платяного шкафа.
Было так приятно снова достать всю эту одежду и рассматривать каждый предмет в деталях, как рождественский подарок. Свитер и юбка были явно новыми, потому что на них болтались ярлыки, и мне пришлось отрезать их щипчиками для ногтей. Мне показалось, что блузку в обтяжку уже носили, потому что у нее на вороте был маленький черный бант, который немного обвис. Я просто отхватила его щипчиками, и вырез стал еще лучше.
Потом я приступила к примерке всех нарядов, одного за другим. Вещи выглядели просто фантастически. Моя глупая физиономия, торчавшая сверху, немного портила впечатление.
Я собрала в пучок свои длинные волосы, как это делает Эстер в «Холодном доме», когда смотрит в зеркало после ужасного несчастного случая, обезобразившего ее внешность. С любопытством разглядывая себя через падающие пряди волос, я подумала, что выгляжу не так уж плохо. Ну да, я большая, но пропорциональная, у меня есть талия и тело довольно упругое. У Полл руки тонкие, но нет никаких мускулов, и все болтается и свисает — довольно неприглядное зрелище. Некоторым мужчинам нравятся крупные девушки (например, Собачнику).
Я опьянела от возможных предположений. А вдруг у меня есть поклонник? Тайный влюбленный издалека разглядел мои достоинства и оставил мне эту одежду в подарок. Интересно, какая обувь подошла бы к этим нарядам? Уж точно не те коричневые сандалии, которые на мне. Матери знают о таких вещах, но у меня ведь нет матери.
Мне так был нужен отец. Красивый, умный, сидящий на кровати; я его почти видела. С которым я могла поговорить о своих планах, своем отъезде, а он дал бы мне совет. Я хотела новой жизни, соответствующей этой одежде.
Почему вместо нормального живого отца у меня есть только этот мертвец?
* * *
Я сунула в мешок для мусора простыни с пятнами и выбросила их в соседний сад. Мама могла бы это заметить, но я знала, что отец не видел. Кровь за кровь, вот как это вышло.
— Я не могла заснуть всю ночь, — вздохнула Мэгги, бросая подсластитель в чай.
Полл покачала головой и кивнула:
— Я тоже. Совершенно не спалось. Два, три часа ночи. А я все думаю о готических элементах в «Джейн Эйр». До какой степени они помогают формировать повествовательную структуру?
— Мне не очень нравится окончание, — проговорила Мэгги.
— О, мне тоже. Возьми еще печенье. — Полл указала на тарелку.
— Спасибо. Меня раздражает религиозная параллель с историей Савла и отношение к искуплению грехов. Мне кажется, мораль здесь чересчур дидактична и слишком тесно связана с библейскими поучениями, что в конечном итоге ослабляет эмоциональный посыл произведения. Такой романтической писательнице, как Бронте, не следовало ограничивать художественную перспективу узкими рамками викторианского протестантизма. Эти два элемента диаметрально противоположны по определению.
— Дикки думает то же самое. — Полл поджала губы. — Он полагает, что это так же умно, как подавать к грудинке заварной крем.
— Он на удивление проницателен.
Когда Мэгги и Полл встречаются, они говорят о книгах, болезнях, добрых старых временах или уровне преступности. Они любят сидеть рядышком, уткнувшись в местную газету, и выбирать какие-нибудь жуткие сообщения о престарелых леди, которых прибили до бесчувствия за два пенни. Когда я нахожусь в комнате, то олицетворяю упадок общества или (если Полл в хорошем настроении) редкое приятное исключение из оного. Молодежь, какой она должна быть, если ее правильно воспитывать.
«Она замечательно разгадывает кроссворды, — гордо произносит Полл, — и всякие там головоломки».
Я молчу. В такой ситуации не стоит выказывать наличие интеллекта.
Иногда мы играем в слова на огромной разграфленной доске, но даже здесь мне обычно не везет. Если я начинаю побеждать, то это «неудивительно, ведь ты учишь английский. У меня никогда не было систематического образования». Если я проигрываю: «Как же это могло случиться, с твоими-то мозгами?» Между тем орфография Собачника — это что-то несусветное. Он пишет «цылиндер», «лотка», «лошать». Когда я начинаю оспаривать эту чушь, он клянется, что это особенности местного диалекта, а Полл кричит, чтобы я перестала к нему придираться.
Если бы жизнь была похожа на экзамены.
В реальной жизни, например, я почти всегда теряюсь в разговоре и испытываю ненависть к звучанию собственного нудного голоса. Кто-нибудь скажет: «Эй, привет, что новенького?» — и я робею, даже если это тот, кого я знаю, особенно если знаю. Я регулярно впадала в панику, когда миссис Трелфолл спрашивала, не встречаюсь ли я уже с кем-нибудь.
Я провела бог знает сколько времени, уставившись в пол и глупо улыбаясь. Но на бумаге я так же хорошо выражаю свои мысли, как и остальные. (Миссис Трелфолл, ваш вопрос, заданный как бы между прочим, отчасти неуместен, поскольку вам следует знать, что я решила избегать ритуалов спаривания, присущих двадцать первому веку, в отличие от большинства моих сверстниц. В современной Британии женщины могут вести счастливую независимую жизнь, не обремененную ложными ожиданиями патриархального общества. Так что засуньте ваши вопросы себе в задницу.)
Люди явно недооценивают экзамены как род особого спорта. Повышенный адреналин, непременная изоляция, упорядоченность экзаменационных переживаний — все это создает ощущение, будто школьный холл — это часть меня. Это удовольствие иного рода, чем то, которое я получаю от коробки шоколадных драже «Maltesers», но я классно себя чувствую, поскольку в это время могу плевать на все остальное. У меня десять А-звезд, кто бы догадался? Иногда они просвечивают на моем лбу в виде короны, но чаще всего составляют созвездие под названием «Увы и Ах».
Когда сдала последний экзамен по английской литературе, я почувствовала душевный подъем. Я блестяще разобрала «Сыновей и любовников» Лоуренса, потому что являюсь настоящим экспертом по деструктивным отношениям и всяким несбывшимся надеждам. В разгар экзамена на мой листок приземлилась оса. Она решительно поползла к первому вопросу, на который я уже ответила, потом остановилась на мгновенье, шевеля усиками, побродила по второму и отправилась в гости к Лисе Харгривз, сидевшей передо мной. У той, конечно, случился нервный припадок, потому что это была не ее оса. Это была моя оса, и она прилетела, чтобы сообщить мне, что я поступлю в Оксфорд. В конце концов подошла миссис Уиллс и прогнала ее экземпляром «Правил для поступающих».
Я выполнила задание за пять минут до конца, бегло перечла написанное, дрожа от возбуждения, потом, когда миссис Уиллс отошла дальше по проходу, вытащила из волос все заколки и встряхнула головой. Я чувствовала, что сейчас взлечу, как бумажный змей. Когда она сказала, что мы свободны,
