— Я не такой (эпитет) дурак, каким вы меня считаете, — говорит мистер Уорингтон, — хотя я и приехал из Виргинии.
Затем он повторяет свой вопрос:
— Мистер Сэмпсон, вы присутствовали при том, как я поставил пятьдесят гиней против гнедой лошади высокородного Уильяма Эсмонда, эсквайра?
— Не могу не признать этого, сэр, — говорит капеллан, обращая укоризненный взор на брата своего сиятельного патрона.
— А я ничего подобного не признаю, — заявляет мистер Уилл с несколько вымученным смехом.
— Да, сударь, не признаете, потому что вам соврать не трудней, чем смошенничать, — сказал мистер Уорингтон, подходя к кузену. — Отойдите, мистер капеллан, и будьте свидетелем честной игры! Потому что вы ничем не лучше...
Не лучше чего, мы сказать не можем и так никогда этого и не узнаем, ибо в этот миг дражайший кузен мистера Уорингтона запустил ему в голову бутылкой, но Гарри успел уклониться, так что метательный снаряд пролетел до противоположной стены, пробил насквозь писанную маслом физиономию какого-то предка Эсмондов и сам разлетелся вдребезги, оросив доброй пинтой старого портвейна лицо и парик капеллана.
— Боже милостивый, джентльмены, умоляю вас, успокойтесь, — вскричал священник, обагренный вином.
Но джентльмены не были склонны прислушиваться к гласу церкви. Потерпев неудачу с бутылкой, мистер Эсмонд схватил большой нож с серебряной рукояткой и кинулся на своего кузена. Однако Гарри, вспомнив боксеров в Мэрибоне, левой рукой отбил руку мистера Эсмонда, а правой нанес ему такой сокрушительный удар, что он отлетел к стене, стукнулся о дубовую обшивку и, надо полагать, узрел десять тысяч разноцветных огней. Ретируясь к стене, он уронил нож, и его стремительный противник отбросил это оружие ногой под стол.
Но и Уилл тоже бывал в Мэрибоне и в Хокли-ин-де-Хоул — переведя дух и сверкнув глазами над кровоточащим носом, он кинулся вперед, опустив голову, точно таран, и нацеливаясь в живот мистера Генри Уорингтона.
Гарри видел и этот прием в Мэрибоне, а также и в материнском имении, где поссорившиеся негры сталкивались в поединке, точно два пушечных ядра, одно тверже другого. Но Гарри взял на заметку и цивилизованные методы белых: он отпрыгнул в сторону и приветствовал своего врага сокрушительным ударом в правое ухо. Тот стукнулся лбом о тяжелый дубовый стол, рухнул на пол и застыл без движения.
— Капеллан, вы свидетель, что все было честно, — сказал мистер Уорингтон, еще дрожа от возбуждения, но стараясь подавить его и принять хладнокровный вид. Затем он вынул из кармана ключ и отпер дверь, за которой толпилось четверо слуг. Звон бьющегося стекла, крик, вопль, два-три проклятия подсказали им, что в комнате творится что-то неладное, и теперь, войдя, они увидели две багряные алые жертвы — капеллана, исходящего портвейном, и высокородного Уильяма Эсмонда, эсквайра, распростертого в луже собственной крови.
— Мистер Сэмпсон подтвердит, что я дрался честно и что начал мистер Эсмонд, — сказал мистер Уорингтон. — Эй, кто-нибудь! Развяжите его шейный платок, а то как бы он не умер. Гамбо, принеси ланцет и пусти ему кровь. Стой! Он приходит в себя. Подними-ка его, вон ты! И скажите горничной, чтобы она подтерла пол.
И правда, минуту спустя мистер Уилл очнулся. Сначала он медленно повел глазами по сторонам, вернее, — вынужден я сказать с большим сожалением, одним глазом, ибо второй основательно заплыл в результате первого удара мистера Уорингтона. Итак, сначала он медленно повел одним глазом по сторонам, затем охнул и испустил нечленораздельный стон, после чего начал сыпать проклятиями и ругательствами весьма щедро и членораздельно.
— Ну вот, он уже оправился, — сказал мистер Уорингтон.
— Слава тебе господи, — вздохнула чувствительная Бетти.
— Спроси у него, Гамбо, не желает ли он еще, — приказал мистер Уорингтон строго.
— Масса Гарри спрашивает, вы еще не желаете ли? — осведомился послушный Гамбо, склоняясь над лежащим джентльменом.
— Нет, будь ты проклят, черный дьявол, — говорит мистер Уилл и бьет в черную мишень перед собой.
— Чуть язык мне пополам не перервал, — сообщил Гамбо сердобольной Бетти.
— Нет, то есть да! Адское ты исчадие! Почему его не гонят отсюда в три шеи?
— Потому что не смеют, мистер Эсмонд, — величественно заявил мистер Уорингтон, поправляя манжеты.
— И не хотят, — пробурчали слуги, которые все любили Гарри, тогда как для мистера Уилла ни у кого не нашлось бы доброго слова. — Мы знаем, сэр, что все было по-честному. У мистера Уильяма это уже не первый случай.
— Да и не последний, дай-то бог! — визгливо восклицает миссис Бетти. Чтобы неповадно было бить черных джентльменов!
К этому времени мистер Уильям уже поднялся на ноги, утер салфеткой окровавленную физиономию и угрюмо направился к двери.
— Учтивость требует прощаться с обществом. Доброй ночи, мистер Эсмонд, — говорит мистер Уорингтон, который шутил хотя и редко, но плохо. Впрочем, ему самому этот блестящий выпад пришелся очень по вкусу, и он весело про себя посмеялся.
— Скушал ужин и пошел на боковую, — заявляет миссис Бетти, после чего все захохотали уже открыто, то есть все, кроме мистера Уильяма, который удалился, изрытая, так сказать, черные клубы проклятий из жерла своего рта.
Приходится сознаться, что охота шутить не прошла у мистера Уорингтона и на следующее утро. Он послал мистеру Уиллу записочку, осведомляясь, не собирается ли он в "столицу или куда-нибудь еще". Если он намерен посетить Лондон, то насмерть перепугает "разбойников" на Хаунслоу-хит, а в "Щиколадной никто, конечно, не будет так разукрашен", как он. Боюсь, что мистер Уилл с обычной своей грубостью послал автора письма куда-то значительно дальше, чем в Хаунслоу-хит.
Однако дело не ограничивается перепиской только между Уиллом и Гарри: у двери мистера Уорингтона появляется хихикающая девица, и Гамбо приближается к своему господину с белым треугольником в черных пальцах.
Гарри немедленно догадывается, что это такое.
— Записочка! — стонет он.
Молинда приветствует своего Энрико, и т. д., и т. д., и т. д. В эту ночь она не смежила глаз, и прочее, и прочее, и прочее. Хорошо ли спалось Энрико в родовом замке его предков? Und so weiter, und so weiter {И так далее, и так далее (нем.).}. Пусть он больше никогда не "сорится" и не будет "таким злым". Kai ta Loipa {И прочее (древнегреч.).}. Нет, я не стану цитировать это письмо дальше. А таблички, некогда золотые, что вы теперь, как не увядшие листья? Где фокусник, который преображал вас, и почему исчез ваш блеск?
Достоинство мистера Уорингтона не позволяло ему оставаться в Каслвуде после его легкого недоразумения с кузеном Уиллом, и он написал величественное письмо милорду, объясняя, что произошло. Так как он призвал преподобного Сэмпсона просмотреть эту эпистолу, она, вероятно, не содержала ни одного из тех капризов правописания, которыми столь изобиловала его обычная корреспонденция в тот период. Он объяснил бедняжке Марии, что подбив глаз и расквасив нос столь близкому родственнику хозяина дома, он никак не может дольше оставаться под его кровом, и она была вынуждена согласиться, что при подобных обстоятельствах ему все-таки лучше уехать. Разумеется, прощаясь c ним, она проливала обильные слезы. Он поедет в Лондон и увидит там более юных красавиц, но не найдет ни одной, — ни одной! — которая бы любила его так, как Мария, его Мария. Боюсь, что, расставшись с ней, он не испытал особого горя. Более того, он очень повеселел, едва каслвудский мост остался позади, и пустил своих лошадей такой резвой рысью, что они делали не меньше девяти миль в час. Всю дорогу он пел, кивал хорошеньким девушкам у обочины, потрепал миленькую служанку по щеке, — нет, неутешная тоска его не терзала. По правде говоря, ему не терпелось вернуться в Лондон, блистать в Сент-Джеймском дворце или в Ньюмаркете, — словом, там, где собиралась золотая молодежь. Он уже вкусил от радостей лондонской жизни, и танбриджское общество, сплетничающие дамы и их карточные вечера теперь его совсем не прельщали.
К тому времени, когда он вновь добрался до Лондона, от сорока четырех фунтов, которые, как мы знаем, были у него в Танбридже, не осталось почти ничего, и нужно было изыскать средства на дальнейшие расходы. Но это его не смущало. Ведь в его распоряжении были две суммы по пять тысяч фунтов каждая, положенные на его имя и на имя его брата. Он возьмет сколько будет надо достаточно только полосы везенья в игре, и он все возместит. Но он должен жить, как приличествует его положению, и необходимо втолковать госпоже Эсмонд, что джентльмен его ранга не может поддерживать знакомства с равными себе и блистать в обществе на жалкие двести фунтов в год.
Мистер Уорингтон снова поселился в "Бедфорде", но ненадолго. Он начал подыскивать достойное жилище неподалеку от королевского дворца и избрал квартиру на Бонд-стрит, где и обосновался с Гамбо, лошадей же поставил в конюшню неподалеку. Затем ему потребовались услуги портных, торговцев материями и башмачников. Не без некоторых угрызений он снял траур и надел шляпу с галунами и расшитый золотом камзол. Гамбо уже постиг столичные тонкости парикмахерского искусства, и припудренные светлые локоны мистера Уорингтона выглядели столь же модно, как у самого изысканного щеголя на ПэлМэл. Он появился на Кругу в Хайд-парке в собственном фаэтоне. Слухи о его сказочном богатстве достигли Лондона задолго до него самого, и баловень судьбы из Виргинии возбуждал немалое любопытство.
