Весь первый этаж пресловутого дома был охвачен огнем, тут же столпилось все мужское, женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Я увидел Айдахо, вырывающегося от шести полисменов, однако те крепко его держали. Они пытались втолковать Айдахо, что весь этаж заполонило пламя, и живым оттуда не выбраться.
– Где миссис Сэмпсон? – спрашиваю я.
– Никто ее не видел, – отвечает один из пожарных, – ее спальня наверху. Мы пытались туда добраться, но не смогли, а лестницами мы еще не располагаем.
Я выбегаю на открытое место, освещенное пламенем пожара, и вытягиваю из кармана справочник. Почувствовав его в руках, я даже засмеялся – кажется, я слегка очумел от возбуждения.
– Херки, дружище, – говорю я ему, лихорадочно листая страницы, – ты никогда не врал мне, ты никогда не оставлял меня в беде. Подскажи, дружок, подскажи же! – прошу я.
Я наткнулся на «Действия при несчастном случае» на странице 117. Пробежал глазами страницу и захлопнул книгу. Старина Херкимер, в любой ситуации выручишь! В книге говорилось: «Удушение от вдыхания дыма или газа. – Нет ничего лучше льняного семени. Вложите несколько семян в наружный угол глаза».
Я засунул справочник обратно в карман и схватил пробегавшего мимо мальчишку.
– Вот, – выпалил я, вручая ему монетки, – беги в аптеку и купи на доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. Теперь, – объявляю толпе, – мы добудем миссис Сэмпсон! – и сбрасываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и граждан хватают меня. Идти в дом, по их словам, – идти на верную смерть, ведь уже начал проваливаться пол.
– Да как же, черт побери! – кричу я, все еще смеясь, хотя мне уже не до смеха. – Ну как же я вложу льняное семя в ее глаз, не имея глаза?
Я двинул локтем пожарного по лицу, лягнул одного гражданина и оттолкнул другого. Затем я ринулся в дом. Если я умру раньше вас, обещаю выслать вам письмо и описать, насколько лучше в аду, чем было в тот момент в желтом доме, но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше, чем те цыплята, которых подают в ресторанах по срочным заказам. Огонь и дым дважды валили меня с ног, и я чуть было не посрамил Херкимера, но пожарные помогли мне, пустив струю воды, и я наконец добрался до комнаты миссис Сэмпсон. От дыма и чада она потеряла сознание, и я завернул ее в простыню и перекинул через плечо. Так что пол не настолько уж проваливался, как меня пугали, – иначе я бы никогда не проделал того, что мне удалось.
Я отнес ее на пятьдесят ярдов от дома и положил на траву. Тогда, конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал мальчик с льняными семенами.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и спрашивает:
– Это вы, мистер Пратт?
– Тс-с-с, – прошу я, – вам нельзя говорить, пока не примете лекарство.
Я обвиваю рукой ее шею и осторожно приподнимаю ее голову, другой рукой разрываю мешочек с льняными семенами и, склонясь над ней, бережно вкладываю несколько семян в наружный уголок ее глаза.
Тут галопом прилетает деревенский доктор, фыркает во все стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что, собственно, значат мои идиотские выходки.
– Ну, понимаете, клистирная трубка, – объясняю я, – я не занимаюсь постоянной врачебной практикой, но, тем не менее, могу сослаться на авторитет.
Мне приносят мой пиджак, и я извлекаю справочник.
– Откройте страницу 117, – говорю им. – Удушение от вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, так ведь? Я не сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма или побуждает к действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его рекомендует, а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить консилиум, я ничего не имею против.
Старый доктор берет книгу в руки и рассматривает ее при помощи очков и пожарного фонаря.
– Ну знаете ли, мистер Пратт, – заключает он, – вы, очевидно, ошиблись строчкой. Рецепт от удушья гласит: «Вынесите больного как можно скорее на свежий воздух и положите его на спину, приподняв голову», а льняное семя – это средство против «пыли и золы, попавших в глаз», строчкой выше. Но, в общем-то…
– Послушайте, – перебивает миссис Сэмпсон, – послушайте, думается, мое мнение важно на этом консилиуме. Это льняное зернышко несказанно мне помогло, просто как никакое другое лекарство в моей жизни.
А потом она поднимает голову, снова опускает мне на плечо и говорит: – Положи еще и в другой глаз, Сэнди, милый…
И теперь, если вам вздумается остановиться в Розе, и завтра, и через год вы увидите чудесный новый желтый домик, осчастливленный и украшенный присутствием в нем миссис Пратт, бывшей миссис Сэмпсон. А если вам доведется ступить через его порог, то вы увидите на мраморном столе посреди гостиной «Херкимеров справочник необходимых познаний», заново переплетенный в красный сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся человеческого счастья и мудрости.
Когда мы сгоняли гурт скота с тавром «Треугольник-О» в долине Фрио, торчащий сук сухого мескита зацепился за мое деревянное стремя, я вывихнул себе ногу и неделю провалялся в лагере.
На третий день своего вынужденного бездействия я выполз к фургону с провизией и был повержен словесным обстрелом Джадсона Одома, нашего повара. Джад был рожден оратором, но судьба, как всегда, ошиблась, навязав ему профессию, в которой он большую часть времени был лишен аудитории.
Таким образом, я оказался манной небесной в пустыне Джадового молчания.
Своевременно во мне заговорило естественное для больного желание поесть чего-нибудь эдакого, не предусмотренного описью нашего пайка. Меня посетили видения матушкиного буфета, «безбрежного, как первая любовь, источника горьких сожалений», и я спросил:
– Джад, а ты умеешь печь блинчики? Джад отложил свой шестизарядный револьвер, которым собирался отбивать антилопье мясо, и встал надо мною в позу, показавшуюся мне недоброй. Впечатление усилилось холодным взглядом его блестящих голубых глаз, устремленным на меня.
– Слушай, ты, – сказал он с очевидным, хоть и сдержанным гневом. – Ты что, издеваешься, или серьезно? Тебе что, никто из ребят не рассказывал про эту переделку с блинчиками?
– Что ты, Джад, – заверяю его, – я бы, кажется, собственную лошадь и седло отдал за горку масленых зажаристых блинчиков с горшочком свежей новоорлеанской патоки. А что, была какая-то история с блинчиками?
Увидев, что я не имею в виду никакой хитрости, Джад сразу смягчился. Он принес из фургона какие-то таинственные мешочки и жестяные баночки и разместил их в тени куста, под которым я примостился. Я наблюдал, как он не спеша начал их расставлять и развязывать многочисленные веревочки.
– Ну, не то что бы история, – начал Джад, не прерывая работы, – просто логическое недоразумение между мной, красноглазым овчаром из лощины Шелудивого Осла и мисс Уиллелой Лирайт. Если хочешь, пожалуй, расскажу тебе.
Я пас тогда скот у старика Билла Туми на Сан-Мигуэле. Однажды мне ужас как захотелось пожевать чего-нибудь такого консервированного, что никогда не мычало, не блеяло, не хрюкало и не отмеривалось гарнцами. Ну, я и вскочил на свою малышку да и махнул в лавку дядюшки Эмсли Телфэра, что у Пимиентской переправы через Нуэсес.
Около трех пополудни я накинул поводья на сук мескита и пешком прошел последние двадцать шагов до лавки дядюшки Эмсли. Я вскочил на прилавок и провозгласил, что, по всем приметам, урожаю фруктов по всему миру грозит гибель. Через минуту я был обладателем мешка сухарей, ложки с длинной ручкой и по открытой банке абрикосов, ананасов, вишен и сливы, а рядом старался дядюшка Эмсли, вырубая топориком желтые крышки. Я чувствовал себя, как Адам до скандала с яблоком, вонзал шпоры в прилавок и орудовал своей двадцатичетырехдюймовой ложкой, как вдруг бросил взгляд за окно во двор дома дядюшки Эмсли, что как раз возле магазина.
Там стояла девушка – незнакомая девушка в полном снаряжении; она вертела в руках крокетный молоток и изучала мой способ поощрения фруктово-консервной промышленности.
Я скатился с прилавка и вручил лопату дядюшке Эмсли.
– Это моя племянница, – сказал он, – мисс Уиллела Лирайт, приехала погостить из Палестины[3]. Хочешь, познакомлю?
Вот так дядюшка Эмсли выволок меня во двор и отрекомендовал нас друг другу.
Я никогда не испытывал смущения при женщинах. Никогда не понимал мужчин, которые способны на раз уложить мустанга и побриться в кромешной тьме, но становятся паралитиками, заиками и еще черт знает кем при виде куска миткаля, обернутого вокруг того, вокруг чего ему и полагается быть обернутым. Не прошло и восьми минут, как мы с мисс Уиллелой гоняли крокетные шары, дружно, словно двоюродные брат с сестрой. Она подколола меня относительно количества поглощаемых мною консервированных фруктов, я не остался в долгу, напомнив ей про некую даму по имени Ева, устроившую скандал из-за фруктов на первом же свободном пастбище.
