всё время торчать дома.
– Не знаю…
– Это станет материалом для книги, – сказал Густав, и вопрос решился.
* * *
Они думали, что уехали из Швеции в тёплые края, но в их первые парижские месяцы припаркованные здесь машины быстро превращались в сугробы, народ призывали не выезжать на трассы, в домах замерзали и лопались водопроводные трубы, а в магазинах заканчивались обогреватели. «Куда катится мир, – вздыхала хозяйка табачной лавки и качала головой. – C’est comme la guerre [90]».
На горизонте собирались грозовые тучи. В феврале группа террористов трижды взрывала бомбы, одну заложили в книжном магазине на площади Сен-Мишель неподалёку от их квартала. Мартин сразу позвонил из автомата домой и подрагивающим голосом сообщил, что с ним всё в порядке. Густав посчитал, что родителям звонить не стоит, но бабушку известил. Следующие несколько дней прошли в ожидании новых взрывов, но Мартин, Густав и Пер уверяли друг друга, что из дома не выходят только из-за лютого холода. Чтобы разобраться в случившемся, Мартин читал «Монд» со словарём.
– Это ливанцы, – объяснял он. – CSPPA. Comité de Soutien avec les Prisonniers Politiques et Arabes et du Moyen-Orient [91]. Плохое, кстати, название для террористической группы.
– Moyen-Orient? – переспросил Пер.
– Да, но Moyen-Orient при этом в аббревиатуру не включили.
– Это потому что CSPPAMO звучало бы не так жёстко, как CSPPA.
– We’re the People’s Front of Judea [92], — процитировал Густав «Монти Пайтон».
Потом застрелили Пальме. Мартин читал новостные заголовки, и от ощущения нереальности происходящего по спине у него бежал холодок. Даже мать казалась взволнованной, когда он говорил с ней по телефону.
Да, теоретически Мартин мог находиться в книжном магазине на площади Сен-Мишель, но всё равно и «Хезболла», и эта малопонятная организация, поддерживающая неважно чьих политических заключённых, были от них далеко. Но Пальме – это Пальме. Мартин не помнил жизни без Пальме. А теперь его убили, вечером, когда Пальме пошёл в кино.
– Они думают, что это могла сделать ООП [93], – сказал Пер, который понимал телевизионные новости быстрее, чем Мартин и Густав.
Снег растаял, воздух стал мягче. Земля в парках была чёрной и влажной. Зелёная Сена блестела, как стекло на солнце. Открывались двери, официанты выносили столики на улицу. Мартин спрятал шерстяной свитер и надел рубашку под пальто, которое вскоре сменил на пиджак. Однажды ему пришлось возвращаться домой в обход, потому что бульвар Распай был буквально забит людьми. Он спросил у прохожего, по какому поводу демонстрация, и в ответ услышал, что хоронят Бовуар. Симону де Бовуар Мартин не читал, но именно в её Париже больше всего хотел оказаться: в Париже пятидесятых и шестидесятых, когда в «Кафе де Флор» собирались философы, а не туристы, когда в клубах звучал джаз, а не американская попса, когда мир ещё как-то двигался вперёд.
Ещё через несколько недель взорвался Чернобыльский реактор, и Европу накрыли ядовитые ветра. В новостях сообщалось об опасных осадках, и даже Сесилия, всегда спокойно относившаяся к текущим политическим событиям, понимая, что все они рано или поздно станут просто историческим материалом, даже Сесилия писала ему встревоженные письма. Правительство только что приняло решение модернизировать Рингхальс [94], и носить значки «НЕТ АЭС» уже не имело смысла.
В целом складывалось ощущение, что мир вырулил на прямую дорогу в ад.
– Неужели всё так плохо? – спрашивал Пер. – Давайте подумаем о чём-нибудь хорошем.
– То есть ты предлагаешь искать утешения в том, что, если нас не прикончит «Хезболла» или ядерный взрыв, мы успеем насладиться медленной смертью от чернобыльского рака? – спросил Густав. – Или тихо задохнёмся от нехватки кислорода, который уже высасывается через озоновую дыру?
– Кислород не исчезает через озоновую дыру. Но риск получить рак кожи есть.
– Договорились. Мы все умрём от рака.
– От рака необязательно умирать. Рак часто излечивается. Наука зашла уже очень далеко.
Впрочем, перед ВИЧ пал даже оптимизм Пера. Однажды он вернулся домой к завтраку – лицо серое, под глазами мешки.
– Возвращение победителя! – прокомментировал Густав, протягивая «победителю» чашку кофе. Мартин, только сейчас сообразивший, что Пер не ночевал дома, спросил:
– Похоже, у тебя была нелёгкая ночь? В хорошем смысле?
– У меня был секс, – прошипел Пер.
– Поздравляю!
– Небезопасный! – добавил Пер.
– А-а…
– Я должен сдать анализ.
– Всё наверняка в порядке, – заверил его Густав. – Выпей лучше, это поможет! Там остались и виски, и водка…
– Можно же пойти в какую-нибудь больницу, да? – У Пера срывался голос. – Ну почему они нас этому не учат? Что толку, что я могу спросить, как пройти к почтовому отделению! Но я был бы рад, если бы мне объяснили, как сказать: «Я хочу проверить, не заболел ли я в вашем городе СПИДом?!» Что? Я переспал с подозрительной девицей из Бата, это в Англии, и теперь мне кажется, что я подхватил эту долбаную смертельную заразу.
– Успокойся, – сказал Мартин. – Ничего ты не подхватил.
– Откуда ты знаешь? Она могла раньше спать с кем угодно. Она переспала со мной, хотя я был просто в стельку и сначала вообще клеился к её подруге.
– Риск заразиться очень маленький…
– Всё, больше никакого секса, никогда.
Как-то вечером они пришли на вечеринку к знакомому Пера по Сорбонне. Говорили, что этот парень фотограф, но его работ никто не видел, потому что он был очень замкнут (возможно, до степени, которая вообще не позволяла ему фотографировать). У него были блуждающий взгляд и улыбка, которая вспыхивала и гасла, как у ребёнка, играющего с выключателем: включил-выключил, включил-выключил. Они выставили на стол принесённые бутылки, нашли бокалы, поприветствовали нескольких знакомых. Стоя в гуще людей, собравшихся на вечеринке в парижской квартире, Мартин испытывал странное чувство совпадения реальности и картинки, нарисованной воображением. И он был так увлечён этим чувством, что едва слышал приятеля Пера, который рассказывал ему о только что прочитанном экзистенциальном детективе, где действие разворачивалось в Нью-Йорке.
Когда он обратил на неё внимание? Трудно сказать. Но он помнил охватившее его тогда смутное чувство вины.
Появление брюнетки в красном свитере с бутылкой в руках не произвело на присутствующих никакого эффекта. Девушка поцеловала хозяина в щеку и начала с кем-то разговаривать, а Мартин понял, что не может оторвать от неё взгляд.
Если бы он мог сказать, что всё объяснялось её необычайной красотой. Редкой, как у Катрин Денёв. Красотой, что по принципу мотылёк/лампочка притягивает взгляды, неважно, мужские или женские, безотносительно сексуальных предпочтений и всего прочего. Это бы всё прояснило, сделало понятным. Это был бы эпизод рубрики КРАСИВЫЕ ФРАНЦУЖЕНКИ, КОТОРЫХ МЫ ПОМНИМ. Но Дайана – тогда
