- Честное слово?
- Честное слово! - подтвердил портной. - Вот смотрите! - И в ту же секунду он вытащил из кармана кусок пергамента, всегда имеющийся под рукой у представителей его ремесла, и, поставив Эглантайна в надлежащую позу, принялся снимать мерку с груди парфюмера; прикасаясь к сей благородной части тела парикмахера, Вулси почувствовал, как радостно бьется его сердце.
Затем, спустив на окне штору и удостоверившись, что дверь заперта, Бужи уселся в кресло, которое указал ему мистер Эглантайн, и, покраснев пуще прежнего, совлек свой черный парик и подставил голову для обозрения парикмахеру. Мистер Эглантайн оглядел ее, измерил, ощупал, затем сел, упершись локтем в колено и подперев голову рукой, и, уставившись на череп портного, минуты три созерцал его с чрезвычайным вниманием, после чего два или три раза обошел его то всех сторон и, наконец, произнес:
- Довольно, мистер Вулси. Считайте, что дело сделано. А теперь, заключил он с облегчением, - не выпить ли нам но стаканчику кюрасо, чтобы отпраздновать нашу удачную встречу.
Сухо заметив, что он не имеет привычки выпивать по утрам, портной вышел, даже не протянув руки мистеру Эглангайну, ибо он бесконечно презирая этого человека, так же как и самого себя за то, что дошел с ним на какой бы то ни было компромисс и уронил свое достоинство, согласившись шить сюртук брадобрею.
Из своей конторы на противоположной стороне улицы вездесущий мистер Уокер видел, как портной выходил из лавки парфюмера, и без труда догадался, что произошло нечто из ряда вон выходящее, если, два таких заклятых врага сочли нужным встретиться.
ГЛАВА III
Какие последствия проистекли из того обстоятельства, что мистер Уокер
открыл местонахождение "Сапожной Щетки"
Нетрудно догадаться, каким образом капитан добился столь почетного места в "Сапожной Щетке", которого, как мы видели, он был удостоен в тот вечер, когда его роковое "браво" так потрясло мистера Эглаитайна.
Проникнуть в это заведение было, разумеется, делом нехитрым. Достаточно было произнести: "Пинту нива", - чтобы быть допущенным в "Сапожную Щетку"; именно к такому паролю и прибегнул Говард Уокер. Он высказал желание зайти и передохнуть, после чего его препроводили в самое святилище, - в комнату, где собирался клуб "Отбивной". Здесь он не преминул, заявить, что ему еще никогда не приходилось пить такого вкусного пива, разве что в Баварии, да еще кое-где в Испании; затем, сделав вид, что "умирает от голода", он поинтересовался, нет ли в трактире к обеду холодного мяса.
- Обычно я не обедаю в этот час, - сообщил он, бросая на стол полсоверена в уплату за пиво, - но у вас тут так уютно, а ваши виндзорские кресла так удобны, что и в первоклассном лондонском клубе я бы не мог пообедать с большим аппетитом.
- Один из лучших клубов в Лондоне собирается как раз в этой самой комнате, - отвечал чрезвычайно польщенный мистер Крамп. - Сюда заходят весьма уважаемые джентльмены. Мы называем этот клуб "Отбивная".
- Черт побери, так это тот самый клуб, о котором мне столько рассказывал мой друг Эглантайн! И который посещают самые именитые коммерсанты столицы!
- Сюда заходят джентльмены и почище мистера Эглантайна, - заметил мистер Крамп, - он неплохой человек, и я совсем не хочу сказать о нем, ничего дурного, но у нас есть посетители и получше, сэр. Мистер Клинкер, мистер Вулси, компаньон фирмы "Линей, Вулси и К"...
- Ага, знаменитый военный портной! Лучшая фирма в городе! - вскричал Уокер. Он со все возрастающей любезностью продолжал беседовать в том же духе с мистером Крампом, пока почтенный хозяин, весьма довольный своим посетителем, не удалился и не сообщил миссис Крамп, сидевшей за стойкой, что у них появился великосветский щеголь, выразивший желание пообедать.
Счастье в этот день не изменяло капитану. Это был как раз тот час, когда сам мистер Крамп имел обыкновение обедать; вообразите себе удивление миссис Крамп, когда, войдя в залу, чтобы предложить гостю кусочек жаркого, приготовленного для хозяйского обеда, она узнала в нем того самого шутника друга мистера Эглантайна, встреченного ею накануне. Капитан тут же попросил разрешения отобедать за их семейным столом, и так как у хозяйки не было никаких серьезных оснований для отказа, то его и провели в буфет; а мисс Крамп, всегда опаздывавшая к обеду, была поражена еще больше маменьки, увидев джентльмена, занимавшего четвертое место за их столом. Ожидала ли она так скоро вновь увидеть обворожительного капитана? Полагаю, что да. Это можно было прочитать в ее больших глазах, когда, взглянув украдкой на мистера Уокера, она поймала его взгляд и тут же потупилась, сделав вид, что ее чрезвычайно занимают разложенные на тарелке тушеная говядина и морковь. Сама она зарделась при этом куда ярче, чем эта морковь, но блестящие локоны скрыли ее прелестное смущенное личико.
Милая Морджиана! Глаза-шары произвели неотразимое впечатление на капитана. Они угодили прямо в лузу его сердца; и он галантно предложил угостить все семейство шампанским, каковое предложение было с удовольствием принято.
Выйдя из-за стола под предлогом, что ему необходимо наведаться в погреб (где, по его словам, было несколько ящиков лучшего шампанского в Европе), мистер Крамп подозвал мальчишку Дика и наказал ему немедленно сбе-гать к виноторговцу и принести две бутылки шампанского.
- Захватите две бутылки, мистер Крамп, - любезно попросил капитан Уокер, когда мистер Крамп поднялся, направляясь якобы в погреб; легко себе представить, как после двух выпитых бутылок (из которых не менее девяти стаканов осушила миссис Крамп) все вдруг почувствовали себя счастливыми и довольными и как у всех развязались языки. Крамп поведал историю "Сапожной Щетки" и не преминул сообщить, чьи сапоги положили основание трактиру и о чем свидетельствовала вывеска над дверью; миссис Крамп (бывшая мисс Деланси) пустилась в воспоминания о своем театральном прошлом, запечатленном на портретах, висевших по стенам. Мисс Крамп была не менее общительна, так что еще до захода солнца капитан оказался в курсе всех семейных тайн. Он узнал, что Морджиана не питала склонности ни к одному из своих поклонников, из-за которых у ее родителей происходили небольшие стычки. Миссис Крамп упомянула о приданом дочери, и капитан воспылал к ней еще большей страстью. Потом пили чай со сладким пирогом, потом тихо и мирно сыграли в крибедж, и, наконец, Морджиана спела ту самую песню, которую слышал несчастный Эглантайн и которая повергла его в отчаяние и привела в бешенство Вулси.
К концу вечера бешенство портного и отчаяние парфюмера достигли небывалых пределов. Эглантайн осмелился поднести Морджиане флакон одеколона.
- Фи, от вашего подарка что-то уж слишком попахивает парфюмерной лавкой! - загоготал капитан.
Он посмеялся и над париком портного, на что честный малый мог ответить только проклятием. Уокер рассказывал нескончаемые истории о своем клубе и своих великосветских друзьях. Могли ли они тягаться с таким воплощенным совершенством, как Говард Уокер?
Старый Крамп, всегда безошибочно умевший отличать хорошее от дурного, возненавидел капитана; миссис Крамп чувствовала себя неловко в его присутствии, но зато, по мнению Морджианы, он был самым обворожительным человеком на свете.
По утрам Эглантайн неизменно повязывал синий атласный галстук, вышитый бабочками и заколотый брошкой, и облачался в шалевый жилет и ревеневого цвета сюртук, называемый, если не ошибаюсь, тальонис; фасон сюртука отличался отсутствием пуговиц и талии; толстяки потому и предпочитают именно этот фасон, что с его помощью они создают себе видимость талии. Тучному человеку ничего не стоит сделать себе талию, - нужно только потуже стянуть себя по середине туловища, и тогда складки жира выше и ниже пояса резко выпячиваются и между ними само собой образуется подобие талии; поэтому наш достойный парфюмер более всего походил на диванный валик, как бы перерезанный надвое веревкой.
Уокер тотчас же заметил разодетого парфюмера, стоящего у дверей лавки, который посмеивался и покручивал на голове кудри короткими лоснящимися пальцами, поблескивавшими жиром и кольцами, с таким необыкновенно счастливым и довольным видом, что у Уокера уже не оставалось сомнений: портной и парфюмер явно заключили между собой какое-то чрезвычайно удачное тайное соглашение. Но как мистер Уокер мог проникнуть в их планы? Увы! Тщеславие и восторг бедного парфюмера достигли таких пределов, что он уже не мог хранить в тайне причину своей радости и готов был ею поделиться даже с Мосрозом, так нестерпимо было ему молчание.
"Когда мой сюртук будет готов, - думал сей бондстритский Альнашар, - я возьму у Снзффла его смирную пегую лошадь, которую он приобрел у Астли, и покатаюсь по Парку, а то, пожалуй, проеду даже мимо Банкерс-Биддингс. Я надену свои серые брюки с бархатными нашивками, до блеска начищу шпоры, смажу французским лаком ботинки - и не быть мне Эглантайном, если я не перещеголяю капитана, а заодно и портного. И вот что я еще сделаю: я найму четырехместную карету и приглашу Крампов пообедать в "Езде и Подмазке" (так он в шутку любил называть "Звезду и Подвязку"), а сам буду сопровождать их верхом до самого Ричмонда. Это, конечно, далековато, но я уверен, что в мягком седле, которым меня снабдит Снэффл, такое расстояние мне будет нипочем".
