- Пожалуйста, Гарри, без вздохов и без насмешек,сказала она. - Я очень благодарна его светлости за его доброту, да, именно благодарна; и намерена носить его славное имя с подобающим достоинством. Я не говорю, что он покорил мое сердце, но я обязана ему уважением, послушанием и признательностью - все это я ему обещала, но только это; и его благородное сердце этим удовлетворилось. Он знает обо мне все - даже историю моего обручения с этим несчастным, которого я не могла себя заставить полюбить и которому охотно вернула его слово, радуясь, что могу получить назад свое. Мне двадцать пять лет...
- Двадцать шесть, дорогая, - сказал Эсмонд.
- Двадцать пять, сэр; мне угодно считать, что двадцать пять; и за восемь лет я ни разу не встретила мужчины, который затронул бы мое сердце. Пожалуй... да, пожалуй, вам это однажды удалось, Гарри, хоть и очень ненадолго; это было, когда вы приехали из Лилля после вашей дуэли с негодяем Мохэном, которая спасла жизнь Фрэнку. Мне тогда показалось, что я могу полюбить вас; матушка умоляла меня об этом чуть не на коленях, и я поддалась - на один день. Но потом я снова почувствовала прежний холод и прежний страх - я ведь боюсь вас, Гарри, боюсь вашей меланхолии, и я была рада, когда вы уехали, и дала слово лорду Эшбернхэму, только чтобы больше не возвращаться мыслью к вам, - вот, если хотите знать правду. Вы для меня, должно быть, слишком хороши. Я не могла бы дать вам счастья и только извелась бы понапрасну, стараясь любить вас. Но если бы вы попросили моей руки в тот день, когда мы опоясали вас шпагой, ваше желание исполнилось бы, сэр, и за это время мы уже успели бы сделать друг друга несчастными. Я тогда нарочно весь вечер проболтала с глупым лордом Эшбернхэмом, чтобы позлить вас и маменьку, и, кажется, мне это удалось. Как легко говоришь сейчас обо всем этом! Кажется, будто тысяча лет прошла с тех пор, и хотя мы с вами сидим в одной комнате, нас разделяет высокая - высокая стена. Милый мой, добрый, преданный, скучный кузен! Я вас все-таки очень люблю, сэр, и горжусь вами, и знаю, что вы очень добрый и очень верный друг и что вы настоящий джентльмен, несмотря на... несмотря на маленькое неблагополучие в вашей родословной, добавила она, лукаво тряхнув головой. - А теперь, сэр, - сказала она, церемонно приседая, - нам больше не следует беседовать с вами иначе как в присутствии маменьки, потому что его светлость не слишком вас жалует, а он ревнив, как мавр из вашей любимой трагедии.
Хотя самая ласковость, с которой были сказаны эти слова, пронзила мистера Эсмонда острой болью, он ничем не выдал наружно своего страдания (что впоследствии подтверждала ему сама Беатриса) и, отлично управляя собой, ответил с безмятежной улыбкой:
- Я еще не сказал своего последнего слова, дорогая моя, и потому беседа наша не может считаться оконченной. Вот, кстати, и матушка ваша (в самом деле, леди Каслвуд в эту минуту вошла в комнату, и Эсмонд, прочтя выражение тревоги в ее милых чертах, поспешил встать и почтительно поцеловать ей руку). Пусть миледи также услышит мое последнее слово; тайны тут нет, это лишь прощальное благословение в придачу к свадебному подарку от пожилого джентльмена, вашего опекуна; я привык смотреть на себя как на опекуна всей семьи, и мне кажется, я уже так стар, что всем вам гожусь в дедушки. А потому, как дед и опекун, я прошу миледи герцогиню принять от меня свадебный подарок - бриллианты, которые оставила мне в наследство вдова моего отца. Год тому назад я мечтал подарить их Беатрисе Эсмонд, но они и герцогине сделают честь, хотя для прекраснейшей женщины в мире их игра недостаточно хороша. - С этими словами он достал из кармана футляр, в котором хранились бриллианты, и поднес его своей родственнице.
У нее вырвался крик восторга - камни и в самом деле были дивной красоты и ценности также немалой; и минуту спустя ожерелье уже сверкало там, где, в прелестной поэме мистера Попа, поблескивает крест Белинды, и украшало собою самую белую и самую стройную шейку в Англки.
Драгоценный подарок так обрадовал Беатрису, что, насмотревшись в зеркало, чтобы проверить, как выглядят бриллианты на ее прекрасной груди, она бросилась к своему кузену на шею и, должно быть, намеревалась заплатить ему монетой, которую он не прочь был бы принять с ее прелестных розовых губок; но тут дверь отворилась, и слуга доложил о прибытии его светлости нареченного супруга.
Герцог довольно неприязненно покосился на мистера Эсмонда, однако же отвесил ему низкий поклон, прежде весьма церемонно подойдя к руке обеих леди. Он прибыл в своем портшезе прямо из дворца, расположенного неподалеку, и был при обоих орденах, Подвязки и Чертополоха.
- Взгляните, милорд, - сказала Беатриса, приблизившись к нему и указывая на обвивавшее ее шею ожерелье.
- Бриллианты! - сказал герцог. - Гм! И недурные.
- Это свадебный подарок, - сказала Беатриса.
- От ее величества? - спросил герцог. - Королева очень добра к вам.
- От кузена Генри, от нашего кузена Генри! - в один голос воскликнули обе леди.
- Не имею чести знать такого. Милорд Каслвуд, насколько мне известно, был единственным сыном, и у вашей милости тоже как будто нет племянников.
- Милорд, это подарил мне кузен, полковник Генри Эсмонд, - сказала Беатриса, храбро взяв полковника за руку, - тот, кому мой отец поручил заботу о нас и кто уже сотни раз доказал свою любовь и преданность нашему семейству.
- Герцогиня Гамильтон не может принимать бриллианты ни от кого, кроме мужа, сударыня, - сказал герцог. - Я вынужден просить вас возвратить эти драгоценности мистеру Эсмонду.
- Беатриса Эсмонд вправе принять подарок от нашего родственника и благодетеля, ваша светлость, - с большим достоинством возразила леди Каслвуд. - Она пока еще моя дочь; и если мать дает ей на это разрешение, никто не вправе его оспаривать.
- Родственника и благодетеля! - повторил герцог. - Я не знаю никаких родственников и не потерплю, чтобы у моей жены числился в благодетелях.
- Милорд! - сказал полковник Эсмонд.
- Не будем тратить слов, - сказал его светлость. - Скажу вам откровенно: я считаю, что вы чересчур часто посещаете этот дом, и я не потерплю, чтобы герцогиня Гамильтон принимала подарки от джентльменов, называющих себя именем, которое им не принадлежит.
- Милорд! - вскричала леди Каслвуд. - Это имя принадлежит мистеру Эсмонду по праву, законнее которого быть не может, а по древности и благородству оно не уступает имени вашей светлости.
Милорд герцог усмехнулся, словно желая сказать, что лишь помрачение ума могло побудить леди Каслвуд произнести подобные слова.
- Я назвала его благодетелем не зря, - продолжала меж тем моя госпожа, - он и в самом деле благодетель наш, и притом самый благородный, самый бескорыстный, самый преданный на свете. Он сделал все, чтобы отвести от моего мужа шпагу убийцы Мохэна. Он отвел ее от моего мальчика и спас ему жизнь. Это ли не благодеяния?
- Прошу полковника Эсмонда простить меня, - сказал его светлость еще надменнее прежнего, если только это было возможно. - Я отнюдь не желал бы его чем-либо обидеть и глубоко признателен за все услуги, оказанные им семейству вашей милости. Кстати, милорд Мохэн доводится мне свойственником, хотя ни кровного родства, ни дружбы между нами нет. Но тем не менее я вынужден настаивать на своих словах: моя жена не может принять подарка от полковника Эсмонда.
- А моя дочь может принять подарок от главы нашего рода; моя дочь с благодарностью примет этот подарок от самого близкого друга ее отца, матери, брата и будет у него в долгу еще за одно благодеяние, кроме тысячи других, уже оказанных нам! - вскричала леди Эсмонд.Чего стоит нитка бриллиантов в сравнении с той любовью, которой он подарил нас, он, наш милый защитник и покровитель! Мы не только жизнью Фрэнка - мы всем, всем, что мы имеем, обязаны ему, - продолжала моя госпожа, вся раскрасневшись и с дрожью в голосе. - Титул, которым мы гордимся, принадлежит ему. Это мы носим свое имя не по праву, мы, а не он, который достоин еще лучшего имени. У смертного одра моего супруга он отрекся от своих прав и пожертвовал ими ради моих осиротевших детей; лишил себя почестей и званий во имя благородной любви, которую он питал ко всем нам. Его отец был виконт Каслвуд и маркиз Эсмонд, а он - законный сын своего отца и прямой наследник, и мы вечные его должники, и он был и остается истинным главой рода, не менее древнего, чем род вашей светлости. А если ему угодно было отказаться от своего имени, чтоб мой сын мог носить это имя вместо него, мы всегда будем любить его, почитать и благословлять, какое бы имя он ни избрал для себя. - И в пылком своем порыве она хотела было упасть на колени перед Эсмондом, но он удержал ее. Тогда Беатриса, бледная и взволнованная, бросилась к ней, обняла ее и спросила:
- Матушка, что все это значит?
- Это семейная тайна, милорд герцог, - сказал: полковник Эсмонд, бедная Беатриса ничего о пей не звала: и сама миледи узнала лишь год тому назад. Я был вправе отказаться от титула, как ваша мать отказалась в пользу вашей светлости.
