девочку на тахту.
Я рассказал Сагануш и Амазу о печальном событии.
— Ничего, всякое бывает.
Чтобы утешить меня, Амаз вспомнил какую-то смешную историю из своей жизни.
— Эх, Рач-джан, столько мы еще в жизни наделаем ошибок, и ты и я — люди ведь…
Но я не находил себе места. Хотелось побыть одному. Я попрощался, Шап вышел вместе со мной. Я попросил его сходить в интернат и сказать воспитательнице, что Назик у них.
Утром чуть свет я пришел в интернат, но девочки там не было.
— Где Нунуш? — с тревогой спросил я у воспитательницы.
Она улыбнулась.
— Твой коротышка еще раз приходил, принес от отца записку. Просил, чтобы разрешили оставить девочку еще на один день.
Я пошел к Шапу. Взрослых не было дома. Назик сидела на тахте, а девять коротышек всячески старались развеселить Назик.
С тех пор Назик почти каждый день бывала в гостях у Шапа. Девочка шла туда с большой охотой. Видимо, ей нравилась молчаливая преданность девяти рыцарей.
Между тем Амаз с каждым днем становился задумчивее.
— Амаз!
— Что, Рач-джан?
— Ты вроде какой-то грустный.
— Да нет, с чего ты?
И так день, два, три. Я чувствовал, что он чем-то сильно озабочен.
И однажды, когда мы были одни, Амаз сказал:
— Рач-джан, я и Сагануш долго думали. Я вот говорю: где девять, там и десять. Да и
